10

В первое мгновение Ник чуть не нырнул обратно в пещеру, но было уже
поздно. Он знал, что Герольд успел его заметить, и к тому же совсем не
хотел открывать ему потайной лаз. Поэтому он двинулся навстречу
незнакомцу.
Насколько Ник мог судить, перед ним был тот же самый Герольд,
которого он видел раньше. Человек (если только он таковым действительно
являлся) был одного роста с Ником, но гораздо стройнее. Джинсы и футболка
американца казались тусклыми рядом со сверкающим великолепием камзола,
украшенного богатой вышивкой серебром и золотом.
Камзол был разделен на четыре квадрата, расшитые каждый своим
затейливым орнаментом, а на короткой пелерине [пелерина - накидка на
плечи, обычно не доходящая до пояса; воротник в виде такой накидки] в
миниатюре повторялись те же узоры. Его четырехугольная шапочка, ниже
которой волосы так плотно прилегали к голове, что казались нарисованными,
имела тонкий золотой ободок, похожий на маленькую диадему.
Лицо Герольда было непроницаемым и бесстрастным: кожа - очень белой,
так что опускающиеся к уголкам губ усы тоже выглядели словно нарисованные
чернилами. Сперва он не тронулся с места, но едва Ник сделал три или
четыре шага прочь от лаза, он тоже легкой скользящей походкой двинулся ему
навстречу.
Они остановились друг против друга на расстоянии вытянутой руки. За
все это время Герольд не проронил ни слова, и лицо его хранило все то же
спокойное, застывшее выражение. И когда он наконец заговорил, это было
неожиданно, словно дар речи обрела раскрашенная кукла.
- Я - Авалон.
Он снова замолчал, и Ник сделал вывод, что теперь его очередь
представиться.
- Я - Николас Шоу. - Он назвался полным именем, чувствуя, что этого
требуют обстоятельства.
Герольд слегка наклонил голову.
- Добро пожаловать, Николас Шоу, в страну Авалона, Тары, Броселианды
и Карнака [Авалон (Аваллон от валлийского "afal" - "яблоко") - в кельтской
мифологии "остров блаженных", потусторонний мир, чаще всего помещаемый на
далеких "Западных островах"; символика, связанная с Авалоном, - стеклянная
башня или дворец, дарующие бессмертие чудесные яблоки и т.д.; Тара,
Карнак, Броселианда - в западноевропейской традиции таинственные леса,
царства фей], если на то будет твоя воля.
Итак, вот оно - ему предлагают сделку. Ник лихорадочно соображал:
нельзя же отказываться сразу, он должен тянуть время и постараться узнать
как можно больше. Однако он понимал, что вести подобную игру с этим
незнакомцем будет крайне трудно.
- Эта страна не встречает добром пришедших в нее. - Ник старался
подыскать такие слова, в ответ на которые Герольду пришлось бы сказать то,
что Ник желал знать. - Передо мной вставали здесь опасности, что не ведомы
людям моего мира.
Ник сам слегка удивился тому, какие слова произносит. Он точно
пытался говорить на иностранном языке, однако слова принадлежали его
родной речи - просто он никогда не стал бы так говорить в обычной беседе.
- Это земля чужестранцев. Те, кто примет эту землю, будут приняты ею,
и им не будут грозить опасности, что ты видел.
- И каким же образом это происходит?
Авалон извлек из-под камзола маленькую шкатулку, которую со щелчком
открыл. Она была круглой, а внутри лежало одно-единственное золотое яблоко
- точнее, почти все золотое, и слегка розоватое с одного бока. То ли от
него, то ли от шкатулки исходил аромат, столь же соблазнительный, как и
вид яблока.
- Вкуси, ибо оно принадлежит Авалону. Так Авалон войдет в тебя, и ты
станешь его частью, равно как и он станет частью тебя. Приняв таким
образом Авалон, ты сможешь получить все, что он тебе предложит.
- Мне говорили, - начал Ник осторожно, но с надеждой услышать хоть
малую толику тех сведений, которые ему так хотелось получить, - что,
принимая Авалон, человек расстается со своим прошлым, перестает быть тем,
кем был ранее...
В выражении лица Герольда по-прежнему ничего не изменилось.
- Человек делает выбор, и всякий выбор изменяет человека. Так
устроена жизнь, и никому не дано этого избегнуть. Если тебя страшит то,
что Авалон имеет тебе предложить, ты делаешь свой выбор и должен ему
следовать. Тех же, кто не желает стать частью этой земли, она отвергает, и
не будет им на ней покоя.
- Так, значит, в Авалоне есть покой? - Ник постарался изобразить
недоверие. - То, что я видел, говорит об обратном. Я видел, как люди
попадали в плен к другим людям, я видел странников, что ни один уголок
этой земли не могли назвать своим домом.
- Они по собственной воле отвергли Авалон, посему и Авалон их
отвергает. У них нет корней, нет пристанища. И близится день, когда они
поймут, что без корней и без пристанища они погибнут.
- Те, кто принадлежит Авалону, выступят против них? - быстро спросил
Ник. Слова Герольда - угроза или предостережение?
- В том нет нужды. Авалон никому не враждебен, это место покоя и
безопасности. Но к тем, кто остается вне его, приходят Тьма и Зло. Это
случалось и раньше, когда Зло надвигалось на землю. Встречая Авалон и
Тару, Броселианду и Карнак, оно в бессилии бьется о стены, которые не
может сокрушить. Но страшные беды подстерегают тех, кто находится вне этих
стен. Зло то прибывает, то убывает, подобно морскому приливу и отливу.
Ныне - время прилива.
- Это ли Зло переносит подобных мне в Авалон?
- Не мне отвечать на такие вопросы, чужеземец. Прими Авалон, и ты
поймешь.
- Я не могу принять решение сейчас, - уклонился Ник от прямого
ответа.
Герольд опять склонил голову.
- Я понимаю - вам, людям, не дано умение четко мыслить, определенные
решения даются вам с трудом. Я приду к тебе снова.
Он закрыл шкатулку, спрятал ее обратно под камзол и, повернувшись,
пошел прочь своей легкой скользящей походкой так быстро, что не пустись
Ник бегом, он неминуемо бы отстал. Однако он твердо вознамерился следовать
за Герольдом, хотя бы недалеко. На сей раз тот пеший - без сомнения, Нику
удастся за ним проследить...
Поглощенный этой единственной мыслью, Ник ринулся сквозь кусты,
стремясь не потерять из виду сверкающий камзол. Одновременно он обдумывал
то, что сказал Авалон. По всей видимости, тот назвал себя именем своей
земли, словно он - ее официальный представитель и полностью себя с ней
отождествляет. И угрожал ли он или просто сообщал, что некая огромная
опасность нависла над теми, кто не находится под защитой Авалона?
Массовая миграция бродяг отчасти подтверждает его слова... И
неудачные атаки летающих охотников также свидетельствуют о том, что
Герольд и его город способны от них защититься. С другой стороны,
англичане испытывают явный ужас перед его предложением, хотя Ник так до
конца и не понял - почему?
Все это...
Ник замер - сияющее всеми цветами радуги пятно впереди тоже
остановилось. Ник нырнул в кусты. Навстречу Герольду из подобного же
укрытия выдвинулся человек, высоко занеся увенчанный тусклым металлическим
крестом шест.
- Дьявол! - Неизвестный хотел было, как дубинкой, ударить Герольда по
голове своим шестом. Но там, куда он целился, Авалона уже не было - он
стоял в нескольких шагах в стороне. И снова его неожиданный противник,
облаченный в изодранное, грязное платье коричневого цвета, с космами седых
волос, с седой же, клочковатой бородой, попытался на него напасть. На сей
раз Герольд вовсе исчез из виду.
- Стоять!
На Ника из-за спины пахнуло чем-то отвратительным, и что-то больно
ткнуло его между лопаток, подкрепляя приказание. Спустя мгновение этот же
голос прокричал что-то еще, чего Ник не разобрал.
Незадачливый противник Герольда в ярости, вызванной неудачей,
по-прежнему метался там, где исчез Авалон, тыкал своим шестом в кусты и
визгливо выкрикивал какие-то непонятные слова.
После второго окрика из-за спины Ника он наконец перестал сражаться с
кустами и, прихрамывая, но, впрочем, довольно быстро заковылял к
американцу.
Когда он остановился, опершись на шест, Ник понял, что он одет в
монашескую рясу. На его угрюмом лице горели глаза фанатика.
- Встать!
Снова боль между лопатками. Ник поднялся, проклиная в душе и того,
кто стоял за спиной, и собственную беспечность, из-за которой так глупо
попался.
Монах сунулся носом чуть ли не ему в лицо. От его зловонного дыхания
и запаха пропотевшей, заношенной одежды Ника замутило. Горящие глаза
оглядели его с ног до головы.
- Дьявол! - Монах поднял шест, и Нику показалось, что он собирается
со всей силы опустить крест ему на голову. Он отшатнулся и получил
сокрушительный удар в висок, от которого рухнул на колени. В ушах
зазвенело, голова пошла кругом.
