- Хорошо. Наша главная задача на завтра - преодолеть пороги. Индейцы называют это место Хоэна. - Пороги? - удивился Келлнер. - Но на карте не отмечено никаких порогов. - Верно. И тем не менее они существуют. Сам я их не проходил, но видел с вертолета. Вроде бы ничего особенного, но кто знает? У вас есть опыт прохождения порогов? - Очень небольшой, - признался Келлнер. - Ничего такого, что не могла бы преодолеть обычная лодка. - Насколько я слышал, лодки там проходят. - Тогда чего волноваться? Судно на воздушной подушке способно преодолеть пороги, о которые разобьются надежды любой другой лодки, построенной человеком. В разговор вмешался Серрано: - Зная вас, сеньор Гамильтон, я подумал, что вы прикажете немедленно отправляться в путь. Ночь сегодня ясная, луна яркая. Прекрасное время для плавания. Или к таким судам, как наше, более подходит слово "полет"? - Прежде всего нам нужно хорошенько отдохнуть. Завтра будет тяжелый день. До порогов Хоэна около ста пятидесяти километров. За какое время мы преодолеем это расстояние, Келлнер? - Часа за три. При желании - даже быстрее. - Пороги не следует проходить ночью. И вообще, только сумасшедший отправится туда в такой темноте. Не забывайте, там живут хорена. - Хорена? - спросил Трейси. - Еще одно индейское племя? - Да. - Такое же, как чапаты? - Совсем не такое, как чапаты. Образно говоря, хорена - это римские львы, а чапаты - христиане. Хорена для чапатов - хуже смерти. - Но вы говорили, что мускиа... - А Мускиа для хорена то же самое, что хорена для чапатов. Во всяком случае, так утверждают. Спокойной ночи! * * *- Пороги! Впереди пороги! - закричал Рамон. В течение двух с половиной часов судно двигалось со скоростью около пятнадцати узлов по совершенно спокойной реке, и хотя видимость была неважной из-за сильного дождя, причин для беспокойства не возникало. Но теперь обстановка разительным образом изменилась. Сначала едва различимые сквозь пелену дождя, они с пугающей внезапностью стали видны даже слишком отчетливо, эти зазубренные, изъеденные водой, выпирающие из ложа реки камни. Если верить глазам, здесь были сотни камней, и они перекрывали реку по всей ее ширине, а между ними бурлила и пенилась вода. Судно, замедлившее ход в точке, где еще можно было удерживать контроль за направлением движения, почти сразу ринулось в этот огромный кипящий котел. Келлнер был несправедлив к себе, когда утверждал, что имеет небольшой опыт преодоления порогов. С точки зрения наблюдателя-непрофессионала, он действовал мастерски. Рычаги управления будто танцевали джигу под его руками. Он больше не отводил дроссель до упора, а все время варьировал его положение между средними оборотами и полным вперед, что при данной скорости могло показаться безрассудным, но только показаться. Поступая так, не обращая внимания на воздухопроводы и поддерживая давление воздушной подушки на максимальном уровне, он мог с большей легкостью избегать резких изменений курса, при которых грозила опасность пробить борта. Келлнер намеренно направлял судно через наименее опасные скалы. Но и здесь ему приходилось выбирать, ища более гладкие камни и избегая зазубренных, которые при такой скорости разорвали бы даже сверхпрочный опоясывающий фартук, что привело бы к исчезновению воздушной подушки и превращению судна в обычную лодку, которая бы вскоре затонула. Келлнер резко тянул на себя регулятор килевой качки, подавая мощность в левый вентилятор, а если этого было недостаточно, поворачивая правый руль. А через секунду повторял все действия в обратном порядке. Его задача затруднялась тем, что высокоскоростные стеклоочистители не успевали очистить ветровое стекло от пены и брызг. Наклонившись к Гамильтону, который сидел рядом с ним, Келлнер попросил: - Расскажите-ка мне еще раз о тех лодках, которые предположительно сумели пройти эти пороги. - Боюсь, меня неверно информировали, - ответил тот. Остальным участникам экспедиции было не до разговоров: всю свою энергию