Ментовская крыша
Николай Иванович Леонов
Алексей Викторович Макеев
Потерянный родственник
– Я о плешивости ни слова не говорил, – улыбнулся Гуров.
– Тем более! – гордо сказала девушка. – Еще есть вопросы?
– Ну уж какие тут вопросы! – развел руками Крячко. – Вы нас, можно сказать,
поставили на место. Ходим тут, ерунду всякую выспрашиваем…
– Ну, я не сказала, что ерунду, – неожиданно смутилась девушка. – Это
уж вы сами выдумали.
– Может, и выдумали, – не стал спорить Крячко. – Нам теперь ничего и не
остается, как только выдумывать. Туман!
– А вот лифт шумит, – услужливо сказала вдруг девушка. – Может, это как
раз Ленка вернулась?
Оперативники обернулись. Действительно, снизу послышался шум ожившего
лифта. Размеренно постукивая, кабина неторопливо поднималась и наконец
с многообещающим щелчком остановилась именно на том этаже, где они находились.
Оперативники с надеждой уставились на изрядно поцарапанные двери лифта.
И, когда они разъехались, девушка за их спиной с удовлетворением сказала:
– О! Она и есть! Вам повезло, товарищи менты! – И тут же, возвысив голос
окликнула: – Привет, Лена! А тут к тебе гости!
Вышедшая из кабины лифта женщина настороженно посмотрела на «гостей» и
неопределенно кивнула. Женщина выглядела довольно привлекательно и в обычное
время была, судя по всему, веселой и общительной особой. Но сейчас она,
видимо, была чем-то сильно расстроена и погружена в свои мысли.
Роясь в сумочке в поисках ключа от квартиры, она почти равнодушно сказала:
– Вы ко мне? А я вас чего-то не знаю… Вы, может, из страховой компании?
Так я не интересуюсь…
– Нет, мы из милиции, – ответил Гуров, показывая удостоверение.
– Милицией она тоже не интересуется, – вставила словечко насмешливая девушка.
Елена посмотрела потухшим взглядом на Гурова, потом на соседку и сказала
беззлобно:
– Заткнись, Светка, ладно?
Гуров видел, как у нее мелко задрожали руки.
– Не волнуйтесь, – мягко сказал он. – Мы просто хотим с вами побеседовать.
У вас какие-то неприятности?
– Неприятности-неприятности! – сердито пробормотала Елена. – Конечно,
у меня неприятности. Вы думаете, когда вы приходите, это сплошная приятность?
Тут и без вас забот полон рот…
Она наконец нашла ключ и, словно не замечая никого вокруг, подошла к двери
и принялась копаться в замке.
– Поехала утешить подругу, – вдруг сказала Елена с раздражением. – А она,
дура, наглоталась таблеток. Как раз передо мной в Склиф отвезли. Я – туда,
а в палату не пускают. Говорят, не волнуйтесь – жить будет… Ну и спрашивается,
какого черта я туда моталась? Только время убила!.. Да что за черт! Замок
теперь не открывается!
Она сгоряча пнула дверь носком туфли и рассеянно посмотрела через плечо.
– Этот придурок, что ли, защелку опустил? – вполголоса произнесла она
и надавила пальцем на кнопку звонка.
Она несколько раз позвонила и, распаляясь все больше, принялась колотить
кулаком в запертую дверь.
– Ты заснул, что ли, придурок?! – с отчаянием выкрикнула она наконец и
приложила ухо к двери.
– Простите за любопытство, – сказал Гуров. – Судя по всему, вы надеетесь,
что у вас дома кто-то есть?
– Честно говоря, – ответила Елена, снова терзая кнопку звонка. – Я больше
надеюсь, что все как раз наоборот. Вот только, наверное, зря надеюсь.
Потому что эта скотина заперлась изнутри! Надо было догадаться, что он
выкинет что-то в этом духе… Эх, я дура! Пожалела придурка – теперь расхлебывай!
– Простите, наверное, мы могли бы вам помочь попасть в квартиру, – вежливо
сказал Крячко, подходя ближе. – Только сначала хотелось бы узнать, кого
вы так честите?
Женщина оставила в покое звонок и, опустив плечи, повернулась к Стасу.
– Кого-кого, – грустно сказала она. – Нашла вот хахаля на свою голову!
Намекнула ему, чтобы к моему приходу убирался, так он вот чего выкинул!
– А этого, гм… мужчину случайно не Геннадием Перфиловым зовут, а? – спросил
Крячко.
Елена вдруг побледнела и едва не выронила сумочку из рук.
– Так вы за ним? – ахнула она. – Так он натворил чего-то? А я-то смотрю,
что он как будто сам не свой! Надо же! То-то он все талдычил – мне некуда
идти, некуда идти… И чего он накуролесил, товарищ милиционер? По пьяному
делу чего-нибудь?
– А вот это мы как раз и хотели уточнить, – деловито сообщил Крячко. –
Поэтому давайте сперва попробуем открыть ваш замочек…
Он деликатно отстранил хозяйку от двери и принялся за дело. Через минуту
он вдруг обернулся и со встревоженной интонацией сказал Гурову:
– Лева, голову даю на отсечение – в замке кто-то рылся!
– Ты серьезно? – обеспокоился Гуров.
– Точно тебе говорю! Они его когда открывали, наверное, повредили наборный
механизм, а потом захлопнули, и теперь только с мясом придется ломать.
– Какой ужас! – притворно вздохнула девушка Света, которая из любопытства
продолжала торчать на лестничной клетке.
Крячко оглянулся и повелительно махнул рукой.
– Так, красавица, тащи сюда стамеску, топор, лом – что у тебя есть?
– У меня фен есть, – невозмутимо сообщила Света.
– Я те дам фен! – грозно рыкнул Крячко. – Топорик для разделки мяса есть
небось? Вот и тащи!
Хозяйка испорченного замка покорно смотрела, как чужие люди с помощью
соседского топорика отжимают входную дверь. Сейчас она была на все согласна,
лишь бы побыстрее попасть в квартиру. Ее терзали нехорошие предчувствия
– если Перфилова уже ищет милиция, чего уж тут ждать хорошего!
Дверь наконец была открыта. Елена намеревалась ворваться домой первой,
но Крячко предупредительно удержал ее за плечи.
– Стоп, красавица! – строго сказал он. – Не лезь поперед батьки в пекло!
Он пошел вперед, быстро заглянул в комнату, на кухню и сразу вернулся.
– Кажется, пусто, – сообщил он Гурову. – Если клиент не воспользовался
по своей привычке балконом, значит, его уже давно здесь нет. Но был –
прошу убедиться…
Теперь они вошли в квартиру все вместе. Хозяйка ахнула и прижала к щекам
ладони. С точки зрения Гурова, ничего страшного здесь не случилось, если
не считать испорченного замка, но чувства Елены были ему понятны. Перфилов,
предоставленный самому себе, кажется, не очень-то стеснялся. В комнате
резко пахло водкой. Содержимое опрокинутой набок бутылки вылилось на стол
и пропитало скатерть насквозь. На подоконнике стояла опорожненная бутылка
из-под шампанского. Возле ванной на полу были лужи – но на этот раз не
водки, а простой воды. Посреди комнаты валялось мокрое полотенце. Однако
все это мало походило на следы борьбы. Лучше всего ситуацию характеризовали
слова Елены.
– Какая свинья! – с чувством сказала она. – Вот сволочь! Шампанское выпил,
гад! А я ведь его просила! – Елена едва не заплакала.
Гуров сочувственно приобнял ее за плечи.
– Вы давно знаете господина Перфилова? – спросил он.
– Что? Перфилова? – словно проснувшись, переспросила Елена. – Нет, не
очень. Мы полгода назад познакомились. Он в наш магазин случайно зашел.
Ему подарок надо было выбрать. Он мне сначала вообще-то понравился. Такой
симпатичный мужчина, не жадный, шутил все время… В ресторан меня пригласил.
Потом мы стали встречаться. Но серьезных отношений у нас с ним не получилось.
Генка такой человек – он только о себе думает. Я, конечно, тоже не девочка.
Но мне вообще-то тоже жизнь хочется устроить. Я с хорошим человеком познакомилась.
А тут Генка вдруг приперся, пьяный, злой как собака – никогда его таким
не видала…
– Когда это было? – спросил Гуров, наблюдая за тем, как Стас шастает по
квартире, осматривая все углы.
– Постойте… – задумалась Елена. – А вот – семнадцатого числа он ко мне
приходил. Чушь какую-то нес, что он пропал и вообще… Я ему сказала, что
если столько пить, то обязательно пропадешь. А он наорал на меня и опять
ушел. А сегодня вот опять приперся. Как чувствовал, что у меня выходной.
Только сегодня он как побитая собака был. Даже, извините, по мужской части
у него ничего не вышло, хотя вообще он на это дело мастер. Ну а вообще
сначала у меня прощения просил, ласковый был… Это когда я ему сказала,
что вечером гостя жду – вот тут он опять выступать начал. Не уйду, говорит,
никуда – меня убить хотят… Огулял чью-нибудь жену – теперь прячется, пакостник…
И где были мои глаза?