Те двое, стоя над ним, о чем-то быстро посовещались, затем Ника
крепко схватили и вцепились рукой в волосы, так что он не мог двинуть
головой. Снова над ним навис крест и, опустившись, больно впился острым
концом в кожу на лбу. Монах держал его так в течение долгой-долгой
секунды, затем отдернул и наклонился над Ником осмотреть результат.
Он что-то недовольно буркнул, после чего обратился с каким-то
приказанием к своему спутнику. Ника поставили на ноги, заломили назад руки
и связали их больно впившейся в тело веревкой. Затем человек, взявший Ника
в плен, обошел его, появился у него из-за спины, и Ник наконец его увидел.
Сложением очень напоминавший Страуда, во всем остальном он резко от
него отличался. Большую часть лица скрывала грязная борода, поднимавшаяся
на скулах чуть ли не до самых бровей, столь же густых и жестких. На голову
был надет помятый, изъеденный ржавчиной шлем, имевший выступ, защищавший
от ударов нос. Остальная одежда была под стать: ржавая кольчуга поверх
рубахи, которая от старости и грязи стала почти черной, кривоватые ноги
тесно облегали испещренные дырами штаны, а башмаки грозили вот-вот
развалиться.
Однако он был вооружен. На поясе висел меч, с другой стороны -
огромный кинжал, из-за плеча выглядывала дуга арбалета. Он достал кинжал
из ножен и с вожделением поглядел на Ника, нацелив острие ему в горло.
Монах помотал головой - сильно и отрывисто, что отличало все его
движения, - и коротко отдал какой-то приказ. Второй ухмыльнулся, в прогале
его отвратительной бороды мелькнули остатки сломанных зубов. Схватив Ника
за плечо, он толкнул его вслед за монахом, который заковылял вперед, неся
свой шест с крестом так, словно это было одновременно и знамя, и оружие, в
любой момент готовое к бою.
Яснее ясного, что Ник попал в руки бродяг. Сраженный собственным
безрассудством, он все еще не мог как следует собраться с мыслями. Что к
этим людям нельзя воззвать как к товарищам по несчастью, он с каждой
минутой убеждался все больше. От солдата, подгонявшего Ника мощными
тычками, веяло звериной жестокостью. Монах, по мнению пленника, был ничуть
не лучше.
Они вышли на берег небольшого ручья, где их встретили еще трое
солдат, так похожие на первого, словно все они - братья. Но главными в
этой компании были не солдаты: власть, очевидно, делили между собой монах
и еще одна особа, сидевшая, привалившись спиной к валуну. Она зубами рвала
кусок полупрожаренного мяса, и еще несколько кусков, насаженных на
палочки, лежали на угольях сбоку от костра. Жир блестел у нее на
подбородке, капал на отделанный кружевом лиф платья, сливаясь со следами
прежних трапез. От застарелой грязи ее кожа была серого цвета, тусклые
пряди волос выбивались из растрепавшихся кос. Однако черты лица говорили о
том, что чисто вымытая и ухоженная, она могла бы считаться красавицей даже
в мире Ника. На ее замызганном платье сохранилась тонкая вышивка, а пояс и
украшавшие каждый палец кольца были усыпаны драгоценными каменьями. На
голове красовалась золотая диадема с тусклым голубым самоцветом. Она
казалась безнадежно опустившейся принцессой, сошедшей с картинки из
сказки.
Заметив Ника, она отбросила кость, которую со вкусом обгладывала. Сев
прямее, она указала на него властным жестом и что-то повелительно
проговорила. Что именно она сказала, Ник не понял, хотя отдельные слова
показались ему знакомыми. Когда он не ответил, страж снова его ударил.
Однако монах оттолкнул солдата и яростно что-то выкрикнул. Недоброе
оживление, появившееся было на лице женщины, когда ее подданный попытался
вразумить пленника, погасло, сменившись разочарованием. Она передернула
плечами и сделала знак рукой. Один из бродяг поспешил снять с углей и
поднести ей очередной кусок мяса.
Тем временем монах встал перед Ником и медленно заговорил, делая
паузу после каждого слова. Ник все равно ничего не понял и покачал
головой. Взявший его в плен солдат опять выступил вперед. Сперва он
довольно почтительно обратился к монаху, затем повернулся к Нику.
- Ты - кто? - проговорил он очень гортанно, но, по крайней мере,
вопрос был ясен.
- Николас Шоу - а вы?
Солдат злобно ухмыльнулся.
- Неважно. Ты дьявольское отродье. - Он сплюнул. - Мы держим...
демоны увидят... Они задают нам жару, а мы зададим жару тебе.
Затем снова заговорил монах, явно обращаясь к солдату. Облизывая
пальцы, его перебила женщина, и при ее словах все четверо солдат громко
расхохотались, монах же стремительно обернулся к ней, потрясая шестом.
Слушая его словоизвержение, она продолжала улыбаться, но молчала. Солдаты,
однако, веселиться перестали.
Ника подтащили к ближайшему дереву, прижали спиной к стволу и
накрепко привязали плетеным кожаным ремнем. Монах наблюдал за этим
удовлетворенно и с одобрением. Затем Ника оставили наедине со своими
мыслями, а бродяги вернулись к костру, расселись вокруг и принялись за
еду.
От запаха мяса Ник почувствовал голод. Казалось, уже целая вечность
прошла с тех пор, как Линда кормила его похлебкой. Однако сильнее голода
его мучила жажда, и смотреть на журчащий в нескольких шагах ручей
становилось все нестерпимее.
Казалось, бродяги не торопятся покинуть это место. Один из солдат
(точнее, решил Ник, их следовало бы назвать латниками, ибо принадлежащая
им потертая амуниция была несомненно более сродни средневековью, нежели
его собственному времени) вывел из зарослей нечищеную, тяжело
переставляющую ноги тощую клячу и карнаухого мула. Он подвел их к воде и
дал напиться, затем снова увел в кусты.
Монах вытянулся на земле, подальше от костра: послеполуденный зной
усиливался. Он скрестил руки и крепко прижал к груди свое необычное
оружие. Латники, отойдя на почтительное расстояние от предводителей,
последовали его примеру, хотя и сменялись поочередно в карауле, и
кто-нибудь один то углублялся в заросли, то вновь выходил на поляну.
Покончив с трапезой, женщина обтерла пальцы пучком травы - первый
порыв чистоплотности, который увидел Ник. Подойдя к ручью, она напилась из
горсти и снова вытерла руки, на сей раз об юбку. Постояла, глядя на
спящего монаха и латников, и вернулась на свое место у камня, бросив по
пути быстрый взгляд на Ника.
Однако она не стала спать. Удобно развалясь, она играла одной из
своих длинных кос, что-то тихо напевая. Время от времени она, не таясь,
многозначительно поглядывала на Ника.
Так же, как прежде почувствовал жестокость латников и оголтелый
фанатизм монаха, Ник теперь ощущал исходившие от нее жуткие и
отвратительные флюиды зла. Он сам себе удивлялся. Никогда прежде он не
питал такого отвращения к кому бы то ни было, никогда ему не доводилось
пережить ощущение, что он знает чувства других. Это было похоже на
осознание того, что Джеремайя его понимает, на обострившуюся способность,
неведомую раньше.
То, что он попал в весьма скверный переплет, было очевидно. Они
запросто его прирежут, их и приглашать не надо: Ник готов был поклясться,
что женщина просто мечтает об этом. Пока что он понял одно: они думают
торговаться с теми, кого зовут "дьяволами", и собираются предложить им
Ника. И поскольку именно это слово монах выкрикнул в лицо Герольду,
торговаться они намерены с Людьми с Холмов, припугнуть их тем, что могут с
Ником сделать. От этой мысли мороз продирал по коже. Потому что какое
Людям с Холмов дело, если его здесь прикончат? Он отверг предложение
Герольда - или, по крайней мере, отложил ответ на потом, - значит, Авалон
о нем заботиться не станет. Ему ясно объяснили: Авалон защищает своих,
остальных же постигнет та участь, которую они избрали.
Теперь Ник жалел, что не ответил Герольду иначе. Ему казалось, что
все рассуждения викария об изменении, о роковом неверном выборе - ничто в
сравнении с тем, что он попался в руки бродягам. И все же - он был упрям и
знал это - ничто не заставит его сделать выбор вопреки собственной воле.
Все его сомнительное приключение началось с того, что он хотел
убежать, быть самим собой и избавиться от опеки и наставлений. И вот во
что это вылилось. За Линдой же в тот раз он помчался из чувства долга.
Примкнув к англичанам, следовало принять и их образ жизни, просто потому,
что Ник слишком мало знал. Глупо было рисковать понапрасну...
Монах храпел, но его жиденький храп почти полностью заглушал мощный
хор латников. На поляну вышел дозорный, женщина поманила его и что-то
приказала. Он притронулся пальцами к ржавому шлему и ушел туда, где в
зарослях находились животные. Она поглядела ему вслед, затем встала и
направилась к ручью.
Зачерпнув полную пригоршню воды, она быстро пошла к Нику, роняя по
дороге сверкающие капли.
