Николай Иванович Леонов Алексей Викторович Макеев Театр одного убийцы – Жаль, что в ваших глазах все выглядит именно так, но у меня нет иного
выбора, – развел руками Бельцев. – За несколько дней до смерти Левицкий
стал особенно несдержан и несколько раз намекал на эти никому не ведомые
материалы прилюдно. Нужно быть глупцом, чтобы не сделать из этого выводов
о шантаже. И удивительно, что вам никто еще ничего не рассказал об отношениях
Воронцова и покойника Левицкого. Если честно, я думал, что вы именно по
этому поводу и хотели со мной поговорить.
Внутри оказалась небольшая спортивная сумка, заполненная чем-то до самого верха. Александр извлек ее из ячейки и открыл. Как и предполагал Гуров, в основном сумку заполнял никчемный мусор. Это были небрежно скомканные газеты, поверх которых лежала старая аккуратно сложенная рубашка и порванные брюки. То, что искали сыщики, оказалось на самом дне – запечатанный конверт и аудиокассета. – Это и есть то, что вам нужно? – поинтересовался Стриженов. – Да, – ответил Гуров. – Но вас, капитан, это совершенно не касается. Можете идти выполнять дальше свои обязанности. – Слушаюсь, – слегка обиделся Стриженов и, козырнув, направился к выходу из автоматической камеры хранения. – Ну и что ты по этому поводу думаешь? – спросил Орлов, откладывая в сторону мелко исписанный лист бумаги и выключая магнитофон. – Дерьмо собачье! – выругался Гуров… После изъятия спортивной сумки Левицкого с компроматом на Воронцова все трое сыщиков направились в главк, прямо в кабинет к генералу, и вместе принялись изучать полученный материал. В конверте, обнаруженном на дне сумки, оказалось признание некоего Вагиза Деметрадзе в подкупе Воронцова. А на кассете это признание было еще и озвучено. В середине семидесятых годов тогда еще молодой Воронцов работал реквизитором в Большом театре. Он только начинал свою карьеру и безумно радовался тому, что удалось попасть в такое престижное место. Воронцов пришел в Большой театр в конце сезона, и его появление совпало с начинающимися гастролями за рубежом. Коллектив театра отправлялся из Москвы сначала в Берлин, затем в Прагу. После чего начинал гастрольный тур по странам Западной Европы. Именно тогда Воронцова и нашел Вагиз Деметрадзе. Грузин зарабатывал на сладкую жизнь всевозможной контрабандой, привозил в СССР модные вещи, аудиотехнику, виниловые пластинки популярных западных музыкантов и прочую ерунду, пользующуюся огромным спросом на черном рынке. А из СССР Деметрадзе вез на Запад всевозможные предметы старины и художественные ценности. Как и почему именно на Воронцова вышел грузин для вывоза очередной партии контрабанды, в признании не говорилось. Но, как бы то ни было, Деметрадзе предложил молодому реквизитору взять с собой вместе с театральными декорациями партию старинных икон, пользующихся хорошим спросом за границей. Сначала Воронцов отказывался и колебался, но Деметрадзе признавался, что был уверен в положительном итоге переговоров. И, по его словам, за немалое по тем временам вознаграждение в пять тысяч рублей Воронцов взялся вывезти контрабанду из страны. С одним условием – Деметрадзе должен был без его помощи поместить иконы в вывозимый из страны реквизит. Грузин согласился, но вся операция провалилась. Деметрадзе не знал, что к тому времени уже попал под пристальное внимание органов безопасности. Грузина взяли с поличным, когда он с сообщником пытался спрятать иконы среди театрального реквизита. А вместе с ним арестовали и Воронцова, заподозрив обоих в преступном сговоре. Планируемым гастролям это помешать не могло, а вот молодой реквизитор остался в СССР и оказался под следствием. Его вину доказать не удалось, поскольку Деметрадзе решил выгородить Воронцова. Грузин признался в попытке провоза контрабанды через границу и сказал, что к Воронцову приходил только затем, чтобы украсть у него ключи и сделать с них слепок. А поскольку молодой реквизитор Большого театра, пытаясь оправдаться, дал показания, схожие с признанием Деметрадзе, то в суде он фигурировал только в качестве свидетеля. Грузин спас Воронцова от тюрьмы отнюдь не из альтруистических побуждений, поскольку не планировал «париться на нарах» вечно. После своего освобождения он собирался надавить на Воронцова, используя расписку о получении пяти тысяч рублей, которую взял с реквизитора перед самым началом операции. Грузин не хотел расставаться с прибыльным контрабандным бизнесом и собирался после освобождения вновь принудить Воронцова к сотрудничеству. Вот и все, что было в сумке у Левицкого, – признание Деметрадзе, расписка Воронцова о получении от грузина пяти тысяч рублей и аудиокассета. Как это попало в руки художественного руководителя театра и для чего Деметрадзе вообще сделал такое признание, оставалось тайной. Ответить на эти вопросы было некому. Поскольку и Левицкий и Деметрадзе были мертвы. Первого застрелили, а второй умер от рака легких почти сразу же после освобождения из тюрьмы. Видимо, именно поэтому и не успел осуществить свои планы. Зато его признанию нашел применение Левицкий. Он каким-то образом заполучил признание в свои руки и стал использовать его для шантажа Воронцова. Вот только… – Действительно, дерьмо! – согласился с Гуровым генерал. – И воняет от него так, что хоть святых выноси. – Ну вы даете! – возмутился Крячко, перебивая Орлова. – У вас на руках признание контрабандиста, изобличающее Воронцова. Есть факты шантажа со стороны Левицкого. Чем не мотив для убийства? Что вам еще не нравится? – Многое, Стас. – Гуров поднялся со своего места и принялся расхаживать по комнате. Орлов застонал и закрыл глаза. – И начнем с конца. С «фактов шантажа», как ты выразился. Крячко удивленно посмотрел на него, а Гуров попытался объяснить свою точку зрения. Причем понимал, что из-за того, что под подозрением находится Мария, его слова будут звучать несколько странно. Но он хотел не выгородить ее любыми способами, а оправдать. Именно поэтому и старался быть объективным. В сущности, документы, изобличающие Воронцова в преступном сговоре с целью вывоза из страны контрабанды, ничего следствию не давали. Мало того, они казались Гурову, да и Орлову тоже, очень подозрительными. Настораживало в первую очередь то, что, помимо рукописного разоблачения Воронцова, существовала еще и аудиозапись этого документа. Причем даже непрофессионалу было очевидно, что Деметрадзе не рассказывал историю в микрофон, а именно читал ее по бумажке. Это наводило на мысль, что признание было получено под давлением и, как следствие, подвергало сомнению те цели, ради которых, по словам Деметрадзе, он и создавал этот компромат. К тому же грузин был мертв и не мог ни опровергнуть, ни подтвердить свое признание. Расписка, выданная ему Воронцовым, также теряла свой смысл. Да, в ней действительно была указана сумма в пять тысяч рублей. Но не было написано, от кого именно и для каких целей эти деньги были получены Воронцовым. Но не это было главным. Даже если подлинность признания Деметрадзе и участие Воронцова в незаконной сделке удастся доказать, то это все равно не будет прямой уликой в деле по убийству Левицкого. В данный момент против Воронцова не было ничего. Конечно, то, что директор театра находился на втором этаже в то время, когда раздался выстрел, вызывало определенные подозрения. Как, впрочем, и слухи о том, что Левицкий шантажировал Воронцова. Но украденное у него оружие, пальчики Марии на пистолете и ящике стола в кабинете директора вместе с показаниями свидетелей о том, что худрук непосредственно перед смертью вызвал ее к себе в кабинет, перевешивают все остальное. – В общем, попали мы. На ровном месте и мордой об асфальт, – закончил Гуров свои объяснения. – С чего начали, к тому и вернулись. Против Воронцова у нас ничего нет, кроме обвинения в халатности. Более того, я считаю, что и его могли подставить. В качестве дополнительной страховки. – Ты о звонке жены? – поинтересовался Орлов, не открывая глаз. Он все еще слышал шаги Гурова по кабинету и не рискнул подвергнуть испытанию свой вестибулярный аппарат. – Именно, – подтвердил сыщик, не обращая внимания на то, что генерал на него не смотрит. – Преступник мог подстраховаться и сильнее запутать следствие этим звонком. Бельцев говорил, что ему показалось, будто звонит жена Воронцова. Он не утверждает, что к телефону директора попросила именно она. То есть звонить могла и другая женщина. И при этом совсем не обязательно, что она является соучастницей преступления. Убийца мог попросить сделать этот звонок кого-нибудь из своих знакомых под любым предлогом. – А что, если Бельцев врет и звонка никакого не было? – впервые вступил в разговор Веселов. – Может быть. Но маловероятно, – ответил сыщик. – Для этого заму нужно было либо самому стать убийцей, либо сговориться с преступником. Первое невозможно потому, что его видели спускавшимся вниз незадолго до убийства. А второе – хотя бы потому, что у Воронцова и Бельцева были очень теплые, дружеские отношения. Они вообще никогда не ссорились. И масса работников театра это подтвердит. В общем, нет у зама мотивов, чтобы убивать Левицкого. Кстати, Саша, ты разговаривал со старушкой, торгующей в театре пирожками? – Не успел, Лев