– Не знаю, утешит ли это вас, Елена, – сказал Гуров. – Но дело тут вовсе
не в чьей-то жене. Похоже, вашего знакомого действительно хотят отправить
на тот свет, но по какой причине – мы пока не знаем. Но очень хотели бы
узнать. Только нам никак не удается с ним встретиться. Вот и сейчас –
у нас была информация, что он находится в этой квартире. Однако…
– А я сама не знаю, где он, – мрачно проговорила Елена. – То его палкой
не выгонишь, то на тебе, исчез. Да еще шампанское выпил, скотина, которое
вовсе не для него приготовлено было! И замок вот еще сломал… Я теперь
вообще не знаю, что делать. Я не миллионерша, между прочим…
– Ну, шампанское – дело поправимое, – сказал подошедший Крячко. – Насчет
шампанского мы обязательно что-нибудь придумаем, милая! А что касается
замка… Похоже, Лева, кто-то тут побывал совсем недавно. Обрати внимание
– стакан на столе с водкой стоит, а бутылка опрокинута. Не меньше трехсот
граммов вылилось. То есть человек только приступил – и вдруг отбой! С
чего бы это? И замок поврежден. Я полагаю, пока он тут разливал на одного,
кто-то вошел в квартиру и приказал ему с пьянством завязывать. Очень убедительно
приказал. Не похоже, чтобы Перфилов спорил. Его без шума увели.
– Да уж я думаю, что без шума! – сердито сказал Гуров. – А вот куда его
увели и зачем?
– Да уж не свадьбу фотографировать, я думаю, – ответил Крячко. – Повели
разбираться, куда он дел то, не знаю что… – Крячко обернулся к хозяйке:
– Перфилов вас, Леночка, случайно ничего не просил спрятать, подержать
у себя дома?
– Кроме себя – ничего, – ответила Елена. – Себя он просил подержать. Только
теперь все! – мстительно добавила она. – Теперь ноги его здесь не будет,
паразита!
– Мудро, – рассеянно похвалил ее Крячко и повернулся к Гурову: – Дело
дрянь, Лева. Теперь мы главной зацепки лишились. Этих людей наверняка
уже и след простыл. Может, собаку вызвать?
– Не стоит мучить животное, – поморщился Гуров. – Думаешь, они гулять
отправились? Доведет нас собака до тротуара, где у них тачка стояла, и
что дальше?
– Тоже верно, – почесал в затылке Крячко.
Он сосредоточенно уставился на оскверненную скатерть и с сожалением пробормотал:
– А ведь совсем недавно он тут еще был! Это ж буквально вот случилось!
Эх, невезуха!
– Ладно, что выросло, то выросло, – заключил Гуров. – Не все еще потеряно.
Не может быть, чтобы эти люди в черном следов не оставили. Они перемещения
Перфилова каким-то образом отслеживали. Значит, где-то брали о нем информацию
– его адрес, его связи… И нам нужно сделать то же самое. Найти человека,
который знал, что Перфилов мог у Леночки обосноваться. Вы, Елена, не подскажете
нам, кто из друзей Перфилова был в курсе ваших с ним встреч?
– Ой, не знаю, – покачала головой Елена. – Как-то и не припомню сразу.
Вроде он меня никому не показывал… Может, хвастался кому-то – не знаю…
– Хвастовством тут не обошлось, – возразил Гуров. – Дело в том, что кто-то
точно знал вас и ваш адрес.
Елена посмотрела на Гурова широко раскрытыми глазами и вдруг сказала растерянно:
– А точно – было! Приезжал он ко мне как-то раз с мужиком. Веселый такой
мужик, заводной – все с прибауточками, с анекдотцами… На меня такими глазами
смотрел, будто проглотить хотел.
– Как его зовут, не помните?
– Да вроде Владимиром… – неуверенно сказала Елена. – Или Василием? Что-то
в этом роде. А точно не помню. Он говорил, что на телевидении работает,
рекламщиком. Может, врал?
Гуров и Крячко переглянулись.
– Василий Видюнин, верно? – уточнил Гуров.
Елена пожала плечами.
– Может, и он, – со вздохом сказала она. – Но, кроме этого человека, Генка
ко мне никого не приводил, теперь я точно припоминаю.
Гуров решительно ткнул пальцем в грудь Крячко.
– Значит, так! Ты прямо сейчас ложишься грудью на телефон и выясняешь,
где отдыхает Видюнин, а я опрашиваю окрестных жителей на предмет людей
в черном. Балуева отвлекать пока не будем – он наверняка еще со Старопетровским
не разделался. Все равно здесь мы ничего не найдем, и надеяться нечего.
В их расчеты не входило здесь копаться. А вот засаду у вас, милая, поставить
придется!
– Засаду? – пролепетала Елена. – Зачем засаду? Ко мне вечером человек
должен прийти…
– Может так случиться, – строго сказал Гуров, – что придет к вам не один
человек, а сразу несколько. А люди эти крайне опасны. И поверьте, я нисколько
не преувеличиваю. Есть основания полагать, что эти люди уже совершили
убийство. Между прочим, убита хорошая знакомая господина Перфилова. Вот
и делайте выводы – нужно ставить засаду или нет.
– Ой, я не знаю, – жалобно прошептала Елена. – А как же я?..
– Вам лучше всего переночевать где-нибудь в другом месте, – категорически
сказал Гуров. – А человеку, которого вы ждете, потом все объясните. Если
он действительно вас ценит, он должен понять. Учтите, это очень серьезно,
Елена!
– Ну ладно, – упавшим голосом сказала девушка. – Мне прямо сейчас уходить?
– Ну что вы! Спешить не стоит. Сейчас мы все официально организуем, дождемся
своих людей… А вы пока можете отдохнуть.
– Да какой уж тут отдых! – уныло проговорила Елена. – Повеситься хочется!
– Не вешайте нос, все образуется, – утешил ее Гуров и сказал Крячко: –
Давай действуй, Стас! Ищи Видюнина! А я пошел свидетелей искать и заодно
с генералом свяжусь со своего телефона. Времени терять не будем. Они от
нас не уйдут.
Глава 8
Через сорок минут на квартиру Елены Карповой явились трое муровцев, назначенных
в засаду по личному распоряжению генерала Орлова. Старшим у них был капитан,
носивший довольно многозначительную фамилию Стечкин. Гуров проинструктировал
его и призвал быть крайне осторожным.
– Мы практически ничего не знаем о тех, кого ищем, – объяснил он. – Но,
судя по всему, преступники эти опытные и безжалостные. Сюда они могут
вернуться в поисках некоего предмета, или записки, или не знаю чего –
в сущности, не это сейчас важно. Упустить их ни в коем случае нельзя.
Но и своими жизнями рисковать не стоит. В крайнем случае разрешаю применять
оружие на поражение.
– Постараемся взять живыми, товарищ полковник, – сказал Стечкин. – Не
в первый раз.
– Такое, капитан, всегда как в первый, – усмехнулся Гуров. – Если что
– звоните мне немедленно!
Стечкин пообещал звонить, и Гуров с Крячко отбыли. За это время Крячко
уже сумел выяснить адрес больницы, в которой лежал с переломанной ногой
гражданин Видюнин, и теперь оставалось только побыстрее навестить его.
– Надеешься, что Видюнин встречался с Перфиловым в эти дни? – поинтересовался
у Гурова Крячко.
– Есть такая мысль, – признался Гуров. – Даже больше скажу – меня его
сломанная нога обнадеживает. Все-таки не та теперь погода, когда ноги
ломают. Вот я грешным делом и думаю – не помог ли кто господину Видюнину?
– Думаешь, тут есть связь?
– Не исключено. Совпадения всегда настораживают. Видюнин – хороший знакомый
Перфилова. Перфилов влип в скверную историю. Видюнин тоже по-своему влип.
Почему бы не предположить, что это явления одного порядка?
– Ну, я так скажу, – покрутил головой Крячко. – Если бы Видюнину намеренно
ногу ломали, то, скорее всего, к ноге и голову бы присовокупили. Не верю
я, что эти парни, которые Гловацкую убрали просто за то, что она их видела,
оставили бы в живых Видюнина, которого они, по твоей невысказанной версии,
допрашивали.
– А я и не говорю, что я в это верю, – ответил Гуров. – Я говорю, что
только надеюсь.
В больнице, где отлеживался Видюнин, никаких проблем не возникло. Удостоверение
с красными корочками произвело магическое действие, и свидание с пациентом
им разрешили сразу же, несмотря на то, что по распорядку у больных был
тихий час. Здесь выяснилось, что Видюнин занимает отдельную палату и никто
мешать им не будет. Гуров и Крячко нарядились в какие-то подержанные белые
халаты, которые предложил им персонал, и без предупреждения нагрянули
в палату, где лежал Видюнин.
Тот, похоже, нисколько не удивился. Видюнин принадлежал к тем счастливым
людям, которые в любой компании и в любой обстановке чувствуют себя как
дома. Единственное, что их угнетает, – это неподвижность и невозможность
проявить себя в полной мере. Именно в такую ситуацию сейчас и попал Видюнин.