- Aqua... - Она подняла ладони так, что он почти мог дотянуться.
Латынь! Она говорила по-латыни!
Ее руки еще приблизились. Вода была у самых губ, и жажда от этого
стала просто пыткой. Однако Ник не верил женщине, не верил в то, что ей
ведомо чувство сострадания. Это забава, которой ей хочется развлечься.
Влага просачивалась меж пальцев и капала ему на рубашку; стоило наклонить
голову - и он мог бы напиться. Однако что-то в его душе сказало "нет", и
он прислушался к совету.
Ее улыбка растаяла, и женщина плеснула остатки воды ему в лицо. Она
быстро прошла к своему валуну и так же быстро вернулась с маленькой
плеткой; рукоять совсем потускнела, но ее украшали грубо обработанные
самоцветы. Размахнувшись, женщина хлестнула Ника по лицу, словно полоснула
ножом.
Она рассмеялась - несмотря на все самообладание, Ник все же охнул - и
стояла, поигрывая плеткой, наблюдая, как действует на него эта угроза.
Впрочем, если она и замышляла какую-то новую забаву, монах опять испортил
ей удовольствие.
Сев на землю и осознав, что происходит, он буквально взревел от
бешенства. Его яростный рев разбудил латников, и они спросонья схватились
за оружие, а их товарищ, находящийся в дозоре, с треском вылетел из
кустов, готовый прийти на помощь.
Женщина оставалась на месте, слушала монаха, дожидаясь паузы, затем
визгливо и злобно что-то проговорила в ответ, однако в конце концов отошла
от пленника. По всей видимости, желания монаха по-прежнему оставались
главными - только Нику страстно хотелось узнать, в чем они заключались.
Когда стали ложиться вечерние тени, Ник подумал о пещере. Наверное,
его уже хватились, но даже если англичане найдут его лаз, то все равно не
догадаются, куда он исчез, выбравшись на поверхность, - и ради своей
собственной безопасности не решатся отправиться на поиски.
Время от времени он пытался ослабить веревку, которой были связаны
руки, но тщетно. Кисти занемели, и выше их руки тоже постепенно теряли
чувствительность. Ствол дерева, к которому Ник был привязан, заставлял его
сохранять вертикальное положение, хотя ноги тоже совсем затекли. И он не
был уверен, что сумеет сделать хотя бы шаг, даже если каким-то чудом вдруг
окажется на свободе.
С наступлением сумерек латники занялись делом. В течение дня на
поляне горел только один костер, теперь же они принялись стаскивать дрова
и складывать их в некотором отдалении для второго. Монах трудился над
сухими ветками, которые отбирал с великой тщательностью. Ножом, снятым с
пояса, очистил их от коры и сучков, уверенно и сноровисто связал пучками
травы и получил таким образом несколько деревянных крестов.
Собрав их, он приблизился к Нику и стал втыкать кресты в землю,
словно сооружая вокруг пленника ограду. При этом он что-то бормотал себе
под нос, и Нику время от времени удавалось разобрать какое-нибудь
латинское слово. Расставив кресты, монах с громким пением их обошел,
коснувшись каждого металлическим крестом на конце своего шеста. Остальные
бродяги придвинулись друг к другу и время от времени тоже запевали в такт
совершаемой церемонии. Затем они разожгли второй костер, свет которого
становился все ярче по мере того, как темнота сгущалась.
Привели лошадь и мула, еще раз сводили на водопой и затем привязали
на освещенной площадке между двух костров, а на шеи повесили веревки с
кусочками железа. В круге света рядом с животными собрались все. Латники
вытащили кинжалы и держали в руках, словно готовясь к осаде; монах воткнул
шест с крестом в землю и встал неподалеку от Ника.
Похоже было, что они чего-то ждут, и Ник невольно тоже начал
вслушиваться в тишину. Временами монах что-то бормотал, находившиеся между
костров бродяги устало переступали с ноги на ногу, однако никто из них не
терял бдительности.
Медленно сгущаясь, до Ника донесся отвратительный запах, подобный
тому, что распространяли вокруг себя обитатели бивака. Но только это было
зловоние не тела, а духа - еще одно, доселе неведомое Нику ощущение, но он
в нем разобрался. Подобно тому, как приютившая их ферма являлась обителью
добра и покоя, то, что надвигалось сейчас, было источником зла и угрозы.
Видимо, его и ожидали люди на поляне. Оно не являлось порождением
Авалона. Ник был непоколебимо в этом убежден.
Сырое, тяжелое, тлетворное облако наплывало на поляну. Затем Ник
услышал, как что-то с треском ломится сквозь кусты, и чье-то тяжелое
дыхание.
Освещенные пламенем костров люди подняли руки, держа на виду железные
обереги. Монах же выдернул из земли свой шест с крестом и приготовился
пустить его в ход так же, как в нападении на Герольда.
Все ближе, ближе... Ник заметил, как слева от него закачались ветки
куста, оглянулся, желая видеть то, что может оттуда появиться. Из листвы
высунулась голова. Похолодев от страха, Ник все же заставил себя ее
рассмотреть.
Грязно-белая, морщинистая, трясущаяся голова неведомого чудища
казалась ожившим ночным кошмаром. Морда осклабилась, показала клыки и
скрылась обратно. С другой стороны на поляну выползла змея, точнее нечто
ей подобное. На змеином теле качалась женская голова. Приближаясь, тварь
шипела какие-то слова - видимо, люди у костров их поняли, потому что один
из латников с криком, полным ужаса и ненависти, рванулся вперед, занеся
кинжал, и вонзил его в змеиное тело за улыбающейся головой.
Однако чудовище осталось невредимым, человек же с хриплым вскриком
отпрянул назад, забыв о кинжале, закрывая руками глаза, упал и скрючился
на земле, а женщина-змея извивалась и поднималась все выше, пока монах не
метнул в нее свой шест, и тогда она бесследно исчезла.
Это было только начало осады.

11

На поляне появлялись чудовища - одни на четырех лапах, другие телом
подобные человеку. Они злобно сверкали глазами, шипели, брызгали слюной,
кричали, грозились, затем растворялись во мраке, и их сменяли другие. Пока
еще никто из жуткого сборища монстров не напал на освещенных пламенем
людей, но самый вид чудовищ повергал в страх и изматывал нервы. А нервы у
бродяг уже были порядком измотаны, возможно, предыдущими встречами с этой
нечистью.
Когда нечто с головою козла, но с совершенно человеческим, если не
считать хвоста и копыт, телом, скакнуло в круг света и начало выделывать
антраша [в классическом балете - прыжок, во время которого вытянутые ноги
танцовщика скрещиваются в воздухе несколько раз] и кланяться, один из
латников запрокинул голову и завыл, как собака. Тот, который взял Ника в
плен, обернулся и ударил его с такой силой, что тот упал и остался лежать
на земле, тихо поскуливая. Козлоголовый фыркнул, подпрыгнул высоко в
воздухе и клацнул копытами друг о друга.
Монах бросился вперед, выставив шест. Козлоголовый тонко взвизгнул и
попятился, словно в этом оружии была заключена страшная угроза. Однако
вместо него сейчас же появился другой: человеческое тело излучало золотое
сияние, а за спиной колыхались два белых крыла. Над могучими плечам
торчала совиная голова. Левая рука крылатого чудища покоилась на спине
огромного, с лошадь, волка.
- Андрас! - Монах, похоже, узнал это видение. - Демон!
Шест снова пошел в ход.
Но на сей раз атака оказалась неудачной: обрамленный перьями, острый
клюв открылся, и послышался какой-то сперва неясный звук. Он нарастал,
заполняя собой ночь, раскалывая череп, - Ник уже морщился от боли, а крик
становился все громче и громче.
Мука сделалась невыносимой, Ник ничего, кроме нее, не осознавал. И он
уже был близок к обмороку, когда увидел, как в тумане, что люди у костров
выронили оружие, даже монах бросил свой шест с крестом. Они зажимали
ладонями уши, лица исказились от боли; шатаясь, они поднялись и побрели.
Не навстречу существу с совиной головой - оно уже исчезло. Нет, спотыкаясь
и пошатываясь, они скрылись в кустах, влекомые некой силой, которой не
могли противиться. Латники, за ними женщина, путаясь в подметавшей землю
юбке, наконец, монах с застывшим в страдальческой гримасе лицом брели в
кишащую призраками тьму.
Ник тоже чувствовал эту силу и бился в своих путах, чтобы подчиниться
пронзительному зову, но веревки лишь глубже впивались в тело. Он отчаянно
рванулся, чтобы идти на зов, - иначе от боли нет спасения, он должен идти!
И не мог. Наконец, сломленный, совсем обессиленный, он затих, и лишь
терзающие плоть ремни удерживали его на ногах.
Бродяги исчезли, а тощая кляча и понурый мул остались на поляне,
пощипывая траву как ни в чем не бывало. Голова у Ника уже не разламывалась
от боли, хотя издалека до него еще доносился, постепенно стихая,
мучительный звук.