Иванович, – сокрушенно вздохнул капитан. – Когда я приехал, ее еще не было. А затем меня забрал из театра Станислав. – Ладно, сам с ней побеседую, – махнул рукой Гуров. – А что сейчас собираетесь делать? – поинтересовался генерал. – Пойдем по домам, – пожал плечами сыщик. – Время позднее, и всем пора отдохнуть. Я еще, может быть, заеду сегодня в театр, а Стас с Сашей продолжат работу завтра. После отстранения от ведения дела майора Свиридова и доказательства того, что под ногтями убитого Левицкого были его собственные волосы, как-то само собой разумеющимся стало то, что следствие возглавил Гуров. Ни у кого даже мысли не возникло, что сыщик не имеет на это права. И все пошло по тому же сценарию, как не раз бывало в подобных случаях, – официально дело вел кто-нибудь другой, а фактически всю следственную работу возглавлял Гуров. Может быть, только в прокуратуре считали иначе. Но следователь, назначенный прокурором, был слишком занят опросами свидетелей и выбрать время для того, чтобы появиться в главке, так и не смог. Это, конечно, не мешало работе Гурова, но и не помогало ему. Сыщик привык координировать свои действия с Игорем Гойдой, который обычно работал с ним от прокуратуры. Но в этот раз следователя посчитали лицом предвзятым и не допустили до ведения дела. – Лева, значит, ты не исключаешь возможности того, что эту операцию мог бы провернуть кто-нибудь из твоих бывших «подопечных»? – поинтересовался Крячко. – Я ничего не исключаю, Стас, и даже рад, что вам с Петром пришла в голову такая мысль, – ответил Гуров. – Может быть, я и сам бы взялся за проверку, но ты все делаешь правильно. Продолжай в том же духе. – Спасибо за одобрение, господин Великий Сыщик! – ехидно ответил Станислав. – А то без вас мы думали, что лаптем щи хлебаем да тараканов пригоршнями ловим… – Так, только без ругани. Мне на сегодня скандалов уже хватит! – оборвал его Орлов. – Выметайтесь из кабинета и марш по домам. Кстати, Лева, можешь Марию больше не прятать. Я говорил с заместителем министра, и никакого постановления об аресте не будет. – А кто тебе сказал, что я ее прячу? – Гуров удивленно вскинул бровь. – А то я тебя не знаю! – фыркнул генерал. – Забирай ее с конспиративной квартиры, или где ты там ее держал, и вези домой… В приемной прокурора было практически безлюдно. Рабочий день заканчивался, время приема по личным вопросам уже прошло, и прокурор собирался домой. Он уже хотел спрятать в сейф документы, над которыми работал, как с ним по селектору связалась секретарша. – Тимофей Игоревич, к вам тут посетитель, – проговорила она. – Пусть приходит завтра, – ответил прокурор, прежде чем секретарша успела закончить фразу. – На сегодня прием закончен. – Это майор Свиридов из главка, – не успокоилась девушка. – Он говорит, что дело не терпит отлагательства. – Майор Свиридов? – прокурор попытался вспомнить, где и когда слышал это имя. Вроде бы фамилия майора фигурировала в каком-то деле совершенно недавно. Он уже решил потребовать от секретарши объяснений, но в это время вспомнил, что Свиридов – это тот самый человек, который вчера начал вести скандальное дело по убийству Левицкого, а сегодня был отстранен от него за разглашение тайны следствия. – Что ему нужно? – удивленно поинтересовался прокурор у секретарши. – Товарищ майор утверждает, что имеет на руках доказательства нарушения генерал-лейтенантом Орловым процессуального следственного законодательства, – оттарабанила девушка. – Интересно, – хмыкнул прокурор и секунду помедлил. – Ладно. Пусть войдет. Прокурор Рокотов никогда не испытывал теплых чувств к начальнику главка генерал-лейтенанту Орлову. И причиной этому был Гуров. Прокурору уже поперек глотки стояли все выходки сыщика, и он давно мечтал привлечь его к ответственности по многочисленным фактам должностных преступлений. Но Орлов, используя все свои связи и влияние, всегда успевал уберечь своего любимчика от ответственности. А затем сыщик раскрывал очередное преступление, и осуждать победителя ни у кого не поднималась рука. Собственно говоря, Рокотов никогда не утверждал, что Гуров – плохой сыщик. Он считал, что полковник достаточно профессионален, чтобы выполнять свои обязанности. Но прокурор был человеком трусоватым и не хотел, чтобы в один прекрасный момент его сняли с должности из-за того, что он проморгал очередную выходку Гурова. И, не желая всю жизнь трепать себе нервы подобными страхами, Рокотов хотел положить конец постоянным нарушениям бодливого сыскаря. А пока за ним стоит Орлов, это представлялось прокурору маловероятным. С майором, вошедшим в кабинет, Рокотов раньше не был знаком. Но Свиридов с первого взгляда производил приятное впечатление. Подтянутый, хорошо выбритый, облаченный в форму, майор смотрелся, как персонаж какого-нибудь рекламного плаката начала восьмидесятых годов типа «Вступайте в ряды милиции!». – Присаживайтесь, – предложил ему Рокотов и указал на стул напротив себя. – В чем проблема? – Я вел дело об убийстве художественного руководителя театра… – начал было Свиридов, но прокурор перебил его. – Я знаю. – Он махнул рукой. – Ближе к делу, майор. – Слушаюсь. – Свиридов помолчал, собираясь с мыслями. – Генерал-лейтенант Орлов допустил серьезное нарушение в ходе расследования упомянутого мною дела. Разрешите доложить? – Чуть позже, – усмехнулся Рокотов. – Сначала объясните, почему вы решили рассказать об этом мне, а не обратились в отдел внутренних расследований? – Действия генерал-лейтенанта могут дать убийце возможность уйти от ответственности. И я, как офицер милиции, не могу допустить этого, – сухо ответил майор. – Это во-первых. А во-вторых, отдел служебных расследований никак не сможет оказать влияние на нынешний ход следствия. Добиться ареста подозреваемой можете только вы. – Подозреваемой? Вот как? – усмехнулся Рокотов. – Значит, вы утверждаете, что госпожа Строева виновна в совершении убийства? – Это может определить только суд, – ответил Свиридов. – Я могу лишь перечислить доказательства ее вины и объяснить, почему считаю действия генерал-лейтенанта Орлова неправомочными. – Ну что же, попробуйте. – Прокурор откинулся на спинку кресла. – Слушаю вас, майор! Свиридов прокашлялся, будто находился на трибуне, и начал свой рассказ. Он доложил прокурору об отпечатках пальцев Марии, найденных на пистолете, рассказал о показаниях свидетелей и ее угрозах в адрес убитого. В его варианте изложения эти факты выглядели зловещими и более чем убедительными. А когда майор поведал о краже пистолета из кабинета Воронцова и найденном на ящике стола отпечатке пальца Строевой, Рокотов прервал его. – Вы уверены в том, что говорите? – спросил он и, услышав утвердительный ответ, пробормотал: – Странно, в прокуратуру об этом ничего не сообщили. – Это не странность, Тимофей Игоревич, а сознательное сокрытие фактов, – усмехнулся Свиридов. – Просто одна лишь деталь из целой цепи нарушений, совершенных генерал-лейтенантом Орловым. – А каковы остальные? – Рокотов вскинул бровь. Свиридов пожал плечами и начал свое перечисление с событий вчерашнего вечера. Он рассказал прокурору о том, как сначала Орлов позволил Гурову присутствовать при допросах свидетелей, а затем отпустил переговорить с подозреваемой. Это уже само по себе было серьезным нарушением процессуальных норм, но майор на нем не остановился. Дальше он перечислил еще минимум три нарушения генерала. Мало того что Орлов не дал провести перекрестный допрос подозреваемой и позволил Строевой уехать домой, так он еще и утром не вызвал ее в милицию и нашел повод, чтобы отстранить майора, требующего ареста актрисы, от проводимого им расследования. – Наверное, именно этот факт и заставил вас обратиться ко мне? – не без иронии поинтересовался Рокотов, хотя в душе ликовал. Нарушения, допущенные Орловым, были вполне достаточными для возбуждения дела как минимум о служебном несоответствии генерала. Учитывая прошлые заслуги Орлова, подобное грозило ему отправкой на пенсию. Прокурора этот вариант устраивал. – Никак нет, – ответил тем временем на его вопрос Свиридов. – Для меня не является принципиальным, кто будет заканчивать это расследование. То, в чем меня обвинил Орлов, я никогда не совершал и могу легко доказать это. Проблема же совсем в другом. Полковник Гуров, алиби которого даже не удосужились проверить, не только не подвергался допросам как возможный соучастник убийства, но и активно вмешивается в дела следствия. – Я так и думал, – кивнул прокурор. – У вас есть доказательства этого? – Сколько угодно, – ответил майор. – Работники театра подтвердят, что сегодня полковник был там и допрашивал возможных свидетелей убийства. Причем все его действия сводились к тому, чтобы отыскать факты, оправдывающие его жену, и убедить свидетелей, видевших Строеву в коридоре, что их показания ошибочны. И генерал-лейтенант Орлов поощрял подобную деятельность полковника. – Вот что, майор. – Рокотов встал из-за стола. – Ваши показания очень важны и могут сыграть в расследовании немаловажную роль. Но сейчас уже слишком позднее время для каких-либо разбирательств. Изложите свои соображения в письменном виде и принесите завтра прямо с утра. Тогда мы и решим, что следует предпринять!.. Гуров не