Прикованный к постели, с гипсом и грузом на поврежденной ноге, он изнывал
от безделья и скуки. Правда, в палате у него стоял телевизор, но Видюнина
это только раздражало – пробегающие на экране картинки напоминали об огромном
веселом мире, который был сейчас для Видюнина недоступен. Он смотрел на
экран с таким выражением на лице, словно наелся тухлой рыбы, и при этом
монотонно и безостановочно ругался матом. Однако, увидев на пороге незнакомых
людей, он разом оживился, заерзал и попытался занять сидячее положение.
– Мужики! – заговорщицким шепотом провозгласил он с ходу. – Вы ко мне
или ошиблись палатой? Ну, не важно!.. Выручайте, мужики! Сгонять надо!
Тут в трех шагах от больницы – крутой магазин, винный… Пузыречек коньячку,
а? Не в службу, а в дружбу! Плачу двойной тариф! Ну, тройной!.. Ну, не
дайте пропасть!
Он был полноват, но очень подвижен – даже в таком безнадежном положении.
Судя по всему, это был очень жизнелюбивый и легкий человек. Наверняка
он нравился женщинам. На его круглых щеках горел здоровый румянец, в глазах
был задорный блеск, и только намечающаяся на макушке лысина портила все
дело. Правда, Видюнин в порядке компенсации завел себе довольно внушительные,
с благородной проседью бакенбарды, но, откровенно говоря, они ему не шли.
С ними он чересчур напоминал гоголевского Ноздрева. Да и его просьба с
обещанием тройного тарифа тоже отдавала чем-то сугубо ноздревским.
– Что, допекло уже? – сочувственно поцокал языком Крячко, с уважением
рассматривая противовесы, удерживающие ногу Видюнина.
– Не то слово! – с жаром сказал Видюнин. – Не поверите, мужики, я вторую
ночь не сплю! Глаз сомкнуть не могу! Такая дрянь в голову лезет… О судьбах
интеллигенции начинаешь думать, о родине, о том, зачем в этот мир явился,
понимаешь…
– Иногда и об этом не грех подумать, – заметил Гуров.
– Оно, может, и верно, – согласно кивнул Видюнин. – Подумать можно. Только
не по ночам, мужики! Только не по ночам! Лучше уж по кладбищу прогуляться
– это я вам говорю… Так выручите, а? – На лице его появилось почти умильное
выражение.
– Может, и выручим, – неопределенно пожал плечами Гуров. – Если вы нас
выручите, Василий Матвеевич. Ничего, правда, не обещаю, но шанс вам оставляю.
А уж дальше сами думайте.
В глазах Видюнина появилось сомнение. Он озадаченно всмотрелся в лица
оперативников и вдруг упал духом.
– А вы вообще кто, мужики? – спросил он. – Я вас вроде не знаю. А у вас
ко мне дело, понимаешь… Если чего по пьянке не то сказал или еще что –
то прошу прощения. Русская национальная особенность, ничего не поделаешь!
Имейте снисхождение к человеческой слабости.
– А мы всю жизнь только этим и занимаемся, – успокоил его Крячко. – Проявляем
снисхождение то есть…
Видюнин уже по-настоящему забеспокоился. Глаза его слегка забегали, и
он проникновенно сказал:
– Нет, серьезно, мужики, если кого обидел, то вот прямо сейчас предлагаю
мировую. Угощение за мой счет, естественно.
– Успокойтесь, Василий Матвеевич, – посмеиваясь, сказал Гуров. – У нас
к вам никаких претензий. Только вопросы. Мы с товарищем из милиции. Разрешите
представиться – полковник Гуров, а это вот – полковник Крячко.
Видюнин открыл рот.
– Из милиции… – потрясенно произнес он. – Картина Репина «Приплыли»! У
меня нет слов.
– А вот это зря, – покачал головой Гуров. – Слова вам как раз сейчас понадобятся.
Разрешите, мы присядем?
Видюнин закивал головой. При этом глаза его безостановочно перебегали
с одного полковника на другого. Он мучительно пытался сообразить, чего
такого мог натворить, что ради него отрядили такую ответственную группу.
Он даже о коньяке, похоже, забыл начисто.
Оперативники расселись, и Гуров приступил к беседе.
– Начну сразу с главного, Василий Матвеевич, – сказал он. – Вы знакомы
с гражданином Перфиловым Геннадием Валентиновичем?
– С Генкой-то? – почти радостно воскликнул Видюнин. – А то! Конечно, знаком.
Можно сказать, не разлей вода. А вы, значит, насчет него?.. Ну, ясно!
– А что вам ясно? – спросил Крячко.
– Да все ясно, – махнул рукой Видюнин. – Генка, должно быть, чего-то такое
отмочил. Небось по пьянке кому-то не тому рожу разбил? Это бывает. Я вот
один раз тоже в ресторане по ошибке какому-то депутату врезал – так еле
отмазался, понимаешь. Сколько мне это стоило, говорить не буду, но с тех
пор я эту привычку бросил. Пускай лучше я лишний раз по тыкве получу,
чем потом по адвокатам таскаться… Хотя если откровенно, то у кого на этих
депутатов руки не чесались? Если, так сказать, без протокола…
– Выходит, тому депутату все-таки не по ошибке досталось? – с невинным
видом спросил Крячко. – Ну да бог с ним, дело давнее! Нас более близкое
прошлое интересует. Вы когда последний раз видели гражданина Перфилова?
Видюнин задумчиво почесал переносицу, а потом показал пальцем на Крячко
и радостно сказал:
– Абсолютно точно – шестнадцатого сентября! – сообщил он. – Потому что
мы с ним как пятнадцатого загудели, так больше суток практически и не
расставались. Не потому, что у нас с ним любовь такая, а просто бывают
такие обстоятельства – вроде и пора расставаться, а не получается! Это
вы, как мужики, должны меня понять.
– Допустим, понять мы можем, – сказал Гуров. – Но хотелось бы знать подробности.
Можете рассказать, что произошло с вами и Перфиловым в течение того времени,
когда вы были вместе?
– Что – все рассказать?! – изумился Видюнин.
– Основные моменты, – пояснил Гуров. – Нам очень важно знать, чем занимался
в эти дни Перфилов, чем был озабочен, о чем разговаривал, куда направился,
когда вы с ним расстались. В общем, все, что заслуживает хоть какого-то
внимания. Кстати, вы каким образом травму получили, Василий Матвеевич?
Видюнин махнул рукой и скорчил ироническую гримасу.
– Да все тем же образом, господин полковник! – жизнерадостно сказал он.
– Все в том же пьяном угаре. Чисто по глупости. Мне, понимаете, одна женщина
нравится. То есть я практически без ума от этой заразы, извините за выражение.
А когда мужчина без ума, от него любой глупости можно ожидать. Короче
говоря, заспорили мы с ней, готов ли я ради нее совершить поступок. Ну,
я и предложил в качестве варианта, значит, из окна выпрыгнуть. У нее второй
этаж, поэтому я думал – обойдется. Но по причине алкогольного опьянения
не сгруппировался как нужно, и вот вам результат.
– Это очень увлекательная история, – серьезно сказал Гуров. – Почти Шекспир.
А Перфилов при этой акции тоже присутствовал?
– Не-е, Генки уже не было, – покачал головой Видюнин. – Это уже когда
мы расстались.
– Тогда оставим в покое ваши подвиги, – предложил Гуров. – И начнем сначала.
Вы встретились с Перфиловым пятнадцатого. Во сколько и где?
– А я его случайно на улице увидел! Ехал на своем «Фольксвагене» в районе
Краснопресненской набережной – смотрю, Генка стоит, злой как черт, а из
пакета бутылки торчат. Я сразу почувствовал, что человек от одиночества
страдает, и не мог не помочь, конечно…
– И в чем же заключалась помощь? – спросил Крячко.
– Ну, понимаете, Генка как раз бабки получил у себя в конторе, – объяснил
Видюнин. – Хотел это дело отметить у дамы сердца. А дама сердца у него
деловая вумен, по часам работает. Вот и ему сказала в том смысле, что
делу время, потехе час. Короче, обломала мужика. А я ему предложил залить
горе в теплой компании. У меня в Сокольниках есть одна знакомая… Тоже
женщина от одиночества страдает. Вот к ней мы и поехали.
– Чем вы там занимались? – поинтересовался Гуров.
– Ну, сами понимаете, не кроссворды разгадывали, – самодовольно ответил
Видюнин. – Правда, и безобразий никаких не было, потому что мы тут как-то
незаметно стали налегать на коньяк и, в общем, уже с этого круга соскочить
не смогли. Тут уже как бы круговорот пошел. Саморегулирующаяся система.
Мы ведь до Сокольников еще в два места заехали – так, чисто по делу мне
надо было. Там пару слов сказал, здесь рюмочку пропустил…
– И все на машине, верно? – с интересом добавил Крячко.
– Был грех, – признался Видюнин. – Но на меня это дело за рулем не влияет.
Честно скажу, я на машине в любом состоянии как по линейке проеду. То
есть полный автоматизм!
– Назовите все адреса, где вы с Перфиловым побывали, – потребовал Гуров.
– А это обязательно? – с сожалением спросил Видюнин. – Я в принципе ничего,
да вот люди могут не так понять…
– Знаете, Видюнин, – серьезно сказал Гуров, – вот вы упомянули здесь о
женщине, которую назвали дамой сердца Перфилова. Вы ее знаете?
– Видел один раз. А что?