Что будет с теми, кто подчинился зову? Ник этого не знал, но был
уверен, что они не вернутся освободить или прикончить своего пленника. Еще
не совсем придя в себя после пытки, которой подвергся его слух, Ник тем не
менее начал понимать, что по-прежнему крепко привязан к дереву.
В свете костров ярко блестели брошенные кинжалы - но были для него
так же недосягаемы, как если бы находились в его родном мире.
Тут сверху донесся какой-то звук, и Ник задрал голову, пытаясь
увидеть, что там такое. Уж не летающее ли чудовище?
Что-то лишь мелькнуло перед глазами, но Ник был уверен, что не
ошибся. В том направлении, куда ушли бродяги, пронеслась летающая тарелка.
Не для того ли предназначался этот зов, чтобы скрывающиеся в зарослях
покинули свое убежище и вышли на открытое пространство, где их легко
переловить?
Те чудища - бродяги, похоже, могли их опознать, Ник вспомнил, что
монах называл имя существа с совиной головой, - какое они имеют отношение
к летающим тарелкам? Впрочем, их могли использовать, чтобы обезоружить и
сломить намеченные жертвы.
Но если охотники захватят бродяг, то узнают о Нике! Возможно, уже
знают и полагают, что Ник никуда не денется. Бежать отсюда, во что бы то
ни стало бежать! В эту минуту летающие охотники казались страшнее любого
из чудовищ, которых Ник видел сегодня на поляне, - чудовища могут быть
иллюзиями, а тарелки уж точно настоящие.
Бежать, но каким образом? Кинжалы... У него не больше шансов до них
дотянуться, чем позвать на помощь Страуда, Крокера или викария. Или
встретиться с Герольдом.
Герольд!
Ник сосредоточился, вспоминая, каким увидел Герольда, выбравшись из
пещеры, ясно представил себе его сверкающий камзол. Страх понемногу
улегся. Волны зла, нахлынувшие с темнотой, рассеялись, и Ник почувствовал
на влажном от пота лице свежее, ароматное дыхание леса.
Да, но летающая тарелка! Освободиться прежде, чем ее экипаж окажется
здесь! Ник был слишком измучен, чтобы бороться с путами, которые
затягивались все туже при каждом движении, руки и ноги стали пугающе
бесчувственными.
Герольд... Вместо того, чтобы думать, как спастись, Ник продолжал
вспоминать - и Авалон стоял перед его внутренним взором.
- Авалон!
Что побудило его произнести это имя? Лошадь вздернула голову,
заржала, и ей отозвался мул. Животные перестали щипать траву и стояли,
глядя на дерево, к которому был привязан Ник.
Затем появился он!
Еще один призрак? Если так, то выглядел он чрезвычайно реально.
- Авалон? - Ник произнес это как вопрос. Захочет ли Герольд его
спасти? Или оставит на милость летающих охотников, раз Ник не принял его
предложение?
- Я Авалон, - услышал он в ответ.
- Вы можете... вы меня освободите? - Ник перешел сразу к делу. Пусть
Герольд скажет "да" или "нет", и покончим с этим.
- Каждый должен освободить себя сам. Свобода возможна для всех, но ты
должен сделать выбор сам.
- Но... я не могу пошевелиться... даже чтобы взять это ваше бесценное
яблоко, если захочу!
Как и прежде, лицо Герольда ничего не выражало; вокруг него
разливалось сияние.
- Существует три вида свободы. - Авалон не извлек яблоко. - Есть
свобода тела, есть свобода мысли, и есть свобода духа. Дабы стать воистину
свободным, человек должен обрести все три...
У Ника в душе закипел гнев. Сейчас время - его злейший враг, и он
вовсе не желал тратить его на философские споры.
- Мне от этого не легче.
- Свобода - в тебе самом, - отвечал Авалон, - равно как и во всех
живых существах...
Он чуть повернулся и перевел невозмутимый взгляд с Ника на лошадь и
мула. За время, что он на них смотрел, Ник успел несколько раз вздохнуть.
Затем животные замотали головами с такой энергией, которую до сих пор эти
заморенные существа ни разу не проявляли.
Они подошли к зарослям кустарника, сунули глубоко в листву морды и
принялись с какой-то явно разумной целью поворачивать головы и выгибать
шеи. Веревки с кусочками металла, которые латники намотали им на шеи,
зацепились за ветки. Затем каждый из них наклонил голову, дернулся назад -
веревки соскользнули и остались висеть на кустах.
Освобожденные лошадь и мул тотчас же подошли к Герольду и склонили
перед ним головы. Он протянул руку к сбруям, но не коснулся - упряжи упали
на землю, освободив животных от всего, чем их опутал человек.
Однако они по-прежнему стояли и глядели на Герольда, а он на них -
словно вели безмолвную беседу. Потом лошадь негромко заржала, мул заревел.
Они развернулись и потрусили во тьму.
- Если вы в состоянии освободить их, - запальчиво проговорил Ник, -
то можете то же самое сделать и для меня.
- Свобода в твоих руках, лишь ты сам можешь ее обрести.
Ник понял, что Герольд говорит это с какой-то целью, а не из желания
ему досадить. Лошадь и мул избавились от своих "оков", но все попытки Ника
только вконец обессилили его. Ему не освободиться без посторонней помощи -
это просто невозможно.
- Как? - спросил он.
Ответа не последовало.
- Вы же объяснили животным! - сердито настаивал Ник.
Герольд хранил молчание.
Свобода, которую лишь он сам может обрести? Возможно, из-за того, что
он не принял золотого яблока, Герольд не может или не желает ему помочь
чем-либо еще, кроме этого туманного утверждения? Ник оперся на ствол
дерева и постарался спокойно подумать. Несомненно, способ есть. Вряд ли
Авалон по какой-то неясной причине нарочно его мучает. А если такой способ
есть, то у него должно хватить воли, терпения и ума, чтобы его найти.
Тщетные попытки вырваться ничего не дали. Лежащие на земле кинжалы -
вот мука! - он видел, но достать не мог.
Итак - что же остается?
Тело было не свободно. Свобода мысли, свобода духа - может ли он
воспользоваться ими? Телепатия... Предвидение... Человеческий мозг таит в
себе различные силы... Паранормальные способности. Но подобным даром
обладают немногие, и Ник к их числу не принадлежит.
Кинжалы... он их видит... свобода мысли...
Авалон ждал. Он больше ничем не поможет. Ник был уверен, что остается
рассчитывать только на себя, на свою волю и силы.
Кинжалы... как-то их использовать...
С величайшим напряжением Ник вглядывался в тот, что лежал всех ближе,
- тонкий клинок, который выронила женщина. Нож... веревка... они
соприкасаются... и он свободен.
Нож... веревка... Не думать ни о чем ином, только об этом узком,
отливающем красным в свете угасающего пламени, лезвии, о веревках,
стягивающих тело. Нож... веревка....
По лицу катились капли пота. У Ника было странное чувство, будто
какая-то его часть пытается оторваться от тела. Часть... словно рука...
пытается освободиться. Если он не может сдвинуть кинжал с места силой
своего желания... что там насчет руки?
Ник переменил тактику. Кисть... рука... свободная... дотягивается до
освещенной площадки. В некоторых случаях тело повинуется приказам мысли,
удастся ли сейчас? В воздухе появилось нечто смутное, призрачное:
коснулось кинжала. Так, значит, железо этому не помеха! Ник
сосредоточился. Кисть, пять пальцев... отведенный большой палец и еще
четыре, которые сомкнулись вокруг рукоятки. Вот он, сероватый призрак...
стиснувший кинжал.
У него была кисть, но ее нужно присоединить к руке, иначе все теряет
смысл. Рука... он представлял себе запястье, затем руку до локтя, до
плеча. Снова образовалось нечто туманное и призрачное. Оно слилось с
кистью, а другим концом касалось его плеча...
Ну же!
Никогда прежде какие-либо действия не давались ему таким напряжением
воли. Длинная-предлинная призрачная "рука" начала стягиваться. Он должен
удержать ее - должен!
Ник прерывисто дышал. К себе, тянуть к себе - он должен подтащить
кинжал!
Лезвие уже уползло из освещенного круга, перемещаясь по земле
короткими рывками, словно энергия Ника то приливала, то убывала. Но лезвие
приближалось! Ник не чувствовал радости - только необходимость держать и
тащить.
Теперь кинжал у его ног, длинная призрачная рука провисла и упала на
землю кольцами, как ослабленная веревка. Ник был чуть жив - тяжелой черной
пеленой на него навалилась усталость, какой он не испытывал никогда в
жизни. Если поддаться ей, он пропал.
Кинжал должен подняться! Поникший призрак уплотнился, кольца слились
в более толстую, отчетливо видимую колонну, на конце которой была
сжимавшая кинжал кисть. Вверх! Ник обратился в одно-единственное страстное
желание.
Короткими толчками лезвие стало подниматься. Острие кольнуло в
колено. Ник поднял кинжал выше, до первого витка опутывавшего его ремня.
Режь! Он приказал - режь!
Лезвие двигалось медленно, слишком медленно. Ника охватило было
отчаяние, затем он взял себя в руки. Пусть медленно, но все же оно
двигается.