пошел к выходу из главка вместе с Крячко и Веселовым. Сославшись на дела, он свернул на полпути и направился в комнату к экспертам. Там его уже ждали. – Ну, что обнаружили в минеральной воде? – поинтересовался сыщик. – Ты где эту бутылочку взял, Лев Иванович? – поинтересовался у него эксперт. – Не в студенческом общежитии? – А почему ты так решил? – удивился сыщик. – В этой минералке растворена лошадиная доза триампура, достаточно сильного мочегонного средства, – улыбнувшись, ответил химик. – Я, когда в институте учился, и сам такие шуточки проделывал. Для здоровья вреда никакого, а смеху много. – Значит, это средство легко достать? – поинтересовался сыщик. – Вообще-то его должны отпускать только по назначению врача, – пожал плечами эксперт. – Но, учитывая его безвредность, обычно мочегонное продают без всяких ограничений. – А в каких упаковках продается этот триампур? – спросил Гуров. – Таблетки это, порошок или капли? – Таблетки, – ответил химик. – Продаются в коробочках, в стандартных упаковках. Два блока по десять таблеток каждый. В той минералке, которую ты принес, если судить по концентрации и считать, что триампур растворили в полной бутылке, как раз десять таблеток и плавает. А если бы в бутылку загнали всю коробку, то, как и при любой сильной передозировке лекарства, человека, выпившего этой водички, могло бы просто вырвать. – Понятно, – задумчиво проговорил Гуров и, поблагодарив эксперта, направился к выходу. Визит к экспертам оказался практически бесплодным. Отвозя к ним бутылку на экспертизу, сыщик рассчитывал, что средство, растворенное в воде, поможет напасть на след убийцы. Но его надежды не оправдались. Триампур не оказался каким-то особенным лекарством. Судя по словам эксперта, купить его можно было практически в любой аптеке и при этом не требовалось никакого рецепта. Маленькую надежду давало то, что убийца использовал только половину приобретенного препарата. Гуров подумал о том, что найденная вторая половина той пачки выведет его на убийцу. Но, во-первых, преступник мог ее попросту выбросить. А во-вторых, даже если убийца и не успел избавиться от остатков триампура, то сыщик совершенно не представлял, где его можно было искать. Помочь с определениями границ поисков могла Турчинская. И Гуров, не раздумывая, отправился в театр. Спектакль как раз должен был подходить к концу. Сыщик сомневался, что из-за отсутствия Марии его отменят. Тем более если учесть, какой интерес у публики могла вызвать сегодняшняя статья в «Пресс-парке». Поэтому Турчинская, так неожиданно исчезнувшая днем, должна сейчас находиться в театре. Первое, что сделал сыщик по прибытии в театр, это поискал глазами старушку, торгующую пирожками. Но ее в коридоре не оказалось, а охранник сообщил, что бабка ушла после третьего акта. Пирожки кончились. Спектакль уже почти закончился. Шел последний акт, в котором Турчинская не была занята, и Гуров нашел ее у себя в гримерной. Еще не переодевшаяся и старательно подводившая глаза, она готовилась к финальному выходу к зрителям. – Что случилось, Лев Иванович? – удивленно и испуганно спросила она, увидев сыщика в дверях гримерной. – Это я у тебя, Света, хочу спросить, – устало проговорил Гуров, усаживаясь на свободный стул. – Мария мне сказала, что ты часто приносила ей минеральную воду в гримерную. Это так? – Да. А что, это преступление? – с вызовом ответила Турчинская, и сыщик поморщился. – Пока нет. Но, если ты попросишь, я внесу такую статью в уголовный кодекс, – спокойно ответил он и увидел на лице Светланы растерянность. Женщина не могла понять, шутит Гуров или действительно имеет к ней какие-то претензии. – А что ты так взволновалась из-за невинного вопроса? – Да не взволновалась я, – пожала плечами Турчинская. – Просто вы каким-то странным тоном задали вопрос. Будто арестовать собрались. – Может, и собрался, – усмехнулся сыщик. – Все будет зависеть от того, что ты мне ответишь. Так это ты вчера приносила Марии минералку? – Нет, – покачала головой Светлана. – Она меня попросила, но я забыла купить. А когда вспомнила, то Воронцов уже принес Марии минералку. – Кто принес? – Сыщик не смог скрыть удивления. – С каких это пор директор у актрис на побегушках состоит? – При чем здесь побегушки? – удивилась Турчинская. – Владимир Владимирович у нас человек добрый и нечванливый. Мария, наверное, от меня минералки не дождалась и попросила купить первого, кто попался под руку. Ей ведь все равно, директор ты или уборщица. – А ты уверена, что именно Воронцов минералку принес? – Гуров внимательно посмотрел на Светлану. – Да что же, у меня глаз нету, по-вашему? – возмутилась Турчинская и коснулась пальцами ресниц. – Я вот этими самыми штуками видела, как Владимир Владимирович бутылку на стол поставил. Да вы у Марии спросите! Она вам сама скажет, что просила его. – А ты слышала это? – сыщик склонил голову набок. – Нет, – ответила Светлана. – Но не сам же он решил минералку Марии принести? – Вот уж не знаю, – хмыкнул Гуров и, не сказав больше ни слова, вышел из гримерной актрисы. Разрозненная мозаика фактов сама собой начала складываться в голове сыщика. И та версия, от которой он совсем недавно отказался, теперь казалась почти очевидной. Гуров сомневался, что Мария забыла о том, кого она попросила купить ей минеральной воды. Да и не верил, что она так могла поступить. Все-таки Строева – тактичный человек и не стала бы гонять директора театра в буфет, даже если бы знала, что он не откажется выполнить ее просьбу. А это означало, что Воронцов принес минералку по собственной инициативе. И выглядело бы это простой галантностью, если бы в воде не был растворен триампур! Теперь различные факты, касающиеся Воронцова, объединились в одну стройную линию. Гуров почти со стопроцентной уверенностью мог сказать, как произошло убийство. И для полноты картины не хватало только одного штришка. Сыщик усмехнулся. Кажется, он догадывался, где можно раздобыть последнюю улику: в ящике письменного стола Воронцова. Гуров больше не раздумывал. Спросив у охранника, где Воронцов, он поспешил на второй этаж. Директор театра не встретил сыщика с распростертыми объятиями. Да Гуров и не ожидал от него такой встречи. Сыщик вполне справедливо полагал, что его появление радости Воронцову не доставит. Как и любому другому преступнику… – Что вам тут на этот раз понадобилось? – недовольно поинтересовался директор театра, увидев вошедшего в кабинет Гурова. – Опять что-нибудь искать собрались? Какой вы все-таки неугомонный! – Что выросло, то выросло, – усмехнулся сыщик. – Откройте, пожалуйста, ящик вашего письменного стола. – Это зачем еще? – недовольно спросил Воронцов. – Мне самому это сделать? – ответил вопросом на вопрос Гуров, подходя ближе. Директор поежился. – Да ради бога! Могу даже к окну отойти, – возмущенно проговорил он и порывисто отошел от стола. – Ищите. Только непонятно, что вам нужно. Гуров ничего не ответил. Он широко распахнул ящик стола и принялся выкладывать на столешницу все его содержимое. Аккуратно и неторопливо. Предмет за предметом. Краем глаза наблюдая за реакцией Воронцова. Директор наблюдал за манипуляциями сыщика с выражением недоумения на лице. Наконец сыщик нашел то, что искал. Коробочка триампура лежала в глубине ящика. В самом дальнем углу. Гуров не стал ее трогать. Он выложил из ящика последние мелкие предметы вроде наполовину исписанного карандаша и почти пустой коробки со скрепками и показал ящик Воронцову. – Что, Владимир Владимирович, забыли выкинуть? – усмехнулся сыщик. – Откуда такая небрежность? От улик следовало бы сразу избавляться. – Я не понимаю, о чем вы говорите, и не знаю, что это такое! – возмутился Воронцов и потянулся к коробочке с триампуром. – А вот этого делать не нужно. – Сыщик отодвинул руку директора. – Думаю, вам придется прокатиться со мной! Пока только для дачи свидетельских показаний. А там посмотрим, насколько откровенно у нас с вами пойдет диалог…