– Эта женщина семнадцатого числа была убита в собственной квартире, –
сурово сказал Гуров. – Причем в тот момент, когда там присутствовал Перфилов.
– Ничего себе! – выдохнул Видюнин и даже слегка побледнел. Улыбка мигом
слетела с его лица. – И вы теперь подозреваете его в убийстве? А меня,
значит, в соучастии?
– Мы смотрели вашу историю болезни, – любезно сказал Крячко. – Согласно
записи приемного покоя вы поступили в больницу до того, как произошло
убийство. Значит, в соучастники вы не попадаете.
– И то хлеб, – пробормотал Видюнин. – Но Генка… ничего себе! Никогда не
думал, что он способен убить человека. Да он, по-моему, кошку пнуть не
в состоянии. Хотя… Когда человек на грудь примет, тут ничего нельзя гарантировать.
Тут за него уже бес работает. А Генка, надо сказать, здорово уже нагрузился,
когда мы расстались.
– Перфилов был сильно пьян? – спросил Гуров.
– Только что на ногах держался, – сказал Видюнин. – А соображал туго.
Можно сказать, на автопилоте держался. Последнее, что его на плаву держало,
– это профессиональный азарт.
– Это в каком же смысле? – не понял Гуров.
– А он вечно с собой камеру таскает – то зеркалку, то цифровую. Говорит,
что самое главное случается, когда фотоаппарат дома забываешь. Вот он
и старался не забывать.
– И что же?
– Ну и тут то же, – сказал Видюнин. – Мы вечером шестнадцатого в Свиблово
мотались. Чего нас туда понесло – не скажу. Понимаете, я ведь тоже уже
не такой свежий был. А в таком состоянии вечно носишься из угла в угол,
приключений ищешь. Если, конечно, сосредоточиться, то можно и вспомнить,
чего мы туда подались… Вроде на этот раз Генка хотел каких-то знакомых
повидать. Не знаю, дошел он до них или нет, потому что тут мы с ним маленько
сцепились, и я психанул и уехал.
– Ногу ломать? – догадался Крячко.
– Ее, – кивнул Видюнин. – А чего психанул? Он сказал – я на пять минут.
Потом полчаса его не было, а потом появляется и говорит, что пошел делать
сенсационные снимки. Сам лыка не вяжет, глаза в разные стороны, и туда
же – сенсационные снимки! А я его должен ждать, значит! А я, между прочим,
сам в таком состоянии, что в любой момент прав могу лишиться. На фига
мне это надо, правильно? Ну, я его и послал. Хочешь ехать, говорю, садись!
А нет, значит, вали – сам будешь добираться. Ну, послали друг друга и
разбежались. Обычное дело. А видишь, как все обернулось!
– На карте Москвы можете показать то место, где Перфилов собирался делать
свои сенсационные снимки? – спросил Гуров.
– Ну, более-менее, – не очень уверенно сказал Видюнин. – Это мы примерно
стояли в районе Берингова проезда – Генка его все еще Беринговым проливом
называл… А он куда-то направо свернул в переулок. Или налево?.. Короче,
свернул куда-то. В какой-то переулок. Там у него вроде знакомые живут.
А прибежал такой возбужденный и ахинею начал плести.
– Что конкретно – не помните? – спросил Гуров.
– Да разве упомнишь, – смущенно пробормотал Видюнин. – Когда под этим
делом. Язык ведь как помело… Да он еще нес не поймешь чего. Вроде про
какой-то подвал говорил. Про бомбу. И что вот он пойдет и сделает такие
снимки, что все ахнут. Короче, я ничего не понял. Вечерело уже – какие,
к черту, снимки? Правда, я не фотограф – может, он со вспышкой собирался?
Или пленка какая-то особенная…
– Так, значит, вы уехали? – уточнил Крячко.
– Уехал, – печально сказал Видюнин. – Да кабы я знал, что такое получится,
я бы лучше его силой в тачку затолкал. Но вы опять же учтите, что я к
тому времени тоже не в себе был.
– Это мы учитываем, – заметил Крячко. – Жалко, мы начальника ГАИ с собой
не захватили – вот бы он послушал, в каком виде у него по дорогам водители
разъезжают…
– Да у меня за всю практику ни одного ДТП, господин полковник! – с гордостью
сказал Видюнин. – Только парковка в неположенном месте. А так я чист,
как грудное дитя!
– Испорченное, надо сказать, дитя, – строго заметил Гуров. – Но мы, так
и быть, закроем глаза. Тем более бог вас уже наказал. И кое-что ценное
вы нам, надо признать, сообщили. Осталось только выяснить два вопроса
– где конкретно в том районе стояла ваша машина и кто из знакомых Перфилова
там проживает? Что касается первого вопроса, сейчас мой коллега попытается
отыскать у кого-нибудь карту Москвы, и вы нам покажете это место. А фамилию
знакомых Перфилова вы просто обязаны вспомнить, Василий Матвеевич!
– Вся штука в том, – озабоченно пробормотал Видюнин, – что я вообще не
знаю, кто там у него живет. Не был ни разу, да и не слышал. Хотя… Будто
бы он про каких-то родственников говорил. Но это, может, мне примерещилось.
Врать не буду.
Пока Крячко ходил по больничным кабинетам в поисках карты, Гуров попытался
для очистки совести выяснить еще кое-какие подробности.
– И все-таки, Василий Матвеевич, до вашей ссоры с Перфиловым какое у него
было настроение? Не высказывал он озабоченности, каких-то страхов, опасений?
– Ничего абсолютно! – заверил Видюнин. – Вот когда он в самом начале со
своей бабой поругался – тогда он немного смурной был. А потом отошел.
Я бы сказал, что мы с ним оттянулись на славу. Тут другой вопрос, что
Генка в последнее время сдавать начал. Он раньше свободно литр засадить
мог – и ни в одном глазу. А теперь чуток перебрал, и смотрю – поплыл Гена…
Все бы ничего, да ведь одно за другое цепляется. Проблемы всякие возникают…
Профнепригодность там… Опять же, говорите, убийство. Неужели Генка до
такого уже дошел? Эх, кабы заранее знать!
– Пить меньше надо, – убежденно сказал Гуров. – Тогда и заранее знать
ничего не потребуется. Вы бы, дорогой, хотя бы то знали, что с вами вчера
происходило, а то ведь и здесь у вас полный туман. Хорошо еще, что вы
себе на этот раз ногу сломали, а не голову. Что бы мы тогда делали, я
вообще не представляю.
– Без головы, конечно, уже не то, – засмеялся Видюнин. – Но я же говорю
– второй этаж. С третьего я бы уже не прыгнул.
– Вот за это особое спасибо, – серьезно сказал Гуров.
Вернулся Крячко с потрепанным, но довольно подробным атласом Москвы. Взмахнув
им над головой, он сообщил:
– Вот, у главного врача выпросил! Давай, Василий Матвеевич, ориентируйся
на пересеченной местности!
Видюнин нашел в атласе нужный район, долго водил пальцем по странице,
а потом с долей сомнения в голосе сказал:
– Вот здесь! Или чуть подальше. Короче, помню, там поворот направо был,
но какой поворот – первый или второй, не помню. Примерно здесь, значит…
Оперативники некоторое время разглядывали место на карте, по которому
неуверенно ползал палец Видюнина, а потом Крячко забрал атлас.
– Посмотрим! – сказал он Гурову. – Поспрашиваем. Язык до Киева доведет.
– Возможно, мы к вам еще наведаемся, Василий Матвеевич, – сказал Гуров,
поднимаясь. – А вы никому ничего лишнего про наш визит не говорите, ладно?
Кстати, на прощание еще один вопросик: вы когда с Перфиловым «оттягивались»,
не заметили случайно, чтобы за вами следил кто-то, интересовался вами?..
По лицу Видюнина было видно, что подобная мысль вообще никогда не приходила
ему в голову.
– А зачем за нами следить? – недоуменно спросил он. – Мы же не шпионы.
И так все на виду. Нет, ничего такого я даже близко не видел.
– Ну и прекрасно, – кивнул головой Гуров. – Тогда до свидания.
Видюнин молча кивнул, и в глазах его появился какой-то странный блеск.
Гурову показалось, что он едва удерживается, чтобы не напомнить оперативникам
об упоминавшемся в начале беседы коньяке. Однако на это у Видюнина духу
все-таки не хватило.
Уже в машине Гуров решительно сказал:
– Что хочешь со мной делай, а собака, похоже, именно там зарыта!
– Где, в проливе имени товарища Беринга? – усмехаясь, спросил Крячко.
– Очень может быть, Лева. Только не зарыта, а утоплена, наверное. Если
следовать логике этих разгильдяев, которые проезды называют проливами
и прыгают с балконов. И потом, все же как-то темновато получается. Пьяные
речи, нечеткие ориентиры, поди туда, не знаю куда…
– Не скажи, – покачал головой Гуров. – Кое-какие жесткие рамки все происшедшее
имеет. Во-первых, время. До того момента, как Перфилов расстался со своим
другом Видюниным – а это было соответственно шестнадцатого сентября, ближе
к вечеру, – он не испытывал никаких отрицательных эмоций. А уже в ночь
на семнадцатое, если верить его признаниям, за ним уже началась охота.