они отдавали на то, чтобы удержаться в креслах. По основному воздействию на пассажиров движение судна напоминало "американские горки", но, в отличие от ярмарочного аттракциона, эти "американские горки" еще и жутко раскачивались из стороны в сторону. Взглянув вперед, Келлнер пробормотал: - Вы видите то же, что и я? Примерно через пятьдесят метров река неожиданно обрывалась. Это могло означать только одно - водопад. - К сожалению, да, - ответил Гамильтон. - Что вы собираетесь делать? - Вам все шуточки! Течением беспомощное судно сносило к обрыву. Перепад уровней реки составлял не менее трех метров. Единственное, что мог сделать капитан, - это попытаться удержаться на прежнем курсе. Судно промчалось через водопад, резко наклонилось и нырнуло вниз под углом примерно сорок пять градусов. С оглушительным звуком и всплеском оно на мгновение исчезло в воде - все, кроме кормы. Не только нос, но и передняя часть каюты скрылись под водой, и в таком положении и под таким углом судно оставалось несколько секунд, но затем оно медленно вышло на поверхность, обрушив с палубы каскады воды. Теперь оно глубже сидело в воде, что объяснялось частичной потерей воздушной подушки в тот момент, когда корма оказалась над водой. В каюте царила ужасная неразбериха. Из-за сильного крена и резкого удара о воду всех выбросило из кресел на пол. Снаряжение, хранившееся в носовой части и незакрепленное, рассыпалось по всей каюте. Вдобавок одно из окон разбилось, и внутрь хлынули сотни галлонов воды. Пассажиры, один за другим, с трудом поднимались на ноги. Они получили ушибы, были ошеломлены и слегка контужены, но, кажется, обошлось без переломов костей. По мере того как воздушная подушка восстанавливалась и вода вытекала через специальные отверстия, судно медленно, но ощутимо поднималось в свое нормальное положение. Еще трижды в течение последующих нескольких минут судно подвергалось подобному испытанию, хотя ни один из водопадов не был таким высоким, как первый. Наконец они вышли на спокойную, свободную от камней воду, но здесь заявила о себе новая опасность. Лесистые берега перешли в невысокие поначалу скалы, которые быстро становились все выше и выше, пока судно не оказалось в настоящем каньоне. В то же самое время река сузилась примерно до одной трети своей прежней ширины, а скорость течения и, следовательно, скорость судна мгновенно возросла более чем вдвое. Гамильтон и Келлнер посмотрели через ветровое стекло, переглянулись и снова уставились перед собой. Крутые каменные стены впереди резко снижались, но это не означало конца испытаний. Примерно в полукилометре отсюда река была от берега до берега перегорожена огромными черными скалами. - Проклятые карты! - воскликнул Келлнер. - Да уж! - Очень жаль. Это судно стоит довольно дорого. - Держите ближе к левому берегу. - Почему именно к левому? - Индейцы хорена живут на правом. - К левому так к левому. До скал оставалось меньше трехсот метров. Они образовывали непреодолимую преграду: расстояние между любыми двумя из них было явно недостаточным для прохода судна. Гамильтон и Келлнер посмотрели друг на друга и одновременно пожали плечами. Гамильтон повернулся назад: - Держитесь крепче. Нам предстоит неприятная остановка. Еще не успев произнести эти слова, он обнаружил, что его предупреждение излишне. Пассажиры увидели, что их ждет, и держались изо всех сил. До скал оставалось не более ста метров. Келлнер направил судно к самому большому просвету, обнаруженному между двумя скалами, а именно первой и второй от левого берега. На какой-то короткий момент показалось, что им удастся благополучно миновать узкое место, ведь капитан следовал строго по центру просвета. Нос судна вошел между скал, но на этом все кончилось: ширина судна почти на полметра превышала ширину прохода. Раздался скрежет, звук разрываемого металла, и судно резко остановилось, зажатое намертво. Келлнер попытался дать задний ход, включил двигатель на полную мощность, но