И все же этого было мало! Все улики, изобличающее Воронцова, были косвенными. Их, конечно, вполне бы хватило для доказательства вины директора, если бы на револьвере не было пальчиков Марии. Теперь спасти Строеву от ареста могло лишь признание директора театра в убийстве Левицкого. И Гуров собирался получить его. А для этого нужна была соответствующая обстановка милицейского кабинета. Сыщик понял, что звонить Орлову все-таки придется. Гуров остановил «Пежо» у ближайшего телефона-автомата и набрал номер кабинета генерала. – Ты что же это вытворяешь, стервец?! – заорал в трубку Орлов, едва услышав голос сыщика. – Ты хоть представляешь, чем тебе может обернуться твоя мальчишеская выходка в подъезде? – Не буду размахивать шашкой, мы еще поборемся, – буркнул в ответ Гуров. – Послушай меня, Петр… – Нет, это ты меня послушай! – продолжал орать генерал. – Только такой идиот, как ты, мог устроить драку во время ареста. На хрена тебе это понадобилось, если бы через пять минут после того, как тебя привезли в главк, вы бы с Марией оба были на свободе? – И как бы ты этого добился, если даже обещанного слова не сдержал? – ехидно поинтересовался сыщик. – Ты же вчера клялся, что ордера на арест Марии не будет? – А его и не должно было быть, – проворчал Орлов. – Просто эти олухи из экспертного отдела решили, что ничего страшного не случится, если повторные результаты баллистической экспертизы они передадут в прокуратуру с утра. – Какие повторные результаты? – удивился Гуров. – Откуда они вообще взялись? – Я попросил сделать, – ответил генерал. – И они доказали, что со стола, как предполагалось сначала, Мария выстрелить не могла. Траектория у пуль была бы иной. Совершенно очевидно, что убил Левицкого человек сантиметров на десять выше Марии ростом. – А почему ты мне вчера об этом не сказал? – поинтересовался сыщик. – Просто из головы вылетело, когда мы этот компромат обсуждали, – виновато пробормотал Орлов. – Набил бы я тебе морду, Петр, за такую забывчивость, – вздохнул Гуров. – Но твоих седин жалко. – И на том спасибо, – усмехнулся генерал. – А теперь мчись в главк. Попробуем вместе успокоить Свиридова. – В главк приеду. Но с этим козлом разговаривать не буду, – отрезал сыщик и, не дожидаясь возражений Орлова, повесил трубку. Поговорив с генералом, Гуров почувствовал облегчение. Повторная баллистическая экспертиза не только доказывала невиновность Марии, но и облегчала сыщику работу с Воронцовым. Директор в точности соответствовал росту убийцы. И теперь, когда отпечатки пальцев Марии на револьвере уже не играют никакой роли, отвертеться от обвинений у него никак не получится. Не теряя ни минуты времени, Гуров поехал дальше по Большой Спасской в направлении дома Воронцова. «Шестерка» Веселова стояла под сбросившими листья липами прямо напротив подъезда, в котором находилась квартира директора театра. Гуров остановил свое «Пежо» рядом с ней и вышел из машины навстречу капитану. – Ну, как у нас дела? – поинтересовался сыщик. – Без происшествий, Лев Иванович, – пытаясь скрыть зевоту, ответил Веселов. – Воронцов у себя дома. Я его недавно в окне видел. Из дома он не выходил. Так что тут все спокойно. Но вот ваш сотовый меня замучил. Сначала журналистка из «Пресс-парка» названивала, а затем прямо перед вашим приездом Орлов позвонил. И, прежде чем разобрался, с кем разговаривает, меня как следует матом обложил. А потом и еще раз. Когда понял, что вас рядом нет. – Ну, с меня бутылка за такие страдания, – усмехнулся Гуров. – А что эта дамочка из газеты хотела? – Не знаю, – пожал плечами капитан. – Она только просила передать, что обдумала ваше предложение, и сказала, что готова его принять. – Предложение? – Сыщик не сразу вспомнил, что разговор с Игнатьевой шел о ее источнике информации. А потом махнул рукой: – Это подождет. У нас поважнее дела есть. Пошли за Воронцовым. Повезем его на допрос. После вчерашнего буйства директор вел себя на удивление спокойно. Он безропотно согласился проехать с Гуровым в главк и даже не попытался что-нибудь возразить. Сыщик всю дорогу внимательно посматривал на Воронцова в зеркальце заднего вида, пытаясь найти хоть какие-нибудь признаки беспокойства и обреченности. Но директор был невозмутим, словно не чувствовал за собой никакой вины. Крячко в кабинете не было. И Гуров пожалел о том, что заставил друга заниматься бессмысленным делом. Сейчас в поисках недоброжелателей Гурова, якобы организовавших убийство Левицкого, необходимости не было. Преступник был найден, и теперь оставалось только добиться его признания. Пропустив Воронцова в кабинет, Гуров задержал на пороге капитана. Веселов вопросительно посмотрел на него. – Станислава нет, поэтому, Саша, придется тебе помочь мне с перекрестным допросом, – опасаясь, что Воронцов услышит, тихо проговорил Гуров. – Я играю злого, а ты – доброго. Сможешь? – Постараюсь, – кивнул капитан, и Гуров пропустил его в кабинет. Сыщик указал стоявшему посреди комнаты Воронцову на жесткий деревянный стул, предлагая сесть. Директор опустился на него и вопросительно посмотрел на полковника. Однако Гуров этот взгляд проигнорировал и, подойдя к сейфу, принялся неторопливо перебирать лежавшие там бумаги. Молчал и Веселов, устроившись за спиной Воронцова в кресле Станислава. Директор некоторое время ждал, когда Гуров начнет разговор, а затем не выдержал. – Прямо мхатовская пауза какая-то, – усмехнулся он. – Вы по дороге забыли, зачем меня сюда везли, Лев Иванович? Гуров не ответил. Он даже не повернул головы. И тогда, следуя правилам игры, заговорил Веселов. Капитан прокашлялся, привлекая к себе внимание Воронцова. А когда директор через плечо посмотрел на него, спросил: – Скажите, Владимир Владимирович, зачем вам понадобился триампур? У вас проблемы со здоровьем? – Молодой человек, – усмехнулся Воронцов, полностью поворачиваясь к капитану. – Я хоть и выгляжу старым, но здоровье у меня вполне хорошее. Дай бог вам такое. А если вы спрашиваете о тех таблетках, что Лев Иванович вчера нашел у меня в столе, то я повторю вам, что сказал ему. Я не знаю, как они там оказались, и ко мне этот препарат не имеет никакого отношения. – Да что вы так волнуетесь, – пожал плечами Веселов, и Гуров посмотрел на него удовлетворенно. – Это же не наркотики! Я просто хочу узнать, позволяет ли вам здоровье присутствовать на допросе. – Позволяет, не беспокойтесь, – снисходительно улыбнулся директор театра. – Задавайте ваши вопросы. Только не спрашивайте больше об этих таблетках. Однако капитан не послушался Воронцова и вновь попытался выяснить, как мочегонное попало в стол директора. Но это не помогло. Воронцов упорно делал вид, что не понимает, какое отношение к убийству имеют таблетки триампура, и утверждал, что понятия не имеет, как они оказались в его столе. – Ладно. Сделаем так, чтобы вам было понятнее. Разыграем маленький спектакль, – вступил в разговор Гуров, и директор театра резко повернулся к нему. Словно его дернули за нитку. – Вы будете исполнять роль сыщика, а я за вас расскажу, как было совершено убийство. Итак, ваша жизнь была светла и безоблачна. Вы наслаждались ею, купаясь в лучах славы своего театра. И тут, откуда ни возьмись, появился Левицкий. Он просто пришел к вам и заявил, что имеет кое-какую информацию об одном вашем неблаговидным поступке, совершенном в молодости… – Бред! – перебил его Воронцов. – Ну, что же вы, Владимир Владимирович, из роли выходите. Вы же сыщика должны играть, – недовольно поморщился Гуров. – Постарайтесь сосредоточиться и не перебивайте преступника, когда он делает признание! Продолжим… Затем Гуров обстоятельно рассказал о том, как было подготовлено убийство. Как Воронцов выбрал способ, чтобы расправиться с шантажистом, как дал во время репетиции пистолет Строевой, а затем подсунул ей бутылку минеральной воды, нашпигованную триампуром. Гуров довольно красочно описал, как Воронцов оторвал пуговицу с костюма Марии, а перед третьим актом попросил Левицкого вызвать ее наверх во время антракта, предложив сесть втроем и раз и навсегда решить все разногласия. А затем хладнокровно застрелил худрука и бросил у тела револьвер с отпечатками пальцев Марии. – В вашем изложении все это очень здорово звучит, – едва сдерживая дрожь в голосе, проговорил директор. – Но ведь у вас нет никаких доказательств! – Доказательств у меня сколько угодно! – усмехнулся Гуров. – Начнем с того, что в момент убийства вы один были на втором этаже. – Это не доказательство! – перебил сыщика Воронцов. – Я все время находился в кабинете, разговаривая со своей женой. Она может подтвердить это! – Да ваша жена под присягой подтвердит, что вы апостол Павел, лишь бы вас от тюрьмы спасти, – усмехнулся Гуров. – Ее показания для суда ничего не значат. – Вы поймите, Владимир Владимирович, что мы просто пытаемся во всем разобраться, – прежде чем Воронцов успел что-нибудь ответить на реплику сыщика, проговорил капитан. Директор театра резко обернулся к нему. – Мы готовы поверить, что вы не убивали Левицкого, – продолжил Веселов. – Но все улики сейчас против вас. И если вы сможете доказать, что мы ошибаемся, то вас тут никто задерживать не станет. – Как же я вам докажу, если вы ни одному моему слову не верите! – возмутился Воронцов. – А вы просто правдиво отвечайте на вопросы, – проговорил Гуров, и директору пришлось повернуться в его сторону. – Для чего вы покупали триампур? – Что вы пристали ко мне с этими таблетками? – завопил директор. – Левицкого застрелили, а не отравили! – Зато Строеву отравили, – жестко проговорил Гуров. – Именно те таблеточки, которые я нашел в вашем столе, растворили в бутылке с минеральной водой. И сделали вы это для того, чтобы заставить Марию выйти из гримерной как раз в то время, когда убивали Левицкого. – Я никаких таблеток никуда не подсыпал! – Воронцов окончательно растерял все свое хладнокровие. – Я вообще этих таблеток никогда не видел. – Странно, Владимир Владимирович, – задумчиво проговорил Веселов. – А продавщица в аптеке опознала вас. Может быть, она ошиблась? – Именно ошиблась. – Директор театра с надеждой посмотрел на капитана. – Я понимаю, что Лев Иванович переживает из-за своей жены и считает всех работников театра негодяями. Но вы, молодой человек, можете быть беспристрастным? Привезите сюда эту женщину, в конце концов! Пусть она мне в лицо скажет, что я у нее эти проклятые таблетки покупал. – Привезем, не беспокойтесь, – усмехнувшись, проговорил Гуров, и Воронцову вновь пришлось вертеться на