Режь!
Лезвие потихоньку елозило по жесткой коже ремня. Лишь бы оно было
достаточно острым! Не отвлекаться... думать только об одном... режь...
режь... режь!
Обрезанный конец ремня змеей свернулся у его ног; туманная колонна
сломалась, вместе с ней упал кинжал. Из последних сил Ник отчаянно
забился. Путы спали, и он повалился ничком на землю, полумертвый от
усталости.
Он повернул голову и взглядом поискал Авалона. Герольд исчез. Ник
лежал в одиночестве между угасающих костров, перед ним на фоне красных
угольков чернел кособокий крест.
Он свободен, но руки по-прежнему связаны, ноги онемели, и нет никаких
сил.
Руки - нужно развязать руки. Кинжал. Ник лежал и смотрел на него. Он
снова попытался создать руку-призрак, однако сила, породившая ее в первый
раз, иссякла. Теперь помогать себе надо физически.
Он с трудом перевалился на бок, скрючился и нащупал лезвие...
Как-нибудь бы его закрепить... но онемевшие пальцы не двигались.
Закрепить! Извиваясь на земле, Ник весом собственного тела вдавил рукоятку
глубоко в прошлогоднюю опавшую листву. Где-то здесь был камень,
пододвинуть его... Он терпеливо трудился, пока не решил, что закрепил
клинок вполне надежно. Туда-сюда - Ник водил руками по лезвию, даже не
зная точно, режет ли оно веревки.
Он не был уверен в этом до тех пор, пока не упали на землю
освобожденные руки и не началось мучительное восстановление
кровообращения. Затем он заставил себя подняться на ноги и приник к
дереву, у которого простоял долгие часы. Лежащий у ног кинжал... железо.
Придерживаясь опухшей рукой за ствол, чтобы не упасть, Ник неловко
нагнулся и поднял, затем, через силу сомкнув на рукоятке ноющие пальцы,
кое-как засунул кинжал за пояс.
Теперь он вспомнил о летающей тарелке, и его вновь охватил страх.
Опираясь на дерево, Ник обогнул его, уходя прочь от костров. Однако ноги
не слушались, ему казалось, что он вообще не в состоянии идти. Кусты...
только бы до них добраться...
Он заковылял вперед. Там, едва различимый во мраке, стеной стоял
кустарник повыше и погуще. Ник опустился на колени, потом на живот - и
пополз, проталкиваясь под защиту ветвей до тех пор, пока силы не покинули
его окончательно, пока не истратил последнюю частицу своей энергии.
И затем им овладел даже не сон, а такая бесконечная усталость, что он
не мог и рукой шевельнуть, хотя голова оставалась ясной.
Ник пока так и не разобрался, что же такое он сделал. Механика - да,
это понятно: он подтащил кинжал и разрезал ремни. Но как он это смог?
Существуют законы природы. Дома Ника учили, что подобное невероятно,
однако здесь эти законы, видимо, не действуют. Герольд говорил о трех
видах свободы. Этой ночью Ник воспользовался одним из них, чтобы достичь
другого, хотя мог бы поклясться, что сделать этого таким образом нельзя.
Он прикрыл глаза. Не надо сейчас ни о чем думать - не надо удивляться
и размышлять. Забыть обо всем. Нужно расслабиться, а не думать,
сосредотачиваться, действовать...
Боль понемногу стихает, тело успокаивается... Зло, столь обильно сюда
нахлынувшее, ушло. Земля под Ником слегка подалась, принимая его
исстрадавшееся тело, баюкая его. Листья тихонько гладили его запрокинутое
лицо, освежая своим легким ароматом. Он слился с землей, с кустами... Он
спасен... в безопасности... в укрытии... Он забылся спокойным, без
кошмаров, сном.
Просыпался Ник медленно, не как человек, вдруг разбуженный чувством
опасности. Возвращение к реальности было плавным, мягким, сон отпускал его
постепенно. Он услышал негромкое щебетание птиц, шорохи...
Ник открыл глаза. Вокруг, совсем рядом, были листья, некоторые нежно
касались его лица. Он начал соображать, как и почему оказался здесь. День
был уже в разгаре.
Тело ныло, ломило и болело, запястья жгло огнем, и все же он
чувствовал себя отлично, каким-то обновленным, как будто страдания плоти
ничего не значили. И он продолжал наслаждаться неподвижностью.
Это было не чувство мира и безопасности, что жило в заброшенной
ферме, - оно было чуждым, принадлежащим здешнему миру, однако исполненным
дружелюбия, словно Нику разрешили переступить порог двери, ведущей в
новую, отличную от прежней, жизнь.
Наконец о себе заявили голод и жажда, и Нику пришлось тронуться в
путь. Он с трудом выполз из своего убежища: руки отекли, запястья
изранены. Ручей должен быть там.
Пошатываясь, он двинулся вперед. На залитой солнцем поляне чернели
кострища, лежали два кинжала и шест с крестом на конце. Ник прошел мимо
валуна, у которого днем раньше сидела женщина, упал на колени у кромки
воды. Потом лег, погружая в воду лицо, жадно глотая студеную влагу, окуная
в нее израненные руки, отчего их жгло, как огнем. И сонное умиротворение
улетучилось.
Судя по тому, как припекает солнце, время, должно быть, около
полудня. Сумеет ли он найти дорогу обратно к пещере? И ищут ли его?
Улетели ли тарелки охотников?
Оглядевшись, Ник решил, что после того, как бродяги покинули поляну,
на нее никто не приходил. Он подобрал кинжалы, но шест с крестом оставил
лежать на земле. Затем медленно осмотрелся, тщетно пытаясь определить, в
какую сторону идти.
Под деревьями можно укрыться от летающих тарелок, но в лесу
достаточно своих странных обитателей. Можно пойти вдоль ручья - только
куда он выведет? Насколько Ник знал, рядом с пещерой никакого ручья не
протекало. К тому же он голоден...
Мысль о рыбе побудила его все же отправиться по берегу, хотя он
понятия не имел, как будет ее ловить, даже если и увидит. Впрочем, вскоре
он набрел на кусты, богато усыпанные ягодами.
При его приближении испуганно вспархивали птицы, но тут же снова
возвращались и принимались склевывать урожай.
Ник жадно набирал полные пригоршни спелых ягод и высыпал в рот, руки
быстро стали темными от сока. Черная смородина, решил он, причем очень
густой ягодник. Он обогнул куст, торопливо его обирая, и неожиданно
услышал сопение. Чуть дальше, в сердце ягодного изобилия, Ник увидел
мохнатую коричневую тушу. Он отпрянул обратно за куст и подался прочь.
Медведь, если и в самом деле это был медведь, не обратил на него внимания,
поглощенный своим занятием. Что ж, Ник будет держаться своего края
ягодника, а лесной хозяин пусть останется на том.
Отступая, Ник вдруг вздрогнул от резкого крика и отпрыгнул назад.
Перед ним, явно испуганный и рассерженный, стоял....
Ник только моргнул, когда существо метнулось прочь и скрылось в
высокой траве. Он не сделал ни шага вслед, даже не знал, хочет ли увидеть
его еще раз.
Однако в подтверждение того, что Ник действительно видел, на земле
осталось лежать лукошко. Ник нагнулся к нему и поднял. Крошечное - он смог
продеть под ручку всего два пальца - и очень красиво сплетенное из сушеных
разноцветных травинок.
Ник собрал и осторожно сложил обратно высыпавшиеся ягоды и добавил
еще горсточку, чтобы лукошко было полным. Ставя его на место, Ник бросил
взгляд на траву, в которой скрылся негодующий владелец лукошка, надеясь,
что тот за ним наблюдает.
- Прошу прощения, - сказал он очень тихо, помня о медведе.
Затем, не оглядываясь, направился дальше. Его изумление поутихло.
Викарий не раз говорил, что здесь оживают легенды, - а разве мало было
преданий о настоящих "маленьких народцах" - эльфах и гномах? Хотя
последние, кажется, должны жить под землей и искать сокровища.
Ник больше не сомневался, что видел крошечного человечка или похожее
на человека существо, в зелено-коричневой, пятнистой одежде, в которой
хорошо прятаться в лесу. И уж конечно, видел он здесь вещи и почуднее.
Гномы, эльфы... Ник пожалел, что так мало о них знает. Прежде чем
соваться в этот мир, следует хорошенько почитать старые волшебные сказки.
Прав ли Хадлетт, утверждая, что когда-то в прошлом Люди с Холмов могли
проникать в их собственный мир, что, возможно, их туда даже изгоняли и что
из-за этого и рождались волшебные сказки? Некоторые их персонажи были к
человеку добры, Ник это помнил. Но встречались и другие - ведьмы,
великаны, людоеды, драконы...
Ягоды уже не казались такими сладкими. Он покинул ягодник и
направился дальше вдоль ручья, внимательно глядя под ноги и осматривая
кусты вокруг. Кто за ним следит? У него в мыслях нет ничего дурного, но
понимают ли это они? Здесь могут быть и бродяги, такие же мерзкие типы,
как те, от которых он спасся столь чудесным образом. Уж они-то точно Людям
с Холмов первые враги, и смогут ли те отличить безобидного путника от
злобного разбойника?