А не верить его признаниям трудно. Это его странное исчезновение, вскрытые
замки… Итак, со временем мы вроде разобрались. Что-то серьезное произошло
приблизительно между семнадцатью-восемнадцатью часами шестнадцатого и
семью часами семнадцатого. Что-то около двенадцати часов. Теперь место.
Видюнин назвал нам точное место – Берингов проезд. Конечно, это не конкретная
точка, но все же достаточно определенная. Придется походить, посмотреть,
как ты справедливо заметил. Что мы надеемся увидеть?
– Людей в черном?
– Не знаю, – пожал плечами Гуров. – Одно можно сказать уверенно. То, что
увидел там Перфилов, достаточно необычно, потому что иначе с какой стати
речь шла бы о сенсации?
– Может, ему вообще примерещилось? – спросил Крячко.
– Шутишь? – возмутился Гуров. – За ним же не зеленые человечки гоняются,
не бесы! Что-то он видел, Стас! И я даже думаю, что он это «что-то» сфотографировал.
Или пытался сфотографировать. Но его заметили. Как он только ноги унес,
не понимаю! В таком состоянии…
– В таком состоянии только и уносят, – авторитетно заявил Крячко. – Организм
сам ведет. На голом инстинкте. Зов прерий, так сказать. Только поэтому
он ни хрена не помнит. У таких алкашей память начисто отказывает. То есть
что-то такое он помнит, а дальше – провал. По-научному называется…
– Ты мне лекций не читай! – поморщился Гуров. – То, что этот засранец
ничего не помнит, я и без тебя знаю… Вот компания подобралась! Один по
балконам лазит, другой с них прыгает! А с виду взрослые люди. Высокооплачиваемые
работники.
– Взрослым-то иной раз почище детей прыгать приходится! – заметил Крячко.
– А под этим делом…
– Ладно, что выросло, то выросло, – сказал Гуров. – Тут с проездом Беринга
еще одна закавыка. Нужно выяснить, кто там у Перфилова живет, какие такие
знакомые. Не исключено, что эти люди могут знать, что произошло в ночь
на семнадцатое.
Глава 9
– И все равно, хорошо вы устроились, ребята! – заключил следователь Балуев,
выслушав доклад Гурова о том, что им удалось выяснить. – Подсунули мне какой-то
свинарник, а чего ради? Я даже пожрать сегодня толком не успел. Все надеялся,
что на квартире этого вашего Перфилова действительно что-то будет. Так вот
– ни хрена там нет!
Они находились в кабинете Балуева втроем. За окном уже стемнело. Гуров то
и дело с беспокойством посматривал на часы. Он ждал звонка.
– Что значит – ни хрена нет? – ревниво спросил Крячко. – А разгром?
Балуев странно посмотрел на него, потом зажег спичку, помотал ею в воздухе,
прикурил и только потом спросил насмешливо:
– А ты-то откуда знаешь, что там за разгром?
– Так ты же сам звонил, Сергей Михалыч! – смущенно пробормотал Крячко. Про
разгром он ляпнул, не подумав – должно быть, слишком устал сегодня.
– Я про разгром ничего не говорил, – невозмутимо заметил Балуев. – Я вам
сказал, что в квартире, видимо, кто-то побывал, но ограбление, скорее всего,
исключается. Потому что деньги и ценности на месте. Вот что я сказал.
– Однако в квартире Перфилова кто-то все-таки побывал? – спросил Гуров,
больше для того, чтобы увести разговор от щекотливой темы.
– А вот этого я не знаю, – упрямо сказал Балуев. – Может, хозяин всегда
так живет? Следов, во всяком случае, мы никаких не нашли. Ну разве что такая
странная вещь. Перфилов – фотограф, верно? Так вот, у него дома мы не нашли
ни одного фотоаппарата, как это вам нравится?
– Нам это совсем не нравится, – приободрившись, ответил Крячко. – Ты же
слышал, Сергей Михалыч, что вся эта бодяга, возможно, вокруг фотоаппарата
и вертится.
– Это я слышал. Так что теперь прикажете – дело возбуждать по ограблению
квартиры?
– Перфилова надо искать, – угрюмо сказал Гуров. – Его почему увели? Потому
что все фотоаппараты, которые они нашли, были пустышкой. В понимании этих
людей, конечно. Там не было того, что они ищут. А свой фотоаппарат, которым
Перфилов по пьянке снимал, он где-то посеял. Вопрос только – где?
– Чепуха какая-то получается, – искренне сказал Балуев. – У нас убийство
молодой женщины. Главный свидетель, а возможно, и подозреваемый где-то прячется,
сказки оперативникам рассказывает. И мы тут сидим, эти сказки на полном
серьезе обсуждаем.
– Вообще-то последнюю сказку нам не Перфилов рассказал, – заметил Крячко.
– Какая разница?! – вспылил Балуев. – Еще один пьяница! А вы подумали о
том, что они могут быть в сговоре? И может так получиться, что никакого
пьяного загула и в помине не было, а было хорошо спланированное преступление.
А нас теперь водят за нос. У этого Видюнина алиби на момент убийства имеется?
– Да вот как раз имеется, – сказал Гуров. – Железное алиби. Он к тому времени
уже в больнице лежал с переломом ноги.
– Это тоже могло быть запланировано, – отрезал Балуев. – Необязательно убийство
совершали двое. А вот план они вполне могли разработать вместе.
– А мотив? – возразил Гуров. – С какого боку тут Перфилову выгода – не понимаю.
Ему что – наследство светит? Или это жена опостылевшая? Да они в любой момент
могли разбежаться, и все дела. Кстати, Перфилов совершенно спокойно делил
свою любовь между несколькими дамами сразу и не видел в этом ничего необычного.
Да и они, по-моему, тоже… Нет, здесь не бытовуха, Сергей Михалыч. Здесь
вмешательство неких темных сил. Знаешь, как в древнегреческой трагедии…
– Мне своих местных трагедий хватает, – сказал Балуев. – Греческие мне без
надобности. Вот еще одна головная боль – искать Перфилова. Это, кстати,
ваша забота, ребята, – искать. Вот когда найдете, тогда и поговорим о "людях
в черном", пропавших фотоаппаратах и прочей чертовщине. Когда главный
свидетель у нас в руках будет. Заодно спросите, нет ли у него привычки носить
с собой связку отмычек – так, на всякий случай…
– Значит, не устраивает тебя наша версия? – покладисто спросил Гуров. –
Ну, цыплят по осени считают. Ты просто злишься, что мы тебя на этот обыск
подписали, но мы действительно надеялись на результат. Тем более что в отношении
самого Перфилова у нас прежде всего подозрения имелись. Теперь мы больше
склоняемся к тому мнению, что Перфилов сам невольная жертва. И отрицательный
результат в данном случае – тоже результат. В том смысле, что это мнение
подтверждает.
– А по-моему, ничего он не подтверждает, кроме того, что у вашего Перфилова
рыло непременно в пуху. И не зря он кочует по своим бабам. От безысходности
это.
– Верно подмечено, – согласился Гуров. – Практически мы об одном и том же
говорим, Сергей Михалыч.
– Только и разницы, что я реальные вещи имею в виду, а вы с Крячко воздушные
замки строите… А что это ты все на часы посматриваешь? Сериал боишься пропустить?
– Жена должна звонить, – объяснил Гуров. – Она родственников обзванивает
– насчет того, кто у Перфилова может быть в том районе.
– Ты и жену уже подключил? – недовольно проворчал Балуев. – Хорошенькая
тайна следствия!
– А я разве тебе не говорил, Сергей Михалыч? – с невинным видом спросил
Гуров. – Перфилов-то ведь мне дальним родственником приходится. По супруге.
Вполне могу просить отстранить меня от дела. Имею все основания.
– Е-мое! А я-то думаю, что ты так стараешься? – покрутил головой Балуев.
– Вот она, коррупция и семейственность! Я, пожалуй, сам буду просить, чтобы
тебя отстранили. Ну, а если серьезно, что собираешься дальше делать? Я считаю,
что Перфилова срочно в розыск объявлять надо. Иначе мы можем сесть в лужу.
Наверняка у этого прохвоста не только в Москве родственники имеются. Вот
заляжет он на дно в какой-нибудь Березовке или Сосновке – ищи его тогда!
– Не заляжет, – уверенно возразил Крячко. – Я таких деятелей знаю. Он за
всю жизнь за пределы Кольцевой дороги не выбирался. Ему легче вокруг света
круиз совершить, чем в деревню уехать. Это для него все равно что на Северный
полюс.
– Смотрите, чтобы потом локти не кусать, – назидательно сказал Балуев. –
Я вам настоятельно рекомендую перетряхнуть всю родословную Перфилова, выяснить
адреса всех его баб и понадежнее перекрыть все вокзалы. А то пока мы тут
теории разводим, он, может, билет покупает… До этой… до Подосиновки.
– Ты в школе по географии, наверное, здорово учился, – заметил с улыбкой
Крячко. – Так и чешешь! А насчет адресов я совершенно согласен. И кое-что
в этом направлении уже сделано. Завтра продолжим. Неприятно то, что человек
холостой, неорганизованный. У такого связи отследить – одна морока.