стуле. – А пока она едет, расскажите нам, зачем вас шантажировал Левицкий. – Еще один бред, – хмыкнул Воронцов, но в голосе его уже не было прежней уверенности. – Меня никто никогда не шантажировал. Я не совершил за всю свою жизнь ни одного поступка, которого мог бы стыдиться. – А вот это вы зря, – вздохнул Гуров и вставил в магнитофон кассету с записью признания Деметрадзе. – Послушайте. Пока голос грузина звучал в магнитофоне, никто в кабинете не проронил ни слова. Гуров и Веселов с интересом наблюдали за реакцией директора театра, а тот с каждым словом Деметрадзе менялся в лице. И когда сыщику показалось, что Воронцов готов упасть в обморок, он выключил магнитофон. – И что вы теперь скажете? – усмехнувшись, поинтересовался Гуров. – Деметрадзе тоже, как и продавщица в аптеке, ошибся? Или попросту придумал эту историю, подделав заодно вашу расписку? – Где вы это взяли? – вместо ответа спросил Воронцов. – Там, где вы не могли найти. – Сыщик обошел вокруг стола и навис над директором театра. – Может быть, хватит разыгрывать комедию? Пора делать признание, господин Воронцов! Улик у нас вполне достаточно, чтобы не дать вам отвертеться. А если того, что я уже рассказал, вам мало, то могу добавить ко всему прочему результаты баллистической экспертизы. Рост человека, стрелявшего в Левицкого, в точности совпадает с вашим. Вам этого недостаточно? Мне продолжить? Или вы все-таки признаетесь, что убили художественного руководителя своего театра? – Я никого не убивал! – закричал Воронцов, хватаясь за голову. – Я вообще не знаю, о чем вы говорите. Все это какая-то мистификация. Я так не могу. Я хочу видеть адвоката. Я хочу, чтобы вы прекратили эту пытку. – Тогда признайтесь, и все закончится, – жестко посоветовал Гуров. – Мне не в чем признаваться, повторяю вам! – Директор уже не говорил. Он визжал и брызгал слюной. – И я ничего больше вам не скажу! Гуров покачал головой. У Воронцова явно началась истерика, и вести допрос дальше не имело смысла. Гуров поднял трубку телефона и вызвал конвой. А когда бьющегося в конвульсиях Воронцова увели в камеру, сыщик повернулся к Веселову. – Что скажешь, Саша? – спросил он. – Крепкий орешек, – улыбнулся капитан. – Не знаю, Лев Иванович, но мне кажется, что он просто разыграл представление со своим припадком. Вы загнали его в угол. Судя по всему, Воронцов не рассчитывал, что вы найдете признание Деметрадзе. – Может быть, – кивнул Гуров. – Но давай пока не будем делать выводы. Поезжай-ка ты, Саша, в театр и в аптеку. Привези сюда Турчинскую, Бельцева и продавщицу из аптеки. По-моему, Баранова у нее фамилия. Уточнишь, если я ошибся. А как приедешь, вызовем сюда Воронцова и устроим им всем очные ставки. Оставшись один, Гуров откинулся на спинку кресла и попытался разобраться в своих ощущениях. После допроса Воронцова сыщик испытывал двойственное чувство. С одной стороны, он был уверен в том, что директор театра виноват в смерти Левицкого, а с другой – отказывался признать это за непреложную истину. Воронцов категорически отрицал, что триампур принадлежит ему, и именно это настораживало Гурова. Воронцову было бы проще признать, что он покупал лекарство, и свалить пропажу одного блока с таблетками на того же человека, который украл из сейфа револьвер. А вместо этого Воронцов принялся все отрицать, будто не понимая, что Гуров в состоянии найти то место, где покупались таблетки. И такое отсутствие логики в показаниях после великолепно спланированного преступления удивляло сыщика. Достав из сейфа папку с материалами дела, Гуров принялся тщательно изучать ее содержимое. Он так и просидел, раздумывая над исписанными листами показаний, протоколов и экспертиз до тех пор, пока в главк не вернулся Веселов. Капитан привез всех троих свидетелей, которые были нужны Гурову, и поинтересовался, с кого начать очные ставки. – Прикажи конвою привести сюда Воронцова, подготовь подставных и понятых для опознания, а затем пригласишь Баранову, – устало ответил сыщик. – Следом пойдет Бельцев, а уж потом Турчинская… Директору театра получасовой «отдых» в тюремной камере на пользу не пошел. Он еще больше раздражался по каждому поводу и не уставал повторять, что все происходящее в кабинете Гурова мистификация. А несчастную продавщицу из аптеки и вовсе обозвал бесстыжей лгуньей. Баранова сразу опознала Воронцова. Она сказала, что этот человек очень похож на того, что покупал у нее триампур. А когда директор заявил, что впервые видит эту женщину, Баранова удивленно спросила: – Как же так? Вы же у меня таблетки покупали и контрамарку на премьеру обещали. Вы тогда еще покашливали слегка. Помните, я вам новое средство предлагала купить? – Вот! Вот она, наглая ложь, – заявил тут же Воронцов. – Она даже кашель мне придумала, лишь бы рассказ правдоподобней выглядел. – Как же это «придумала»? – удивилась продавщица. – Ничего я не придумала. Я все своими ушами слышала! Что вы из меня дурочку-то делаете? – Да не могла она ничего слышать! – взревел директор театра. Воронцов так разбушевался после заявления Барановой, что Гурову и Веселову с трудом удалось утихомирить его. – Эта женщина не могла слышать, как я кашляю, по двум причинам, – повторил директор, когда наконец смог взять себя в руки. – Во-первых, потому что я никогда не был ни в этой аптеке, ни в какой другой. Я принципиально не покупаю лекарств. А во-вторых, она не могла слышать мой кашель потому, что я ни в тот день, ни днем ранее, ни позже не кашлял. И это вам может подтвердить любой работник театра! – И это проверим, – заверил Воронцова Гуров. И, отпустив Баранову, пригласил в кабинет Бельцева. Очная ставка директора со своим заместителем вышла еще более безобразной, чем с продавщицей из аптеки. Поначалу, во время рассказа Бельцева о телефонном звонке, Воронцов вел себя совершенно спокойно. Но когда дело дошло до упоминания шантажа, директор театра просто взбесился. С пеной у рта он кричал на своего зама. – Ах ты, тварь неблагодарная! Я тебя на груди своей пригрел, а ты мне такую свинью подкладываешь?! Мало тебе, что весь театр с молотка едва не продал, так теперь и меня устранить захотел, чтобы легче воровать было? – Владимир Владимирович, успокойтесь, – сочувственно пробормотал Бельцев, отстраняясь от директора. – Совсем человек голову потерял. Теперь я у него еще и христопродавец. Кто бы мог подумать! Воронцов замолчал и сверлил зама налитыми кровью глазами. С уголка губ директора стекала тонкая струйка слюны, паучьей нитью застыв между подбородком и лацканом пиджака. Сейчас он производил впечатление настоящего сумасшедшего, и Гуров решил прекратить перекрестный допрос. Он пальцем поманил за собой Бельцева и вышел из кабинета, оставив Веселова наедине с директором театра. – Да, неприятная история. – Едва оказавшись в коридоре, Бельцев покачал головой. – Господи, во что человек в одночасье превратился! Прямо монстр какой-то. – Бывало и похуже, – усмехнулся сыщик, привыкший и не к таким представлениям. А затем посмотрел на Турчинскую: – Света, думаю, с тобой мы побеседуем завтра. Воронцов сегодня излишне перевозбудился. – А ведь он прав, – подняв глаза на Гурова, неожиданно проговорила актриса. – Владимир Владимирович не кашлял в тот день. – А мы, значит, подслушиваем? – иронично усмехнулся сыщик и, увидев, что Турчинская покраснела, добавил: – Ладно. Не будем о грустном. А почему ты так уверена в правоте Воронцова? – Я в театре уже больше пяти лет, Лев Иванович, и ни разу не видела, чтобы директор болел, – ответила актриса. – А двенадцатого Владимир Владимирович и Игорь Станиславович разговаривали в коридоре. И вы, Игорь Станиславович, тогда довольно сильно покашливали. Мы с ребятами еще пари тогда заключили, заразите вы его или нет. – Что-то не припомню такого. Хотя все могло быть, – пожав плечами, ответил Бельцев. – Я еще и до сих пор от кашля полностью не избавился. – А я точно помню, что двенадцатого Владимир Владимирович не кашлял, – настаивала на своем Турчинская. – Мы с ребятами тогда даже число засекли и спорили о том, заболеет Воронцов в течение тех дней или нет. – Значит, ты считаешь, что директор не убивал Левицкого? – Гуров внимательно посмотрел на актрису. – Да ничего я не считаю, – пожала плечами Светлана. – Просто я точно знаю, что Воронцов в аптеке кашлять не мог. А это значит, что ваша продавщица врет! – Во-первых, она не моя. А во-вторых, разберемся с этим сами. Это наша работа. – Гуров усмехнулся. – Ладно. На сегодня все можете быть свободны. Отпустив Бельцева и Турчинскую, Гуров вернулся в кабинет. Впрочем, пробыл он там недолго. Отдав распоряжение конвойным увести Воронцова в камеру, сыщик послал Веселова с отчетом к генералу, а сам оделся и вышел на улицу. Гуров собирался наведаться в театр. Несмотря на множество новых улик, появившихся в деле об убийстве Левицкого, у сыщика оставалась еще масса вопросов и слишком мало было доказательств вины Воронцова. Собственно говоря, все собранные против него улики были косвенными. И даже доказательства шантажа Левицким директора, полученные при очной ставке Воронцова с Бельцевым, не могли служить веским доводом обвинения. Гурову нужно было доказать хотя бы то, что директор театра был в гримерной у Строевой перед