Он надеялся, что они имеют такую же защиту, как Герольд. Крошечный
человечек и его народ были Нику очень симпатичны. Герольд... Куда Авалон
тогда подевался? И почему покинул Ника? Хотя он и подсказал, как спастись,
он исчез. Смогут ли товарищи Ника воспользоваться теперь его знанием?
Ник медленно осмотрелся, пытаясь сориентироваться. Он хотел вернуться
в пещеру и рассказать, что с ним произошло. И они должны ему поверить! По
сравнению со всеми прочими невозможными вещами, которые здесь постоянно
происходят, его рассказ не покажется уж совсем невероятным.
Кажется, ему надо идти левее. И лес там вроде бы не такой густой.
Если пойти напрямик... он решительно двинулся вперед.
По пути ему встретилось еще несколько смородиновых кустов, и он на
ходу сорвал несколько горсточек. Однако дальше под деревьями кусты не
росли, и Ник заторопился, пытаясь избавиться от ощущения, что за ним
пристально следят чьи-то глаза, что вот-вот перед ним предстанет
какой-нибудь лесовик со свитой невиданных зверей. Но даже если его и
сопровождал кто-то невидимый, он решил Ника не трогать. Затем Ник увидел
тропинку со следами оленьих копыт, которая вела туда же, куда направлялся
и он. Свернув на нее, он с удовольствием прибавил шагу.
Ник вышел на опушку уже к вечеру. Постоял, оглядывая небо, - нет ли
тарелок охотников. С криком летели большие птицы, целая сверкающая ярким
оперением стая. Они кружились невдалеке над полем, резко ныряя вниз и
вновь поднимаясь.
Казалось, они раз за разом облетают какой-то предмет. Ник
благоразумно притаился в укрытии и продолжал следить. Солнце ярко светило,
но он ничего не видел...
Или видел? Что-то там все же было, что-то поднималось к небу, подобно
башням чудесного города. Но такое прозрачное, что, в сущности, невидимое.
Чем дальше Ник наблюдал за птицами, тем больше убеждался, что это так.
Наконец кружившаяся стая вытянулась в линию, и птицы стали снижаться,
поочередно исчезая из виду там, где, как полагал Ник, что-то возвышалось.
Он протер глаза. Оно... оно становилось все более видимым. Башни...
как в городе, но ниже и числом меньше. Они постепенно теряли прозрачность,
приобретая твердость и объем. Теперь перед Ником стояло что-то похожее на
обнесенный стеной средневековый замок.

12

С виду замок окончательно принял осязаемые формы, однако был лишен
сверкающего многоцветья города. Радужные огни не играли на стенах, не
взбегали на башни, не светились в небе. Замок был серовато-белый, словно
построенный из природного камня.
Хотя птицы больше не появлялись, Ник увидел какое-то движение.
Обращенная к нему часть стены медленно опустилась, превратившись в
подъемный мост, словно замок был окружен рвом. По нему проскакали
облаченные в яркие одежды всадники.
Впереди ехал Герольд. Ник сразу же узнал его камзол. За ним, на
летающих скакунах, еще четверо, разбившись на пары. На них были камзолы
того же покроя, что и у Герольда, но сочного зеленого цвета. И на груди у
каждого было вышито лишь по одной эмблеме, которые Ник с такого расстояния
не мог разглядеть.
Казалось, кони идут спокойно и не торопясь, однако впечатление это
было обманчиво, и совсем скоро всадники приблизились к Нику. Он больше не
прятался, уверенный, что они не причинят ему вреда, желая узнать как можно
больше и о них, и об их странном замке.
Однако ни Герольд, ни его спутники не обратили на Ника внимания. Они
скакали в полном молчании, глядя только вперед, и их лица были неподвижны
и бесстрастны. Когда они подъехали ближе, Ник увидел, что у двоих длинные,
до плеч, волосы, и в одной из всадниц узнал Риту. Их спутники не походили
в точности на Герольда и, возможно, когда-то, подобно Рите, были
обыкновенными людьми.
Теперь Ник рассмотрел вышитые блестящими золотыми и серебряными
нитями узоры на камзолах. Каждый из них представлял собой ветвь
какого-нибудь дерева. У первого мужчины, несомненно, был вышит дуб - очень
точно изображенные листья и золотые желуди. Рядом с ним ехала Рита, с
изображением яблоневой ветви на груди. Ветки, вышитые на камзолах второй
пары, усыпанные серебряными цветами, Ник не узнал.
Они двигались бесшумно, поскольку лапы их коней касались земли без
единого звука, и глядели прямо перед собой, словно завороженные.
Ник сперва хотел остановить их, однако у всадников был настолько
отрешенный вид, что он не отважился и лишь молча проводил их взглядом.
У самой опушки длинноногие скакуны начали подниматься в воздух, и,
словно по команде, из поднебесья тут же спустилась пара огромных
белокрылых птиц. Дважды облетев вокруг всадников, они устремились вперед
во главе кавалькады.
Когда все скрылись из виду, Ник обернулся взглянуть на замок. Он
думал, что тот сейчас же исчезнет, однако в сумерках замок казался даже
более реальным, чем прежде. Только проем в стене снова был закрыт
поднявшимся мостом.
Его разбирало любопытство. Не подойти ли поближе? Ник присел на
корточки, всецело поглощенный замком. Настоящий он или нет? После всех
здешних приключений Ник уже не мог полностью доверять своим глазам.
Подойти проверить или не стоит?
- Николас!
Громкий шепот разом вернул его к реальности. Схватившись за кинжал,
он обернулся к кусту, из которого донесся окрик.
- Кто здесь? - Ник, готовый к бою, сжимал клинок, хотя еще никогда в
жизни не поднимал оружие на другого человека.
Осторожно приподнялась ветка, и сквозь листву Ник разглядел лицо
викария. С облегчением сунув кинжал обратно за пояс, Ник обогнул куст, в
котором прятался сам, и через минуту стоял перед Хадлеттом и Крокером.
- Как вы меня нашли?
- Где ты был?
Вопросы прозвучали одновременно, и в резком тоне Крокера слышалась
злость.
Однако викарий ободряюще взял Ника за локоть.
- Какое счастье, мой мальчик. Ты в безопасности!
- Теперь - да, - ответил Ник. - Если кто-нибудь здесь вообще может
считать себя в безопасности.
Необычайно быстро стемнело. Взглянув на небо, Ник увидел
надвигающиеся темные тучи; вдалеке сверкнула молния, и донесся
приглушенный раскат грома.
- Что произошло? - сердито настаивал на объяснении Крокер.
- Меня поймали бродяги... - Ник был краток. Викарию он мог бы
рассказать и подробнее, но его натянутые отношения с летчиком не
располагали к откровенности. Ник не принял предложение Герольда - и все же
был убежден, что стал несколько иным, не тем, что прежде. А если англичане
рассматривали изменение как угрозу и считали ее достаточным основанием,
чтобы отвернуться от человека и прогнать его прочь, то не следовало давать
Крокеру хороший повод отделаться от Ника.
Послышался второй раскат грома - гроза приближалась.
- Надо бы поискать укрытие, - заметил Хадлетт. - Скоро хлынет ливень.
- Там? - Крокер указал на замок. Хотя стены его не светились, на
башнях кое-где сверкали искры, словно в окнах виднелись зажженные
светильники.
Ник подумал: видели ли они, как замок возник из ничего в чистом поле?
Но хотя он сгорал от любопытства, замок не влек его к себе столь же
неодолимо, как город.
- Пожалуй, мы можем успеть до дождя в одно место, которое я знаю. -
Хадлетт не ответил на реплику Крокера. - Если отправимся сейчас же.
Именно он, а не летчик, повел их сквозь заросли на запад вдоль кромки
леса. Первые крупные капли упали с громким стуком прежде, чем они
добрались до обещанного укрытия.
На земле лежало огромное поваленное дерево. Его вывернутые корни уже
успели порасти травой, и, раздвинув этот зеленый занавес, можно было
забраться в укромную норку, где хватило места для троих, хоть и пришлось
сидеть, тесно прижавшись друг к другу.
Отдельные капли все же просачивались внутрь, но их было немного. Едва
все устроились, как Крокер снова принялся за расспросы.
- Значит, тебя поймали. Кто?
Ник принялся описывать шайку бродяг. Раз или два викарий его
останавливал и просил рассказать подробнее - когда Ник говорил о монахе.
Однако когда Ник дошел в своем рассказе до осаждавших лагерь чудовищ,
Крокер зашевелился.
- Змея с женской головой? Штука с головой совы? И ты воображаешь, что
мы в это...
- Ламия... и Андрас, - проговорил викарий.
- Кто-кто? - воинственно переспросил Крокер.
- Ламия - змея-демон, которая часто упоминается в древней мифологии.
И Андрас...
Теперь вмешался Ник:
- Именно так его называл монах - во всяком случае, очень похоже!