– Захотите – сделаете, – заключил Балуев. – Если, конечно, не будете отвлекаться
на свои теории. Это, знаете, был такой литературный герой – Дон Кихот его
звали. Он тоже все с призраками сражался, а у себя под носом безобразий
не видел.
– Дон Кихот, типа, с мельницами сражался, Сергей Михалыч, – деликатно вставил
Крячко. – Я про это по радио слышал.
– Он со всеми подряд сражался, – отрезал Балуев. – Вроде вас деятель был.
Нет, я ничего не хочу сказать – ваши идеи имеют право на существование.
У Льва Иваныча нюх звериный, я этого не отрицаю. Но все-таки давайте поговорим
об этих делах, когда Перфилов вот здесь сидеть будет – напротив меня.
– А вот этого вполне может и не случиться, Сергей Михалыч, – с сожалением
сказал Гуров. – Если обстоятельства так повернутся, что Перфилов не нужен
будет, с ним ведь церемониться не станут.
– Опять ты за свое, – вздохнул Балуев. – Ладно, поговорили! До завтра тогда.
Мне еще тут посидеть надо, так что вы идите, ребята! Может, к утру придем
к одному итогу.
– Утро вечера мудренее, – подтвердил Крячко.
Они покинули прокуратуру и, опять сев в машину, стали бесцельно кружить
по переулкам. Так Гурову было легче думать.
– Почему не звонит Мария? – ворчал он. – Может, просто забыла? Еще десять
минут, и буду звонить сам.
Мария просила ее не беспокоить, пока она занимается сбором сведений, но
у Гурова терпение уже было на исходе. На улицах уже зажглись фонари и повеяло
прохладой. Оперативникам хотелось есть и страшно надоело кататься по городу.
Но обоих точила одна и та же мысль – Перфилов. Где бы он ни был в эту минуту,
ему наверняка грозила смертельная опасность, и от них тоже зависело, превратится
эта угроза в реальность или нет.
– Ладно, Мария! – скучным голосом произнес вдруг Крячко. – Ребята с Алтуфьевского
ничего не сообщают. Значит, ничего. Может, и правда у нас с тобой воображение
разыгралось?
– Это у Балуева воображение разыгралось, – сердито отозвался Гуров. – Надо
такое придумать, будто два пьяных гаврика спланировали преступление в духе
голливудского блокбастера! Да они всю жизнь одним днем прожили. Не удивительно,
что у обоих ни семьи, ни детей! Только и умеют – один фотоаппаратом щелкать,
а другой сникерсы по телевизору рекламировать.
– Ну, это ты уже загнул, Лева! – не согласился Крячко. – Они-то небось про
нас думают – мол, только и умеют, что вынюхивать да подглядывать. Это уж
кто что умеет. Тем более что бабки им неплохие, судя по всему, платят. Следовательно,
есть за что.
– Да я не спорю, – сказал Гуров. – С досады это я – ты правильно говоришь.
Мы вот тут зря бензин жжем, а где-то сейчас из Перфилова душу вынимают.
Слышал, что Балуев сказал – в квартире фотографа ни одного фотоаппарата!
Вот в чем соль – фотоаппарат им нужен! Потому и изъяли.
– Не проще ли было пленки просмотреть или засветить? – усомнился Крячко.
– А они торопились, – сказал Гуров. – Они, видишь ли, нигде стараются долго
не задерживаться. Да и, наверное, не верили они, что Перфилов что-то дома
прячет. Они в основном его самого искали. Чтобы все вопросы исключить. И
нашли все-таки.
– Как они сумели – не понимаю! – возмущенно проговорил Крячко. – То из-под
самого носа упустили, а то в какой-то дыре разыскали.
– Сам же говорил – из-под носа он на инстинкте уходил, – невесело усмехнулся
Гуров. – А у любовницы расслабился, потерял бдительность… Но, откровенно
говоря, я и сам всю голову изломал, как у них так все гладко получается.
Одну любовницу мигом отыскали, другую… База информационная у них, что ли,
такая мощная? Уж не с организацией ли какой связался наш Перфилов?
– Все может быть, – пожал плечами Крячко. – В наше время организаций всяких!..
При том, что организованности никакой, но организаций хоть пруд пруди. И
каждая вторая – преступное сообщество. Перфилов вполне мог угадать. У нас
там в Свиблове кто на эту роль больше всего подходит?
– Так лихо вряд ли кто из местных может действовать, – заметил Гуров. –
Сдается мне, не простые это уголовники, Стас. Тут что-то другое…
– Может, и другое… – согласился Крячко и сдержанно засмеялся. – А с другой
стороны, вот мы тут с тобой гадаем, нервы треплем, а вдруг на самом деле
это исчезновение – очередной пьяный закидон Перфилова? Стукнуло ему в голову,
и он рванул к очередной любовнице, никого об этом не предупредив? Вот чего
я боюсь. Поднимут нас тогда на смех!
– Не все же тебе одному над людьми посмеиваться, – сказал Гуров. – Однако
не верю я в такой поворот событий. Смерть Гловацкой, испорченные замки,
фотоаппараты… Да и та же пьяная психология не позволила бы Перфилову смыться,
оставив недопитой водку. Тем более разлить ее. Так пьяницы не поступают.
Так поступают очень сильно напуганные люди, Стас.
– Допустим, я с тобой согласен. А только все равно опасение остается. Как
там у классика сказано – есть многое на свете, что, типа того, нам, мудрецам,
и не снилось?
– Классик сейчас, наверное, в гробу перевернулся от твоих цитат, – хмуро
прокомментировал Гуров. – Лучше бы придумал, что дальше делать будем. Поедем
в Свиблово?
– Жене звони, как собирался, – сказал Крячко. – Надо же знать, ради чего
ехать.
Гуров набрал номер телефона Марии и предупредительно сказал, услышав ее
голос:
– Извини, дорогая, но мы со Стасом решили нарушить договоренности. Понимаешь,
время идет, а мы тут на распутье… Ты, наверное, ничего так и не сумела узнать?
– Как раз наоборот, – неожиданно ответила Мария. – Кое-что я узнала. И,
наверное, неправильно сделала, что сразу не позвонила. Но, понимаешь, меня
взяли сомнения… Дело в том, что это немного неприятная история. Я бы сказала,
тут такая фамильная тайна, скелет в шкафу. Это мне по секрету рассказали
родственники. Не знаю, следует ли мне посвящать в эту тайну милицию – даже
в лице собственного мужа.
– Вот это ты зря, – с мягким укором заметил Гуров. – Милицию, как и священнослужителей,
можно посвящать в любые тайны. Милиции я бы, пожалуй, даже отдал приоритет
в этом вопросе. Тайны – это наш хлеб.
– Да хлеб тут, по-моему, ни при чем, – с сомнением в голосе ответила Мария.
– Тебе эта тайна, скорее всего, ни к чему. Ну, впрочем, решай сам! Только
уж не делай поспешных выводов – очень тебя прошу.
– Ты же знаешь, что я всегда делаю исключительно медленные выводы, – пошутил
Гуров. – В этом плане тебе нечего опасаться.
– Ну тогда слушай… Там, в Свиблове, как раз где-то в районе Берингова проезда,
есть маленькая булочная. Точного адреса я не знаю, но, думаю, вы ее без
труда найдете и сами. Так вот, дело в том, что булочная эта частная и держит
ее супружеская пара по фамилии Тягуновы. Муж – тоже какой-то мой дальний
родственник, но его я вообще никогда в жизни не видела. Практически только
сегодня узнала о его существовании. Он вроде бы очень трудолюбивый и серьезный
человек. При том очень ревнивый и суровый мужчина. Жена у него симпатичная.
Так вот, говорят, что-то у нее с Перфиловым было. Или намечалось – не знаю.
Одним словом, об этом узнал муж и был очень разгневан. Досталось всем –
и Перфилову, и жене. Вроде бы года два назад был очень большой скандал.
Тягунов Перфилова сильно побил и с тех пор даже имени его слышать не может.
Пообещал оторвать ему голову, если еще раз увидит около своей жены. Вот
и вся история… Наверняка ты уже сделал поспешные выводы, Гуров! – В голосе
Марии появилась тревога.
– Да какие же я успел сделать выводы? – удивился Гуров. – Последний раз,
когда я видел Перфилова, голова у него была на месте. Да и не далее как
сегодня он еще был с головой, потому что звонил мне. Другое дело, насколько
хорошо этот орган у него работает… Из твоей информации я понял две вещи
– в нетрезвом состоянии Перфилова могло потянуть на прежнее, и в принципе
он мог видеться в тот день с Тягуновой. Но, скорее всего, не виделся, потому
что физически не очень пострадал. Какие же я могу делать выводы? Судя по
всему, ваша фамильная тайна тут ни при чем. Однако за информацию спасибо
– в булочную мы все равно наведаемся. А вдруг там все-таки видели Перфилова?
– Но только, ради бога, осторожнее! – взмолилась Мария. – Могут пострадать
ни в чем не повинные люди.
– Ты имеешь в виду меня и Стаса? – улыбнулся Гуров.
– Ты знаешь, кого я имею в виду! – уже начиная сердиться, сказала Мария.
– У жены Тягунова могут быть неприятности, если ты затеешь при ее муже разговор
про Генкины похождения.