началом спектакля и мог оторвать пуговицу от ее сценического костюма. И, присовокупив эту подделку вещественных доказательств к делу об убийстве, можно будет спокойно вздохнуть и предоставить Саше Веселову возможность самому завершить расследование. Единственным человеком, с которым до сих пор не удалось побеседовать, была торговка пирожками. По словам многих, она была неподалеку от гримерной Марии перед началом премьеры «Белой гвардии» и могла видеть, как Воронцов заходил туда. Сегодня сыщик собирался найти ее, где бы старушка ни была, и задать ей несколько вопросов. Еще одной важной проблемой было доказательство того, как директор театра мог получить на револьвере отпечатки пальцев Марии. Само по себе их наличие говорило о том, что после Строевой к оружию никто не прикасался. Кроме убийцы, естественно. А значит, Воронцов сунул в руки Марии оружие во время последней репетиции, в которой для реквизита использовался боевой пистолет. Теперь оставалось только узнать, когда была эта репетиция, и найти людей, которые видели, как Воронцов уносил оружие со сцены. Гуров достал из кармана сотовый телефон и оговоренным ранее способом позвонил Марии. В первую очередь он хотел успокоить жену и рассказать Строевой о том, что обвинение с нее полностью снято. А затем узнать, в какой именно сцене спектакля намеревались стрелять холостыми патронами в зал. Услышав рассказ мужа о том, как баллистическая экспертиза установила, что стрелять из револьвера Строева не могла, Мария несколько секунд молчала. Затем разразилась длинной матерной тирадой и заявила: – Наконец-то менты что-то толковое сделали. Я-то уже подумала, Лева, что твои коллеги в своей тупости совершенно безнадежны. Да, если честно, и в твоих умственных способностях стала сомневаться. – Вот она, людская благодарность, – вздохнул Гуров и, не давая жене возможности наговорить еще пару десятков нежных и ласковых слов, спросил: – Мария, а в какой именно сцене собирались стрелять из револьвера в зрительный зал? – В третьей картине первого акта. Почти в самом его конце, – ответила Мария. – Именно тогда я и брала в руки этот дурацкий револьвер. Только если ты хочешь узнать, как он мог попасть к Воронцову, то вряд ли из этого что-нибудь получится… – Милая, я разве тебя учу, как монолог со сцены произносить? – перебил ее сыщик и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, закончил фразу: – Вот и ты не объясняй мне, как получать доказательства! Кстати, торчать на конспиративной квартире необходимости больше нет. У тебя есть два варианта действий. Либо ждать, когда я смогу приехать и забрать тебя оттуда, либо уехать домой самостоятельно. – Спасибо, товарищ полковник. Я уже большая девочка и доберусь до дому сама, – проговорила Мария и повесила трубку. Гуров понял, что жена немного обиделась на него, но перезванивать на конспиративную квартиру не стал. Такое было уже не в первый раз, и сыщик знал, что через пару минут Строева перекипит и поймет сама, что он ничего обидного ей не сказал. А попытки с его стороны что-то объяснить в подобных случаях только ухудшали положение. Поэтому вместо жены сыщик позвонил Игнатьевой. Журналистка ждала этого звонка. Однако, когда Гуров связался с ней, она была чем-то занята и попросила сыщика подождать пару минут. А когда освободилась, тут же произнесла: – Лев Иванович, я согласна назвать вам имя человека, давшего мне информацию о ходе расследования убийства Левицкого. – Сделав небольшую паузу, девушка закончила фразу: – Это Игорь Станиславович Бельцев. – Вы уверены? – иронично поинтересовался сыщик. – Насколько мне известно, этот человек занимается немного отличной от ловли преступников работой. – Уверена, – твердо ответила Игнатьева. – И, если потребуется, могу это доказать. – Пока нет необходимости, – отказался сыщик. – Скажите мне лучше, почему вы так защищаете Свиридова. – Потому что я его люблю! – резко ответила девушка, и Гуров не нашелся, что на это сказать…
– Ага, вот! – реквизитор наконец-то нашел нужную ему страницу. – Так-так, сейчас посмотрим… Вот! – Старик повернул журнал к Гурову. – Бельцев и брал револьвер. Вот его роспись. – Зачем он, интересно, его брал? – задумчиво спросил сам себя Гуров. – Да известно зачем, – усмехнулся Парфенов. – Его же тогда Левицкий-покойник от режиссуры отстранил. Вот он и взял у меня револьвер, чтобы отдать его ребятам. А тот, который на репетиции использовали, Воронцову сдать. Поменять просто хотел. – Поменять, говорите, – покачал головой сыщик. – Очень даже может быть! Гуров хотел еще что-то добавить, но в этот момент зазвонил сотовый телефон у него в кармане. Сыщик, так не любивший носить с собой трубку, поморщился и, достав телефон из кармана, ответил на звонок. – Лев Иванович, ну наконец-то! – услышал он в трубке голос осведомителя Амбара. – Целый день вас ищу. Срочно приезжайте в пиццерию на Чаплыгина. – Что за спешка, Костя? – недовольно поинтересовался сыщик. – И с каких это пор ты стал мне приказы отдавать? – Да я не приказываю, а прошу. – В голосе Бродкина явственно слышался страх, смешанный с мольбой. – Беда у меня, Лев Иванович! И все из-за того дела, которое вы мне поручили. На хрена я, дурак, за него взялся?! – Ну-ка не гони, – оборвал его стенания сыщик. – Мне сейчас некогда с тобой лясы точить. Говори конкретнее, что случилось. Сам знаешь, если это действительно необходимо, я всегда тебе помогу. Бродкин явно не хотел разговаривать о своих проблемах по телефону. Да и не в правилах Гурова было вести серьезные разговоры таким вот образом. Но сегодня ситуация была исключительная. У сыщика действительно не было времени на встречу с осведомителем. Информация, полученная от Селивановой и Денисова, могла многое изменить в ходе следствия. И Гурову нужно было немедленно проверить ее. Поэтому на встречу с Амбаром он не поехал, а попрощался с Парфеновым и торопливо прошел в гримерную Марии. – Разговаривать можешь? – спросил Гуров у Бродкина, когда вошел в гримерную, и, услышав утвердительный ответ, потребовал: – Рассказывай, что у тебя произошло с «Гранитом». В чем проблема? – Проблема в том, что меня хотят замочить, – плаксивым тоном ответил Амбар. – Погорел я, Лев Иванович! Засветился… Оказалось, что Бродкин, забыв об осторожности, слишком рьяно принялся выяснять, кто «держит» фирму «Гранит» и что за люди интересуются квартирами в «хрущевке» за театром. Некоторое время ничего ему узнать не удавалось, а потом он в один момент наткнулся на золотую жилу. Один из приятелей Амбара в подпитии рассказал, что есть среди охранников «Гранита» рецидивист Малетин по кличке Чума, трижды судимый за разбойные нападения. И этот самый Малетин вроде бы приглашал приятеля Амбара вместе с ним заняться «реквизицией квартир» у одиноких стариков. Бродкин решил проверить это и нашел в «малине» кореша Чумы. Проиграв ему для создания хорошего настроения двести рублей в «треньку», Амбар сказал, что слышал, будто Чума набирает группу, чтобы «бомбить» старушек. И, дескать, он, Бродкин, хочет к нему присоединиться. – Дурак, – констатировал сыщик, едва услышав такие откровения. – У тебя же профиль другой. Да все блатные знают, что ты никогда на «мокрое» не пойдешь! – Да я и сам знаю, что дурак. Но мне деньги нужны позарез, да и вам хотел помочь, – шмыгнул носом в трубку Бродкин. – А вот сегодня пришлось из квартиры через черный ход удирать. И то хорошо, что я Чуму с братками в окно случайно увидел. А то бы уже белые тапочки примерял! – Значит, говоришь, «Гранит» сам оба убийства организовал? – вновь перебил осведомителя сыщик. – Что ж, полезная информация, но пока она мне ни к чему. У меня сейчас других дел по горло… – Да я знаю! – завопил Амбар, решив, что Гуров собирается лишить его гонорара. – Но у меня информация и относительно театра есть! – Ну-ка, выкладывай! – приказал сыщик. – Лев Иванович, а вы мне гонорарчик повысьте. Да и от Чумы спрятаться не помешает! – потребовал Бродкин и, поняв, что не в его теперешнем положении можно выставлять условия, торопливо добавил: – Начальство «Гранита» с директорами театра переговоры вело. О чем, я не знаю, но думаю, ничего хорошего в них не было, если и Чума в этих переговорах участвовал. Просто я слышал, что у «Гранита» какое-то крупное дело с театром может выгореть! – Вот попали, на ровном месте и мордой об асфальт, – пробормотал Гуров. – В общем, так, Костя. Мне тобой заниматься некогда. Раз уж ты засветился, то дуй в главк и найди там капитана Веселова. Он тебя пока куда-нибудь спрячет, а потом придумаем, как быть дальше. Отключив связь с Бродкиным, сыщик позвонил Веселову. Он застал Александра в его кабинете и попросил немедленно вызвать из «трюма» Воронцова и узнать у него, каким именно образом револьвер после генеральной репетиции попал к нему в сейф. Капитан обещал позвонить через пару минут. А Гуров, не дожидаясь его, помчался по лестнице наверх, в кабинет Воронцова. Приемная оказалась запертой, и секретарши, которая совсем недавно сказала сыщику об отъезде Бельцева, на месте не оказалось. Гуров бросился искать ее и нашел в театральном буфете покупающей себе пирожные. Сыщик заставил девушку почти бегом вернуться в приемную и открыть ему кабинет директора. А едва Гуров