- Андрас, великий князь преисподней. Того, к кому благоволит, он учит
убивать своих врагов, будь то господа или слуги. В армии обреченных
командует тридцатью легионами. - Викарий, казалось, зачитывает официальную
справку.
- Но вы же не верите в... - снова пытался возразить Крокер.
- Я - нет, и вы, Барри, тоже. Но если бы кто-нибудь верил в князя
преисподней Андраса и в то, что Ламия является, дабы раздавить своим
змеиным телом человеческую душу, - то разве здесь не самое подходящее
место для их проявления?
Ник уловил его мысль.
- Вы хотите сказать - те кошмары, в которые человек верит, они
реально существуют здесь?
- Я пришел к такому выводу. И если это действительно так, то и
противоположные силы - ведь верят же люди в добро - тоже должны себя
проявить. Однако человеку легче поверить в реальность зла, нежели в
абсолютное добро. Это проклятие, которое мы несем в себе до самой смерти.
Для тех несчастных здесь - ад, но они сами его себе создали.
- Эти бродяги были воплощением зла. - Ник употребил выражение,
которое вряд ли бы пришло ему в голову в его родном мире. - Вы их не
видели. Эта женщина... она была... ну, ее можно назвать дьяволицей. И
монах - фанатик, ему бы еретиков сжигать в религиозном экстазе. А
остальные - в наше время они были бы уличными грабителями, им доставляет
удовольствие избивать людей.
- Сэр, - обратился к викарию Крокер. Он, видимо, слушал вполуха,
поглощенный собственными мыслями. - Если они верили, что могут увидеть
чудовищ и бесов, и увидели их, то как по-вашему, мы тоже можем вообразить
себе такую чертовщину?
- Весьма вероятно. Но мы с вами - из другой эпохи. Наши демоны -
иные. Они, я бы сказал, не имеют обличья. Наше зло абстрактно, хотя и не
становится от этого меньше. Мы больше не предаем анафеме Сатану, его
происки и его посланцев. Теперь мы говорим о грехах наций, о зле,
порожденном войнами, развитием промышленности, изуверством. Абстрактные,
если хотите, безликие демоны. Мы говорим о "них", ответственных за то или
это. Но "они" редко имеют конкретное имя и конкретное тело. Тот монах
верил, что его демоны имеют индивидуальность, имена, определенный статус -
они и явились ему такими. Мы не можем вызвать здесь наших демонов - они не
имеют обличья. В нашем мире всегда было и есть огромное зло, однако его
облик и формы проявления менялись от века к веку, и для нас оно перестало
быть персонифицированным.
- А Гитлер? - возразил Крокер.
- Да, наше поколение видит в нем демона. А в чем - ваше поколение,
Николас?
- Ни в ком и ни в чем конкретно. Именно так, как вы сказали, сэр.
- Все это очень интересно, - вмешался Крокер. - Но как же тебе
удалось улизнуть от этих типов? Тебя развязал какой-нибудь демон и исчез
затем в облаке дыма?
Ник замялся. Разговор приближался к тому, о чем рассказать он не
решался. В этом мире приходилось верить во множество невероятных вещей, но
поверят его собеседники в то, что произошло?
- Ну так что? - Голос Крокера стал еще жестче. - Что же все-таки
случилось потом?
Ника приперли к стене - нужно было говорить правду, а значит, сказать
и про Авалона. Но он умолчал о своей первой встрече с ним, и это могло
навлечь на него подозрения.
- Ты в затруднении, Николас, - проговорил викарий настолько же мягко,
насколько тон Крокера Ника раздражал. - Тебе нелегко объяснить
происшедшее.
Хадлетт говорил так, будто все знал сам, и Ник понял, что тот
почувствует любую увертку. Он собрался с духом.
- Это началось раньше... - Торопясь, он принялся рассказывать о
встрече с Авалоном, опасаясь, что если будет колебаться дальше, то
мужество покинет его.
- Повтори-ка эти названия! - прервал Хадлетт в том месте, которое
самому Нику казалось ничем не примечательным. Однако он повиновался.
- Он сказал: "Авалон, Тара, Броселианда и Карнак".
- Великие святыни кельтов, - пояснил Хадлетт. - Места, которые многие
и поныне считают средоточием психической энергии. Хотя местонахождение
Авалона не было до сих пор с уверенностью определено. Согласно легенде, он
где-то на западе. И герольды с такими именами... да, все соответствует...
- Чему соответствует? - спросил Крокер.
- Принципам древней геральдики. Герольды Британии получали имена по
названию основных графств - например, Йорк, Ланкастер, Ричмонд. Имена,
которые носили помощники герольдов, восходили к древним символам
королевства. А герольдмейстеры, которым подчинялись и те, и другие,
именовались в честь провинций - Кларенсо, Норруа, Ольстер и так далее.
Если сведения Николаса верны, то здесь должно быть четыре Герольда, и
каждый носит имя одного из древних святилищ нашего с вами мира - не
исключено, что именно они когда-то были воротами в мир здешний. Тара
находится в Ирландии, Карнак и Броселианда - в Бретани, но все это
наследие кельтов. Кстати, именно к кельтским поверьям восходят наши
легенды о Людях с Холмов. Хотел бы я знать, кто здесь герольдмейстер?
- Не понимаю, какое отношение это имеет к нам? - возразил Крокер. -
Мы все знаем, что представляет собой этот Герольд и что он делает с
дурачками, которые его слушают. Похоже, Шоу, что и ты наслушался его
речей. Что он тебе предложил - что-нибудь стоящее?
Ник сдержался; он ожидал подобных подозрений.
- Он предложил, - с расстановкой заговорил Ник, - золотое яблоко и
безопасность этого мира. Говорил о грядущей страшной угрозе, о том, что
Зло уже не раз охватывало эту землю прежде и что оно надвигается вновь. По
его словам, не пострадает лишь тот, кто примет причастие Авалона.
- Золотое яблоко, - задумчиво повторил Хадлетт. - Да, опять
символично.
- И смертельно опасно! Не забудьте, сэр, - смертельно опасно!
- Да, - согласился викарий, но в голосе его прозвучала какая-то
странная нотка.
- Значит, ты встретил Авалона - что было дальше? - Крокер вернулся к
рассказу Ника. - Твои латники его тоже сцапали?
- Они пытались. То ли поймать, то ли убить. Монах пытался.
Ник рассказал, как монах безуспешно орудовал своим шестом с крестом
на конце и как Герольд исчез.
- Значит, так они тебя поймали. А теперь недурно было бы услышать,
как ты от них улизнул.
Ник рассказал о неодолимо влекущем мучительном звуке, о том, как ушли
бродяги и он был оставлен на произвол судьбы. Он не стал говорить о
собственных страхах, а сразу перешел к возвращению Герольда, к сцене с
лошадью и мулом. Затем, подбирая самые убедительные слова, он поведал и об
остальном.
Его больше не перебивали и молча выслушали рассказ до того момента,
когда на пустом месте из воздуха возник замок и из него выехал Герольд с
четырьмя спутниками.
Именно здесь викарий задал вопрос, но отнюдь не тот, что Ник мог бы
ожидать, - не о том, что он делал, а о вышивках на зеленых камзолах у
свиты Герольда.
- Дуб и яблоня, и двое с белыми или серебряными цветами, - повторил
Хадлетт. - Дуб и яблоня - очень древние символы. Символы могущества. Два
других... интересно... Но было бы лучше мне на них взглянуть. Боярышник?
Бузина? Удивительно - старые-престарые поверья...
- А мне удивительно, - веско проговорил Крокер, - что ты еще здесь,
Шоу. Ведь ты взял яблоко?
Ник ожидал этого обвинения. Как доказать, что оно ложно?
- Видно ли, что со мной произошли те изменения, о которых вы
говорили, сэр? - не ответив на вопрос летчика, обратился он к викарию.
- Изменения... какие изменения? - рассеянно переспросил Хадлетт.
- Которым подвергаются те, кто принимает предложение Герольда. Я его
не принял. Хотите, чтобы я поклялся? Или вы можете убедиться сами? У вас в
этом больше опыта, чем у меня. Я не могу объяснить, что со мной произошло
- когда я спасся. Герольд говорил о свободе, и я просто попытался
использовать то, что он имел в виду, насколько я его понял. У меня
получилось, хотя я не могу сказать, как и почему. Но-я-не-брал-яблоко, - с
расстановкой и как можно убедительнее проговорил Ник, затем повторил
последнюю фразу. Быть может, Крокер и не поверит, однако Ник надеялся на
Хадлетта.
- Изменения, - снова произнес викарий. - Ах да, то, о чем мы с тобой
говорили раньше.
Тон его показался Нику до обидного отрешенным, словно викария это
ничуть не заботило. Но все же Хадлетта нужно привлечь на свою сторону до
того, как они вернутся в пещеру. Ник был уверен, что Крокер окажется не
одинок и у остальных возникнет то же самое подозрение. Джин всегда
поддержит летчика, что бы тот ни утверждал, да и Страуд вряд ли сильно
Нику обрадуется, едва только Крокер заговорит. Но он хорошо знал, как все
прислушиваются к Хадлетту. Если викарий будет за него, Нику обеспечена
надежная поддержка.