– Между прочим, Перфилов пропал, – строго заметил Гуров. – Жизнь его находится
в опасности. Может, он не образец добродетели, но жизнь ему мы обязаны спасти.
– Господи, неужели все так плохо? – ахнула Мария.
– Бывало и хуже, – кратко ответил Гуров. – Будем надеяться, что не все еще
потеряно. Одним словом, я пока не уверен, что сумею за тобой сегодня заехать,
дорогая. Мы со Стасом отправимся сейчас в Свиблово…
– Сейчас? – удивилась Мария. – Ты надеешься, что эта булочная работает круглосуточно?
На твоем месте я бы лучше занялась домашним адресом Тягуновых, потому что
живут они где-то в другом районе. К сожалению, адреса мне не сказали. Они
мало общаются с родственниками. Хотя кто сейчас общается много?.. Мне даже
отчеств не сказали. Просто Ваня Тягунов и Вика Тягунова. Тебя это устроит?
– Меня это устроит, но именно сейчас мне легче найти булочную, чем адрес
Вани с Викой. Поэтому мы едем туда. Нам вообще хотелось бы осмотреться в
том районе. Открою тебе еще одну фамильную тайну – где-то неподалеку от
булочной Тягуновых с Перфиловым случилась какая-то серьезная неприятность.
Все, что произошло дальше, – только следствие этой неприятности. К сожалению,
нам со Стасом придется самим догадываться, что это такое было. Да и для
булочной, я полагаю, еще не так поздно. Я слышал, теперь модно работать
от зари до зари.
– Да, по крайней мере, одного такого человека я знаю, – со вздохом ответила
Мария.
– Намеки тут неуместны, – сказал Гуров. – Я-то просто ищу пропавшего родственника.
– Ладно, только не забывай, о чем я тебя просила, – сказала на прощание
Мария.
– Ну вот, – заметил Гуров, убирая телефон. – Мир действительно тесен. В
том районе у жены еще один родственник. Некий Тягунов. Соответственно, он
является родственником и Перфилову. Только, говорят, повел он себя по отношению
к нему не совсем по-родственному. Вроде бы пытался отбить жену. В результате
разгневанный муж отбил что-то ему… Те ли это люди, о которых Перфилов говорил
шестнадцатого числа Видюнину, я не знаю. Но если это они, то выходит, что
Перфилов решил с пьяных глаз повторить свою негодную попытку? Должен прибавить,
что там у Тягуновых не квартира, а частная булочная. Надеюсь, что мы успеем
их там застать. Ты хочешь свежую булку, Стас?
– Я бы предпочел что-нибудь посерьезнее, – мечтательно сказал Крячко. –
Но в принципе сойдет и булка. Значит, мы едем туда?
– А что делать? Волка ноги кормят.
Глава 10
Между тем, пока Гуров с Крячко обсуждали особенности человеческой психики,
находящейся под длительным воздействием алкогольных паров, эти самые пары
из головы Перфилова давно выветрились. Однако это совсем не означало,
что его состояние улучшилось. Состояние его было жалким. Собственно говоря,
он дошел уже до того, что мысленно поставил крест на своей жизни, и теперь
с тупым отчаянием ждал конца.
Все, что с ним происходило в последние часы, могло показаться дурным сном.
Это навязчивое ощущение полного бессилия, какое и бывает-то, пожалуй,
только в кошмарах, преследовало Перфилова с той самой минуты, как незнакомые
люди выволокли его из квартиры Елены Карповой и затолкали в легковую машину,
марки которой он, объятый ужасом, даже не запомнил.
Все, что он запомнил, – это адскую боль в ладони, которую сжимал один
из мужчин, препровождая Перфилова до автомобиля. Хватка его напоминала
действие какого-то гидравлического механизма. У Перфилова даже мысли не
возникало, чтобы попытаться вырваться. Это было все равно что вырываться
из-под наезжающего на тебя железнодорожного колеса. Он думал только о
том, как бы не потерять сознание от боли. Не помогал даже алкоголь. Собственно,
он уже тогда начинал стремительно улетучиваться, оставляя Перфилова один
на один с холодным ужасом.
Сначала с ним вообще никто не разговаривал, и от этого было еще страшнее.
Та слабая попытка сопротивляться, которую предпринял Перфилов, когда его
выволакивали из-за стола, выглядела просто смехотворно и закончилась тем,
что опрокинулась почти полная бутылка водки. Его слегка ударили под дых
и заботливо взяли за руки. Оглушенный, он все-таки услышал, как хрустнули
кости в раздавленной ладони. Боль пришла позже и, кажется, уже не отпускала
ни на минуту.
Поначалу Перфилов, впрочем, еще таил какие-то надежды. Ему казалось, что
не все потеряно и ему обязательно придет кто-нибудь на помощь. Наивность
этого представления стала ясной очень скоро, тем более что сам он абсолютно
ничего не делал, чтобы привлечь к себе внимание. Естественно, никаких
чудес и не произошло.
Его посадили в автомобиль, грубо наклонили голову – наверное, для того,
чтобы он не мог понять, куда его везут, – и поехали. Похитителями за все
это время практически не было произнесено ни единого слова. Этим молчанием
они еще больше напоминали Перфилову какие-то безжалостные механические
существа, с которыми невозможно договориться и невозможно бороться.
Ехали они довольно долго. Шум городских улиц через некоторое время сменился
гулом шоссе, а потом и вообще едва ли не полной тишиной, в которой слышалось
только утробное урчание их собственного мотора. Слегка пришедший в себя
Перфилов предположил, что они где-то за пределами Москвы. Наверное, он
был прав, но проверить ему этого не дали. Когда машина остановилась, ему
натянули на голову мешок и за шиворот вытащили из машины.
Сквозь грубую ткань мешка он не почувствовал никаких новых запахов и долго
не мог понять, куда его ведут. Вскоре, однако, стало ясно, что попали
они в нежилое помещение – об этом недвусмысленно свидетельствовало гулкое
эхо, окружившее Перфилова со всех сторон, и какой-то особенно сильный,
промозглый сквозняк, который характерен для крупных блочных строений.
Его долго вели по гулким цокающим коридорам, потом довольно небрежно препроводили
вниз по каменным ступеням и наконец сорвали с головы мешок. Однако Перфилов
ничего практически не увидел, кроме яркого луча электрического фонаря,
перебегающего по стенам, и разнокалиберных черных труб, вдоль этих стен
протянутых.
Тут он, правда, собирался задать сопровождающим вопрос, который мучил
его с самого начала: что, собственно, происходит? Собирался и даже несколько
раз мысленно репетировал, как этот вопрос должен прозвучать, но в реальности
духу на это Перфилову так и не хватило.
Те же, кто его привез, не собирались ничего Перфилову объяснять. Они обращались
с ним почти как с неодушевленным грузом. Они доставили его на место, и
больше их ничего не касалось. Но еще одну неприятность они Перфилову приготовили.
Его приковали наручниками к трубе.
Теперь он остался практически совсем без рук – левая была пристегнута
к невидимой холодной трубе, а правая горела и немела от боли – Перфилов
не удивился бы, если бы узнал сейчас, что тот мерзавец со стальной хваткой
сломал ему пальцы.
А положение его становилось все тяжелее и неопределеннее. Приковав его,
люди, лиц которых Перфилов так больше и не увидел, ушли, оставив его одного
в кромешной тьме и полной тишине. Напоследок загрохотала где-то наверху
стальная дверь, замерли, удаляясь, шаги, и все кончилось.
Вскоре мучения Перфилова начали расти как на дрожжах. Он начал мерзнуть.
В этом чертовом подвале было холодно, как в могиле. И вдобавок ему понадобилось
в туалет. Это желание нарастало с каждой минутой, и Перфилов почувствовал
себя особенно унизительно. Практически ему ничего не оставалось, как мочиться
в том же самом углу, где он был прикован. На железной трубе он нащупал
какие-то отводы, которые мешали ему сделать хотя бы шаг в сторону. Да
и с брюками была проблема – свободная рука явно не желала подчиняться.
Впору было заплакать от унижения.
И все-таки через некоторое время желание стало настолько неодолимым, что
Перфилов уже не мог сдерживаться. Кое-как расстегнув брюки, он облегчился,
и впервые за последние часы у него появилось ощущение, похожее на удовлетворение.
Однако оно очень скоро притупилось, а унижение осталось. Перфилов не сумел
застегнуть как следует брюки и так и остался – с выбившейся наружу рубашкой,
с приспущенными штанами и нелепо согнутой рукой, все сильнее холодеющей
от прикосновения стали. В темноте все это было еще терпимо, но Перфилов
живо представлял себе, каким жалким увидят его бандиты, когда вернутся,
и от этого на душе становилось совсем скверно.
Однако прошло время, и Перфилов стал ждать возвращения этих страшных людей
как избавления, потому что неопределенность вкупе с темнотой и холодом
были еще хуже.