ступил через порог, как ему позвонил Веселов. – Лев Иванович, все в порядке, – проговорил капитан, довольный проделанной работой. – Револьвер Воронцову принес Бельцев. Директор точно не помнит, но зам вполне мог и сам положить его в сейф. – Спасибо, Саша. Жди, я позвоню, – пробормотал сыщик задумчиво и отключил связь. Подойдя к письменному столу директора, Гуров рывком распахнул ящик стола. Несколько секунд он копался в бумагах, разыскивая нужные ему документы, а когда нашел, быстро пробежал глазами по строчкам. – Не буду размахивать шашкой, мы еще поборемся, господа, – проговорил он себе под нос и, спрятав нужные документы в карман, торопливо вышел из кабинета. Крячко сидел в кафе «Сказка» на Таганской и бездумно смотрел в окно на насквозь промокшую от затяжного дождя улицу. Дождя уже не было, но небо над Москвой было серым и низким от затянувших его туч. Под стать было и настроение у Станислава. Он слегка пригубил почти остывший кофе и, даже не притронувшись к румяным булочкам, посмотрел на исписанный листок бумаги, что лежал прямо перед ним на столе. Он был испещрен многочисленными адресами и фамилиями, переплетенными между собой в какую-то замысловатую схему. Любому стороннему наблюдателю этот чертеж показался бы совершенной абракадаброй. То же самое казалось и Станиславу. Еще вчера вечером, взявшись проверять троих проживавших в Москве зэков, осужденных когда-то после блестящей работы Гурова, он в первую очередь взялся выяснить круг их знакомых и друзей, надеясь найти какие-то связи с театром. Поначалу информации было мало. Но затем, едва Крячко принялся раскатывать по столице на своем видавшем виды «Мерседесе», список этих людей настолько раздулся, что это уже не лезло ни в какие ворота. У одного из подозреваемых только бывших жен оказалось четыре! Причем и с ними со всеми, и с их родственниками он поддерживал дружеские отношения. И Крячко вскоре потерялся в длинном списке имен. Тогда Станислав решил действовать напролом. То есть просто поехать и побеседовать с бывшими «подопечными» Гурова, которые были сейчас на свободе. Но и тут Крячко ждало разочарование. Направившись по первому же адресу, он не застал хозяина дома. Зато узнал от соседей, что нужный ему человек уже около месяца гостит где-то на Тамбовщине у родственников. Следующий «подопечный» оказался человеком довольно общительным и, судя по его словам, зла на Гурова не державшим. На вопросы Станислава он отвечал вполне охотно, прогоняя из комнаты, где они беседовали, поочередно каждого из четверых своих малолетних детей. – Да я и не против, гражданин начальник. Проверяйте! – почти добродушно отвечал он. – Спрашивайте что нужно. Мне скрывать нечего, потому что я давно завязал. Не знаю, в чем вы меня подозреваете, но вы ошибаетесь. Лев Иванович меня один раз и на всю жизнь научил. Навек охоту отбил всякими грязными делишками заниматься. Да и мальцов, опять же случись чего, куда я дену?.. Не-ет! Что бы вы там ни думали, а меня сейчас в криминал и на веревке не затащишь… Непонятно почему, но Крячко ему верил. То ли глаза у этого мужика были искренними, то ли куча детей была серьезным аргументом… Станислав этого так и не понял. Просто перевел этого подозреваемого в самый конец списка. А вскоре он там и вовсе один остался. Разговор с третьим подозреваемым, тем самым, что сидел в Бутырках, вышел тяжелым и ничего Станиславу не дал. Заключенный под стражу подозреваемый, казалось, был готов вцепиться Станиславу в глотку, обвиняя работников милиции во всех собственных бедах. И после пятиминутной матерной тирады зэка, переполненной всевозможными оскорблениями в адрес всего человечества в целом и Крячко в частности, Станислав решил, что с него достаточно. Легонько стукнув болтуна головой об стол, он вызвал конвой и попросил унести заключенного в камеру. У этого рецидивиста круг знакомых был довольно велик. Состоял он в основном из бывших и нынешних заключенных. И несмотря на это, Крячко вычеркнул зэка из списка. Слишком уж тонко было продумано и выполнено убийство Левицкого, чтобы его могли совершить такие идиоты. И вот сейчас, глядя на листок бумаги, аккуратно разложенный на столике в кафе, Станислав понял, что вернулся к тому, с чего и начинал, – к абсолютному нулю. Единственной областью для проверок теперь оставалось только расследование двойного убийства жильцов «хрущевки», которое проводил Гуров. И Станиславу эта версия казалась столь же прокольной, как и предыдущие три. Нет, он, конечно, не отрицал, что преступники, на след которых вышел Гуров в том деле, хотели его устранить. Но не таким же способом! Их действия с самого начала были стандартны и примитивны. Судя по всему, с воображением у членов этой шайки существовали серьезные проблемы. И думать, будто они могли так хитроумно подставить Марию, было, мягко говоря, несколько наивно. И все же иных идей у Крячко не было! И следовало заняться риелторской фирмой «Гранит». Крячко поднялся из-за стола и, оставив недопитый кофе и нетронутые булочки, вышел из кафе на промозглый ветер, налетевший с Москвы-реки. Подняв воротник кожаной куртки, Станислав поспешил на стоянку, где оставил свой «Мерседес». Он завел двигатель и поехал в главк. Надо было провести полную проверку «Гранита» по всем доступным каналам – архивам МУРа, отдела по борьбе с экономическими преступлениями, муниципального комитета по жилью, московского областного министерства культуры, налоговой инспекции, и если очень повезет, то и по линии ФСБ. Запросы во все вышеуказанные службы Крячко послал сразу же, как только приехал в главк. Суть их сводилась только к одному – выявить любые контакты между театром и «Гранитом». Как на уровне личных, так и деловых отношений. Скорость, с которой в главк приходили ответы, соответствовала категории «очень медленно». Так, по крайней мере, казалось Крячко. Но когда пришел ответ из муниципального комитета по жилью, полковник был ошарашен. Оказалось, что фирмой «Гранит» была продана квартира Бельцеву. А когда Министерство культуры заявило, что к ним от риелторов поступило предложение по передаче помещения театра в их собственность, Станислав понял, что пора отправляться в «Гранит» и попытаться на месте выяснить, отчего у этой не слишком серьезной конторки такие сногсшибательные интересы в сфере недвижимости. И главное, зачем им здание театра вообще понадобилось?! Не меценатствовать же руководители «Гранита» собирались, в конце концов! Аккуратно сложив ответы на свои запросы в ящик письменного стола, Крячко вновь облачился в неизменную кожаную куртку и спустился по лестнице вниз. Всю дорогу до офиса фирмы «Гранит», размещавшегося в Хомутовском тупике, Станислав пытался придумать линию поведения при разговоре с руководителями риелторской конторы. И единственный вопрос, приходящий в голову, был: «Зачем вам понадобился театр?» В принципе после достойного ответа: «Для коллекции!» – можно было бы поговорить с директором «Гранита» о футболе, Жириновском и девушках, но с таким же успехом можно было попытаться найти убийцу Левицкого, допрашивая австралийских кенгуру в Московском зоопарке… Крячко настолько углубился в свои мысли, что перед поворотом в Хомутовский тупик едва не проспал знакомую машину. Мимо удивленного Станислава промчался «Пежо» Гурова, за рулем которого сидел какой-то перекормленный кабан. – Вот тебе раз! – пробормотал Крячко и резко развернул «Мерседес» в обратную сторону, не обращая внимания на гудки машин встречной полосы. – А вот тебе два! – злобно добавил он, вдавливая до упора педаль газа. – Лови меня, красавица. Станислав не знал, что произошло с сыщиком, но появление за рулем его машины незнакомого жлоба ничего хорошего не предвещало. Гуров никогда не доверял свой «Пежо» чужакам. Машина Гурова, ведомая неизвестным, стремительно уходила по Садовой-Черногрязской в сторону Красных Ворот. А затем свернула на Каланчевскую. Тут-то ее и догнал Станислав. Увидев, что «Пежо» слегка притормозил, готовясь пропустить по встречной полосе «Волгу» и «Фольксваген», Крячко прибавил скорости и помчался навстречу этим двум машинам. Водитель «Волги», ехавшей первой, нажал на клаксон и попытался остановиться. На мокром асфальте тяжелую машину слегка развернуло, и владелец «Фольксвагена» едва избежал столкновения с ней, выскочив на тротуар и разметав по ветру стойку с газетами. А вот Крячко тормозить не стал. – Прости меня, Лева, но ремонт ты будешь оплачивать сам, – бормотал Станислав и таранил белый «Пежо», выталкивая его с проезжей части и прижимая к домам. Едва машины замерли на тротуаре, разогнав в стороны перепуганных прохожих, как собравшимся в одно мгновение зевакам открылось новое зрелище. Станислав, выхватив из заплечной кобуры пистолет, бросился к «Пежо», водитель которого тщетно пытался открыть дверцу, прижатую правым крылом «Мерседеса». – Руки за голову, сука! – заорал Крячко, рукояткой пистолета разбивая боковое стекло. – Руки, я сказал, мудак! Амбал, ехавший в гуровской машине, увидев перед собой бешеного мужика с пистолетом в руках, решил не рисковать и мгновенно вскинул руки за голову. Он смотрел широко раскрытыми глазами прямо в зрачок пистолетного ствола, и в его взгляде читался испуг, смешанный с