безрезультатно. Тогда он уменьшил обороты, оставив ровно столько, сколько требовалось, чтобы поддерживать воздушную подушку, и выпрямился, пробормотав себе под нос: - Теперь нас сдвинет только океанский буксир... * * *Через десять минут палуба была завалена рюкзаками, холщовыми мешками и другими импровизированными емкостями со снаряжением. Гамильтон закрепил на поясе веревку и сказал: - До берега всего шесть метров, но течение очень сильное, и я убедительно прошу вас не упустить конец этой веревки. Однако эта опасность была не единственной. Едва Гамильтон закончил говорить, как Келлнер коротко всхрапнул и рухнул на палубу. Из затылка у него торчала стрела. Гамильтон мгновенно обернулся. На правом берегу, примерно в пятидесяти метрах от судна, стояла группа индейцев, человек десять или двенадцать. Каждый из них держал у рта духовое ружье. - Хорена! - закричал Гамильтон. - Все вниз! Прячьтесь в каюте! Рамон! Наварро! Рамон и Наварро, забывшие о своих гуманных принципах при виде упавшего капитана, мгновенно оказались на крыше каюты с винтовками в руках и заняли позицию лежа, опираясь на локти. По металлической обшивке судна застучали новые стрелы, но ни одна из них не достигла цели. В течение трех секунд близнецы сделали по три выстрела. Каждый из них мог метко выстрелить с пятисот метров, а уж с пятидесяти они били наповал. Один за другим три индейца упали в реку, еще трое рухнули там, где стояли, остальные растворились в лесу. Гамильтон с горьким сожалением посмотрел на безжизненное тело капитана. Не в обычае хорена было использовать тимбо, ядовитую кору лесной лианы, которая лишь парализует на время. Нет, стрела, поразившая капитана, была смазана ядом кураре. - Если бы не Келлнер, - с трудом произнес Гамильтон, - мы все погибли бы. И вот теперь он мертв. Не говоря больше ни слова, он спрыгнул в реку. Кроме быстрого течения, других опасностей здесь не существовало. Ни крокодилы, ни пираньи не обитают на стремнине. Сначала течение сбило Гамильтона с ног, и ему пришлось отступить. Но со второй попытки ему все же удалось добраться до берега. Он немного постоял, восстанавливая дыхание, - бороться с течением было трудно. Затем размотал веревку с талии и обвязал ее вокруг ствола дерева. С судна ему бросили еще одну веревку, которую он перекинул через ветку дерева и бросил обратно на судно, где ее пропустили через кронштейн вентилятора и вернули Гамильтону. Получилось примитивное устройство для переправки груза на берег. Первый предмет экипировки - собственный рюкзак Гамильтона - был благополучно переправлен на берег на приличном расстоянии от воды. За ним последовало и все остальное снаряжение. Ну а членам экспедиции пришлось помокнуть.
Глава 8
Тяжело нагруженные, взмокшие от пота и спотыкающиеся от усталости участники экспедиции с трудом продвигались вперед в сумраке джунглей. Даже в самый полдень в глубине тропического леса царила полутьма. Кроны увитых лианами деревьев смыкались и переплетались в ста метрах над их головами, не пропуская солнечный свет. Продвижение было медленным, но не потому, что приходилось с помощью мачете прорубать себе дорогу в густом подлеске, - никакого подлеска вообще не было. Низкорастущим растениям для жизни нужен солнечный свет, а он сюда не доходил. Джунглей в африканском смысле этого слова здесь не существовало. Продвижение было медленным прежде всего потому, что твердая почва перемежалась с болотистой и постоянно присутствовала опасность наткнуться на трясину. Человек мог доверчиво поставить ногу на приветливую зеленую травку - и оказаться по уши в болоте. Прежде чем сделать шаг, приходилось предварительно прощупывать почву палкой. За то время, которое экспедиция тратила на один километр, по твердой почве можно было пройти пять. Подобный способ передвижения вызывал раздражение, потому что требовал массу времени и терпения и к тому же очень утомлял. Особенно тяжело пришлось Смиту. Его одежда насквозь промокла от пота, как