Но что делать дальше, Ник не имел ни малейшего представления. Он
искренне верил, что Герольд не солгал, предупреждая о грядущей опасности.
К тому же после встречи с бродягами и их чудовищами, будь те настоящие или
призрачные, собственный опыт Ника наравне с угрозой, исходящей от летающих
тарелок, заставляли думать о том, чтобы получше изучить Авалон и его
обещанные блага. Безопасность - вот что, полагал он, необходимо искать.
При этом он совершенно не верил в успех затеи с плотом. У них нет даже
оружия, которые они могли бы противопоставить вооружению взявших Ника в
плен средневековых бродяг. Рогатки против мечей!
- Я верю тебе, Ник.
Он чуть не вздрогнул. Хадлетт так медлил с ответом, что Ник уже ждал
самого худшего.
- И я также думаю, что обретенные тобой знания смогут в будущем
пригодиться всем нам, - продолжал викарий. - Видимо, придется провести
здесь время до утра, однако чем скорее мы вернемся в пещеру и обсудим все
это, тем лучше.
Крокер что-то пробурчал, так тихо, что Ник не расслышал, хоть они и
сидели, плотно прижавшись друг к другу. Однако он не сомневался, что
летчик остался при своем мнении, которое Нику нисколько не удалось
поколебать. Все же он приободрился - если викарий его поддержит, то
остальные, по крайней мере, выслушают.
Снаружи бушевала гроза, полыхали молнии, оглушительно гремел гром и
на землю обрушивались потоки воды. Даже в своем укрытии, защищенные от
неистового ливня, они промокли.
Ник подумал о Герольде и его спутниках - едут ли они сейчас в небе
сквозь этот разгул стихии? А летающие охотники - как бури влияют на
тарелки? В пещере сухо, а уж город и подавно отличное укрытие. Город...
Его старая задумка о том, как бы, используя Герольда, проникнуть в
город и узнать его секреты, не принимая условий Авалона... Можно ли ее
осуществить? Ник очень сильно сомневался, но изнывал от желания
попробовать.
Условия Авалона... Герольд спас его в лесу, указав, что нужно делать.
Ник подумал об искусстве концентрации, и рука его вновь потянулась ощупать
рукоятку кинжала, который он добыл столь невероятным способом. Если путем
концентрации мысли он сделал это, то что можно сделать еще?
Хадлетт сказал, что те разбойники сами вызвали к жизни преследовавших
их исчадий ада, поскольку ожидали с ними встречи. Следовательно, мысли
могут воплощаться в какие-то реальные формы. Бродяги ожидали увидеть ад и
его обитателей - их они и увидели. Верно ли сказал викарий, что
человечество больше верит во Зло, нежели в Добро?
Если столь же сильно сосредоточиться на мысли, что здесь - рай,
появится ли он на самом деле? И долго ли продержится? Ник вспомнил, какая
бесконечная усталость на него навалилась, когда он завоевал свою свободу.
Мозг может потребовать от тела слишком многого. Должно быть, поддерживать
существование любой ожившей иллюзии в течение долгого времени невероятно
трудно - или невозможно вовсе...
Бродяги, решил Ник, создавали чудовищ помимо своей воли. Если все
время ждешь с чем-либо встречи, то сам же день ото дня и делаешь его все
более реальным и осязаемым. Станет ли оно в конце концов настоящим? Мысль
была поразительной и одновременно неприятной. То, что являлось ему в эту
полную ужаса ночь, не должно обрести реальную жизнь!
Реальный, нереальный, Добро, Зло... Крохотный человечек,
повстречавшийся ему в ягоднике, странный замок, сам Авалон - реальны они
или нет? Кто может сказать с уверенностью?
Нику безумно хотелось задать некоторые из этих вопросов викарию - но
не при Крокере. Иначе он просто даст летчику лишнее доказательство того,
что подвержен опасным сомнениям и - заключил он с Авалоном предательские
отношения или нет - ради общего блага от него следует отделаться.
Хотя буря уже устала неистовствовать, дождь продолжался. Ник и его
спутники, несмотря на тесноту и неудобство, продремали всю ночь, пока
жидкий, серый рассвет не позвал их в дорогу. Теперь их вел Крокер, хмурый
и немногословный, и они пробирались вдоль лесной опушки, избегая
углубляться в чащу. Нику хотелось знать, виден ли по-прежнему замок,
однако у него не было предлога задержаться и посмотреть. Он должен
выказывать благоразумную сдержанность и не интересоваться тем, что имеет
отношение к Людям с Холмов, пока не убедится, что его больше не
подозревают. Если дать Хадлетту время подумать, то Нику, возможно, удастся
обговорить с ним идею вторжения в город...
Нику не хотелось, чтобы в каком бы то ни было совете участвовали
женщины, хотя он знал, что при принятии любого решения все три англичанки
будут иметь право голоса.
Он слишком тяжело переживал результаты того влияния, которое имела на
его отца Марго. Она так ловко воздвигала между ними стену за стеной, что
прошли месяцы, прежде чем Ник осознал случившееся. А когда он понял, было
уже поздно. Отец исчез, вместо него остался чужой человек - с голосом
отца, с его лицом, дружелюбный, но все-таки чужой. Как будто Марго создала
иллюзию, образ, служащий ее целям. Иногда этот чужой человек делал к нему
шаг или два. Оглядываясь назад, Ник понимал те робкие и неуклюжие попытки
- однако они ничего не значили, потому что их совершала созданная Марго
иллюзия.
И потеряв отца, Ник напрочь отсек те чувства, которые когда-то
составляли часть его существа. У него, конечно, были девушки, но ни одна
из них ничего для него не значила. Словно щитом, он прикрывался
воспоминанием о Марго, ее интригах, ее искусстве вертеть отцом так и эдак.
Линда была частицей того мира, в котором жила Марго. Возможно, она также
способна превратить человека во что ей захочется, а не принять его таким,
какой он есть.
Поэтому сейчас Ник хотел обсуждать все вопросы не с женщинами, а с
мужчинами, которых, как он думал, понимал. В конце концов, пришло ему в
голову, возможно, он найдет даже большее понимание у Джеремайя и Ланга.
Быть может, животные более откровенны и прямодушны, чем люди?
Они добрались до пещеры, когда в небе опять начали громоздиться тучи,
угрожая новым ливнем. На часах стояла леди Диана.
- Я вижу, вы его нашли. Кажется, молодой человек, вы не очень-то
изранены. - Голос ее прозвучал куда как неприветливо.
- А вы думали, я буду весь в крови? - не сдержался Ник. Он уважал
незаурядные способности леди Дианы, но в душе ее недолюбливал.
- Да, мы полагали, что это возможно. Адриан, вы совершенно промокли.
Вам нужно выпить горячего, и сейчас же снимите ваши туфли. По счастью, Мод
только что кончила шить новую пару. Линда, - позвала она, обернувшись к
пещере. - Иди сюда, девочка. Они вернулись и привели твоего парня.
Ник выпрямился. Он не был парнем Линды! Какие права она здесь на него
заявила? Однако, когда леди Диана повела викария в пещеру, а Линда заняла
ее место, она не взглянула Нику в лицо и не произнесла ни слова.
Ник пропустил Крокера в пещеру, желая как-то опровергнуть притязания
Линды на свою особу, каковы бы они ни были. И хотя этому явно было не
время и не место, дело, с его точки зрения, не терпело отлагательства.
- Ты не ранен? - спросила Линда сдержанно, как из вежливости
осведомляются о здоровье знакомых.
- Нет.
Распухшие запястья по-прежнему хранили следы ремней и болели, но их
нельзя было назвать настоящими ранами.
- Тебе повезло, - заметила она все так же отрешенно.
- Возможно.
Пусть он и не пострадал, зато принес с собой ворох проблем, которые,
вероятно, сулили куда больше тревог и страданий, чем любые физические
ранения.
- Ты знаешь, что они думают? - Линда слегка кивнула в сторону пещеры,
поясняя, кто такие "они". - Они считают, что ты мог заключить сделку с
Герольдом. Ты ушел тайком... никому не сказав... после того, как тебя
предупредили. И ты, похоже, кое-что знаешь...
- Кое-что знаю?
- То, что ты говорил о Джеремайе и Ланге.
- Ты им рассказала?
Как он был прав, не доверяя ей!
- Разумеется. Когда они забеспокоились, куда ты делся. Верь не верь -
они за тебя волновались. Это добрые люди.
- Ты вроде как хочешь меня предостеречь? - спросил он.
- Да - оставь их в покое! Если ты и сторговался с Герольдом, то не
втягивай их в это дело.
- Спасибо за совет и глубокое доверие! - взорвался Ник и сбежал по
камням вниз в пещеру. А почему, собственно, он ожидал другого? Типичная
штучка в духе Марго, он уже не раз с подобным сталкивался. Дело в суде еще
даже не слушалось, а его уже успели назвать виновным.

дальше