ненавистью. – Где хозяин этой машины? – заорал в лицо жлобу Крячко, одним ловким движением выхватывая у него из кармана пистолет. – Отвечай быстро, урод! Я ведь психованный. Сейчас руку тебе прострелю. Считаю до трех!.. Ну?! Один, два… Гуров теперь знал ответ. Более того, он удивленно качал головой и непрестанно ругал себя всю дорогу до «Гранита». Бесспорно, убийство Левицкого было выполнено виртуозно, с целой цепью ложных улик. Но такое положение дел должно было ввести в заблуждение кого угодно, только не его. Сыщик просто обязан был сразу все понять. И не мог себе простить, что копался с этим делом так долго. Остановив машину прямо у дверей риелторской фирмы, Гуров прошел в маленький вестибюль и потребовал у охранника доложить Большакову о его приходе. Два раза повторять парню не пришлось, и он, подняв трубку, связался с директором. Выслушав ответ, он попросил сыщика подождать, поскольку у шефа совещание. – Передайте директору, что именно на это совещание я и приехал с докладом. – Гуров с усмешкой посмотрел в водянистые глаза охранника. – Скажите ему, что у меня есть свежая информация о театре. Парень, удивленно вскинув брови, посмотрел на сыщика, а затем передал его слова Большакову. На этот раз ответа пришлось ждать дольше. И, услышав его, охранник вышел из-за стойки, перегораживающей коридор. Он молча дошел до двери, закрыл ее на замок и сказал Гурову, что проводит его до кабинета директора. На совещании у Большакова присутствовали только три человека. Он сам, Бельцев и еще какой-то мужчина, незнакомый сыщику. Охранник пропустил Гурова в кабинет и закрыл за ним дверь, оставшись в приемной. А сыщик прошел прямо к столу директора «Гранита». – Это просто замечательно, Игорь Станиславович, что вы здесь. – Гуров похлопал Бельцева по плечу. Тот брезгливо отстранился. – А то я боялся, что мне вас по всей Москве разыскивать придется. – А зачем я вам понадобился? – недовольно пробормотал Бельцев. – Да я, Игорь Станиславович, собственно говоря, за признанием приехал. – Сыщик снова попытался похлопать Бельцева по плечу, но тот с неожиданной прытью вскочил со стула и прижался спиной к стене. Гуров усмехнулся. – Уж больно мне хочется из ваших уст услышать, как вы такую гениальную операцию для устранения неугодных вам людей придумали. Или вы только исполнитель? А идеи подавал он? – Сыщик кивнул в сторону Большакова. – Хотя вряд ли этот тупица мог до чего-нибудь стоящего додуматься. – Ты, ментяра поганый, выражения выбирай! – зашипел на него директор «Гранита» и повернулся к Бельцеву: – Как он узнал обо всем? Ты же, сука, обещал, что все будет чисто. – Заткнись! – неожиданно подал голос третий участник совещания. – Он еще ничего сказать не успел, а ты, чмо, уже всех с головой выдал. – А ты, надо полагать, и есть та «Чума», которая чуть Амбара не доконала. – Гуров презрительно осмотрел мужчину с головы до ног. – Сразу видно – дешевый фраер! Даже с престарелым Амбаром справиться не мог. Хорошая тут у вас компания собралась. Липовый директор, неудавшийся режиссер и тупоголовый убийца. Только такие идиоты, как вы, могли подумать, что дело с театром выгорит. – А ты, начальник, шустрый оказался. Не зря про тебя сказки по зонам ходят, – усмехнулся Малетин и нажал скрытую кнопку вызова охраны. – Отгони машину этого дурака подальше и брось где-нибудь на пустыре, – приказал Чума охраннику с белесыми глазами. – Она ему больше не понадобится, а нам с ней связываться не стоит! – Куда ты гонишь?! – завопил Бельцев. – Может быть, там на улице рота ОМОНа только и ждет, чтобы мы дверь открыли! – Да нет там никого. Если бы были, то Пашку бы сразу повязали. А этот фраер решил в супермена поиграть, – прищурился Малетин и приказал охраннику: – Делай, что я сказал, и проследи, чтобы секретарша вместе с тобой из конторы вышла. Гуров с улыбкой смотрел на них, понимая, что действительно погорячился. Как всегда, думая о скорейшем завершении дела, сыщик поехал в логово бандитов один, даже не сообщив никому о том, где будет находиться. Но преступники этого знать не могли! – А вы не хотите следом за Пашкой отсюда удрать? – решил блефовать Гуров. – Пока еще успеваете. А через пару минут здесь будет половина МУРа вместе со спецгруппой захвата. Думаете, у вас будут хоть какие-нибудь шансы уйти живыми? – А ты нам вместо пропуска и послужишь. Если успеешь, конечно! – усмехнулся Малетин и полез в кобуру за пистолетом. Но Гуров оказался проворнее. Натренированные мышцы сработали машинально, и легкая «беретта» сама оказалась в его руке, почти уперевшись стволом в переносицу Чумы. – А ну-ка положи ручки свои шаловливые на стол, – приказал бандиту сыщик, а затем переместился ему за спину, так, чтобы держать под прицелом всех троих членов банды. – Никому не советую делать резких движений… Договорить Гуров не успел. Едва только ствол «беретты» оказался направлен в голову Малетину, Большаков нажал под крышкой стола кнопку вызова охраны. Двое бандитов среагировали на вызов мгновенно, в считанные секунды преодолев расстояние от комнаты охраны до кабинета директора «Гранита», и, пинком распахнув дверь, ввалились внутрь, взяв сыщика на прицел. Сразу же после появления двух охранников Малетин упал на пол как подкошенный. Гуров среагировал на его движение, но на мгновение заколебался, ударить ли бандита ногой или выстрелить в него. А Малетину этого промедления было достаточно, чтобы закатиться под длинный письменный стол, сбивая на ходу легкие стулья. Словно при замедленной съемке, сыщик увидел, как поднимаются вверх стволы автоматов в руках у охранников. Но прежде чем они успели добраться до уровня его груди, Гуров упал вниз и вправо, одновременно стреляя из «беретты». Первые три пули ушли левее бандитов. Зато четвертая и пятая ударили дальнего охранника в грудь, развернув его на девяносто градусов. В этот момент он уже нажал на спуск, и сухой треск очереди из «Калашникова» полностью заглушил и без того тихое покашливание «беретты». Автоматная очередь прошила помещение по диагонали, разбивая стекла и превращая в хлам дорогую оргтехнику. Бельцев успел упасть на пол, а вот Большаков остался сидеть на своем месте, открыв от удивления рот. Ему досталась только одна пуля. Но она попала точно в переносицу, буквально расколов черепную коробку, и отбросила директора к дальней стене. Прежде чем Большаков ударился об нее, он уже был мертв. Как и тот охранник, которому достались два свинцовых подарка из «беретты». Но Гуров не успел выстрелить во второго – в его висок уперлась холодная сталь. – Положи-ка оружие, начальник, – услышал он чуть хрипловатый голос Малетина прямо у себя над ухом. – Я не верю ни одному твоему слову. И все же иметь такую страховку, как ты, нам с пацанами не помешает. Гуров медленно разжал пальцы, выпуская «беретту» из рук. Малетин заставил его подняться с пола и приказал своему подельнику, не опускавшему ствол автомата, достать из кармана Большакова ключи от сейфа. – Быстро забирай деньги, и сматываемся отсюда! – приказал ему Чума. – Мента заберем с собой. – Эй, а как же я? Как же театр? – завопил Бельцев, поднимаясь с пола. – Вы же обещали… – Заткнись! – рявкнул на него бандит. – Выпутывайся сам. Теперь в любом случае театр обломился. Малетин махнул пистолетом в сторону Бельцева, и тот, что-то горестно бормоча себе под нос, поплелся к выходу. Он уже взялся за ручку двери, когда она распахнулась ему навстречу. Бельцев опешил – на него, ухмыляясь, смотрел Станислав Крячко. – Опять вечеринку без меня начали? – обиженным тоном поинтересовался он и без замаха врезал рукояткой «Макарова» в переносицу бывшего зама. – Лева, ну куда ты все время торопишься? – На тот свет, – буркнул Гуров. А следом за ним заорал Малетин, прикрывшись сыщиком, как щитом: – Бросай оружие на пол! Или я пристрелю его! Охранник, увидев непонятно откуда взявшегося в запертой конторе мента, застыл посреди комнаты с пачками банкнот в руках. Он настолько сильно выпучил от неожиданности глаза, что они едва не выскочили из орбит. – Пристрелить хочешь? – удивленно спросил Малетина Крячко, не обращая внимания на застывшего охранника. – Так стреляй! У меня этот идиот уже в печенках сидит. Сам посуди, что мне приходится делать каждый раз, когда его из неприятностей вытаскиваю. На секунду Чума оторопел. Он никак не ожидал такого поворота дел и не знал, что предпринять. А вот Крячко знал. Не дожидаясь, пока Малетин что-нибудь придумает, Станислав выстрелил сам. Прямо в бедро Гурову. От неожиданности сыщик в первое мгновение даже не почувствовал боли. А затем завопил, вырвавшись из ослабевшей хватки бандита и припав на раненую ногу: – Что же ты, козел, творишь! Но Крячко его не слышал. Он всадил почти всю обойму в Малетина, ставшего после рывка сыщика идеальной мишенью. Прямо хоть дротики «дартс» в него втыкай. Бандит еще не успел обрушиться всей своей массой на Гурова, а Станислав уже держал под прицелом охранника. – А ну-ка на пол, ублюдок! – И, убедившись, что бандит выполнил его приказ, он повернулся к другу: – Лева, извини за вмешательство. Но мне кажется, что дыра в ноге более уместна, чем в голове. Тебе теперь за спасение придется в церкви десяток свечей поставить! И ящик водки. За мой меткий выстрел.
|