Кроме отчаяния и страха, Перфилова одолевали мысли. Их было необычно много,
и они резко отличались от его обыденных представлений, от тех правил,
которыми Перфилов обставил свою жизнь, руководствуясь своим, в общем-то,
удачным и безоблачным жизненным опытом. Ему всегда везло, и, хотя больших
высот Перфилов не добился, та ниша, которую он облюбовал себе в мире,
вполне его устраивала. Все катилось по наезженной колее – работа, развлечения,
женщины. Какие-то проблемы возникали, но тут же и решались, не давая повода
всерьез задуматься. Может быть, в последнее время проблем стало чуть побольше,
но Перфилов до сих пор думал, что еще долго продержится без серьезных
потерь. Вышло иначе, и это напугало Перфилова ничуть не меньше, чем нападение
неизвестных ему людей.
Дрожа от холода и страха в темном подвале, Перфилов вдруг решил, что отныне
навсегда бросит пить. Если все обойдется, он больше не возьмет в рот ни
капли спиртного. И это решение не стоило ему ни малейших усилий, потому
что – самое удивительное – сейчас он и в самом деле не нуждался в алкоголе.
Он был чист внутри, словно заядлый абстинент, никогда не нюхавший водки.
Стресс странным образом встряхнул его организм. Одно плохо – слишком мало
шансов было на то, что Перфилову удастся осуществить свой благой порыв.
Постепенно его все больше стало одолевать убеждение, что он доживает свои
последние часы на этой земле.
Но чего хотят от него эти непонятные люди? Что он сделал такого, за что
его стоит разыскивать по всей Москве, выкрадывать средь бела дня и запирать
в каком-то угрюмом подвале? Проступок должен быть очень серьезным, но
никакого намека на серьезные события Перфилов в памяти не обнаружил. Даже
смерть Марины он еще не воспринимал как неизбежную реальность. Его потрясли
слова Гурова, но осознать в полной мере Перфилов их еще не успел. Он запомнил
Марину живой, здоровой и сердитой. Но в тот последний момент он уже немного
протрезвел. Прочее же улетучилось. Память, похожая на решето, – это был
еще один повод дать решительный бой собственному пьянству. Перфилов отлично
знал, что подобные провалы – симптом крайне неприятный, свидетельствующий
о серьезном неблагополучии с психикой. Раньше ему не хотелось в этом признаваться,
но теперь не было никакого смысла себя обманывать – он превращается в
самого настоящего алкоголика. Может быть, этот процесс не такой явный,
и он не режет глаз окружающим, как, например, фигуры пропитых бомжей в
подворотне. Но это слабое утешение. Рано или поздно он тоже этим кончит.
Пока Перфилов делает только первые шаги к распаду, но зато шаги эти с
полным правом можно назвать семимильными.
Перфилов нисколько не жалел о своем решении бросить пить. Водка его погубила
и поставила под угрозу само его существование. Зато сейчас Перфилов бы
не отказался от сигареты – курить ему хотелось все сильнее, но свои сигареты
он оставил у Ленки – можно сказать, впопыхах. Желание хотя бы разок затянуться
сделалось в конце концов просто невыносимым. Измученный Перфилов начинал
подумывать о том, что даже смертникам дается право на последнее желание.
Пожалуй, сейчас он выбрал бы сигарету. Нет, конечно, в первую очередь
он выбрал бы свободу, но если уж не судьба, тогда Перфилов остановился
бы на сигарете. Он сам удивился, как, оказывается, мало нужно ему от жизни.
Вот только по-прежнему он был один, и некому было предложить ему выбрать
последнее желание.
Перфилов не представлял, сколько времени находится в подвале. Все обычные
представления сместились, границы между реальностью и кошмаром стерлись.
Иногда Перфилову начинало казаться, что он в заточении уже целую вечность.
Вечность, как ей и полагалось, была ледяной и беспросветной, и конца ей
не было.
Несмотря на муки, Перфилов, кажется, все-таки задремал ненадолго – провалился
в темноту, еще более глубокую, чем та, которая его окружала. Этот короткий
сон был похож на смерть или, скорее, на репетицию смерти. А потом Перфилов
проснулся от стука собственного сердца. Оно колотилось как бешеное – казалось,
эхо его ударов мячиком отскакивает от бетонных стен и рушится на голову
со всех сторон.
И вдруг Перфилов понял, что слышит не только стук сердца – наверху неожиданно
загремела железная дверь. И вслед за этим раздались размеренные тяжелые
шаги нескольких человек, которые цепочкой спускались вниз по лестнице.
Перфилов ждал чего-то подобного с нетерпением, но, когда дождался, испугался
не на шутку. Одно дело – представлять свою смерть, пусть даже в самых
неприглядных вариантах, и совсем другое – оказаться с ней лицом к лицу.
У Перфилова перехватило дыхание.
Шаги между тем неумолимо приближались. Они звучали уже рядом. В лицо Перфилову
ударил сноп света. Он невольно зажмурился.
Люди, осветившие пленника фонариком, несколько секунд молча рассматривали
его. А потом спокойный внушительный голос произнес одно слово:
– Свинья!
Сказано это было с презрением и брезгливостью, будто Перфилов уже стал
грязным бомжом, от которого нужно держаться подальше. Наверное, кое-какие
основания для подобного заключения имелись, но Перфилов обиделся на говорившего.
"Тебя бы сюда! – подумал он зло. – Часика на четыре, а еще лучше
на десять. Посмотрел бы я тогда на тебя, скотина!"
Между тем неизвестный, которому мысли Перфилова были недоступны, повторил
с выражением:
– Свинья! Ты самому себе не противен, а?
Перфилов затруднился с ответом на этот вопрос. Он угрюмо молчал, отворачиваясь
от ослепительного луча света, который настойчиво бился в его лицо. Нечего
было и думать о том, чтобы рассмотреть лица вошедших или хотя бы прикинуть
их количество. С Перфиловым разговаривала будто сама тьма.
– Ладно, твои проблемы. – Невидимый собеседник наконец оставил в покое
моральный облик Перфилова. – Давай о делах говорить.
Перфилов опять промолчал, и это, кажется, не понравилось человеку из темноты.
Он что-то негромко сказал кому-то, и тут же огненный круг надвинулся на
Перфилова почти вплотную, и страшный удар обрушился на его челюсть. Перфилов
отлетел к стене, больно ударившись спиной о трубы. Скрежетнула сталь наручников.
Рот Перфилова наполнился привкусом крови. В голове все поплыло.
Преодолевая дурноту, он все-таки поспешил включиться в навязываемую ему
беседу. Молчание сейчас не слишком было похоже на золото.
– О каких делах вы говорите? – прохрипел он. – Я не понимаю.
– Ответ неправильный, – спокойно отозвались из темноты, и тут же очередной
удар вдребезги разбил Перфилову лицо.
Когда он снова пришел в себя, то обнаружил, что висит на руке, пристегнутой
к трубе, до боли вывернув локтевой сустав. Сжав зубы и цепляясь за шершавую
стену, Перфилов сумел подняться на ноги. С подбородка струйками стекала
кровь. Он поспешно вытер ее рукавом под беспощадным светом фонаря.
– У нас мало времени, – несколько даже удивленно сказали ему из темноты.
– А ты дурака валяешь. Не надо.
– Да я и сам не хочу, – нашел он в себе силы мрачно пошутить. – А что
делать? Если я действительно не понимаю…
Договорить ему не дали, снова шарахнув по голове пудовым кулаком. Теряя
сознание, Перфилов еще успел удивиться тому, какие резервы таит в себе
организм. Раньше он никогда бы не поверил, что сумеет выжить после такого
удара. Откровенно говоря, Перфилов был не силен в кулачных единоборствах
и, если попадал в какую-нибудь пьяную передрягу, старался с наименьшими
потерями из нее выбраться, иначе он, как правило, бывал бит, и очень жестоко.
К счастью, это случалось крайне редко и уж, конечно, не шло ни в какое
сравнение с тем кошмаром, который обрушился на Перфилова сегодня. Сейчас
его били профессионалы, костоломы по призванию, настоящие мастера, и они
собирались его искалечить.
Перфилов не хотел умирать и еще меньше хотел стать калекой, поэтому он
с превеликим удовольствием поговорил бы со своими мучителями – на любую
тему и о любом деле. Но, увы, он не мог этого сделать при всем желании.
Он и представить не мог, какие у них могут быть общие дела.
Поэтому теперь он инстинктивно выбрал иную линию поведения – он решил
тянуть время, насколько это будет возможно. Было чертовски больно висеть
на пристегнутой руке, изображая потерю сознания, но эта боль пока казалась
ему терпимой по сравнению с ударами, от которых раскалывалась голова.
Однако этот номер у него не прошел. Рядом прозвучал совсем не ободряющий
диалог:
– Чего он?
– Вырубился.
– Плесни!
Перфилов услышал, как где-то рядом брякнуло ведро, и вдруг на голову ему
обрушился поток ледяной воды, пахнущей соляркой и еще какой-то гадостью.
От неожиданности он вскрикнул, дернулся и встал на ноги. С него текло.
Вся одежда промокла насквозь. Его стиснуло холодом, как панцирем.
– Ожил, – удовлетворенно сказали из темноты.
– Хорошо, – произнес спокойный голос и тут же обратился к Перфилову: –
Ну что, теперь будешь говорить?
– Буду, – мгновенно ответил Перфилов, стуча зубами. – Вы мне только скажите,
о чем. Я все расскажу.
– Вот сволочь, а? – с грустью сказал кто-то.
>>>
|