будто его только что вытащили из реки. Ноги у него подгибались, и он тяжело дышал. - Что, черт побери, вы пытаетесь нам доказать, Гамильтон? Что вы такой выносливый, а мы, городские жители, никуда не годимся? Ради бога, давайте сделаем привал. Ведь один час передышки не сможет нас убить? - Нет. Но хорена могут. - Как? Вы же сказали, что их территория на правом берегу! - Верно. Но не забывайте, мы убили шестерых их соплеменников. Эти люди очень мстительны. Я почти не сомневаюсь, что они переправятся через реку и пойдут по нашим следам. Быть может, уже сотни их подобрались к нам совсем близко и только и ждут, когда можно будет пустить в ход духовые ружья. А мы даже знать ничего не будем, пока не станет уже поздно. По-видимому, Смит обладал запасами силы и выносливости, о которых и не подозревал. Он торопливо двинулся дальше. * * *К вечеру они вышли на небольшую, сильно заболоченную поляну. Большинство участников экспедиции не шли, а еле волочили ноги. - Ну, достаточно, - сказал Гамильтон. - Сделаем привал. С наступлением сумерек лес словно ожил. Он наполнился разнообразными звуками. В основном это были птицы: обычные попугаи, попугаи ара, длиннохвостые попугаи. Но здесь присутствовали и животные. Визжали обезьяны, мычали лягушки-быки, а время от времени из глубины леса доносился приглушенный рев ягуара. Везде росли ползучие растения - лианы, орхидеи-паразиты, а поляна была покрыта экзотическими цветами самых невероятных оттенков. Влажный тяжелый воздух был пропитан миазмами. Жара изматывала, давила и лишала воли. Под ногами хлюпала вязкая, липкая зловонная грязь. Все, даже Гамильтон, с облегчением рухнули на те немногие участки твердой земли, которые удалось отыскать. Над рекой, чуть выше верхушек деревьев, неподвижно зависли в воздухе несколько птиц с огромным размахом крыльев. - Что это за жуткие создания? - спросила Мария. - Урубы, - ответил Гамильтон. - Амазонские грифы. Похоже, они что-то высматривают. Мария поежилась. Все с опасением посмотрели на грифов. - Да, выбор бедноват, - продолжал Гамильтон. - Котлы для варки, охотники за головами или грифы. Кстати, о котле: немного свежего мяса нам бы не помешало. Из местной фауны особенно вкусны курасо - это что-то вроде дикой индейки, - броненосцы и дикие кабаны. Наварро! - Я тоже пойду, - вызвался Рамон. - Ты останешься, Рамон. Пожалуйста, прояви благоразумие. Кто-то ведь должен позаботиться об этих беднягах. - Вы имеете в виду, последить за нами, - с вызовом сказал Трейси. - Не представляю, какую глупость вы могли бы здесь совершить. - А ваш рюкзак? - Не понимаю. - Кажется, Хеффнер в нем что-то нашел, прежде чем вы его убили. Рамон перебил его: - Прежде чем мистер Хеффнер встретил свой несчастливый конец, хотели вы сказать. Гамильтон внимательно посмотрел на Трейси, повернулся и пошел в лес в сопровождении Наварро. Менее чем через двести метров от лагеря Гамильтон остановил своего спутника, дотронувшись до него рукой, и указал вперед. В сорока метрах от них стоял квиексада, самый свирепый дикий кабан в мире. Эти животные были настолько лишены чувства страха, что иногда вторгались целыми стадами в небольшие города, заставляя жителей прятаться по домам. - Вот и наш ужин! - сказал Гамильтон. Наварро кивнул и поднял ружье. Как всегда, ему было достаточно одного выстрела. Они направились к мертвому животному, но резко остановились. Неожиданно перед ними появилось стадо из трех-четырех десятков квиексада, вышедших из леса. Кабаны остановились, скребя копытами землю, потом снова двинулись вперед. Их намерения было нетрудно угадать. В амазонских джунглях только у деревьев, растущих по берегам рек, есть ветви, поскольку только сюда проникает солнце. Гамильтон и Наварро поспешно забрались на нижние ветви ближайшего дерева, ненамного опередив кабанов, которые окружили дерево и, словно по какому-то невидимому сигналу, начали подрывать его корни своими жуткими клыками. Корни у амазонских деревьев, как и у калифорнийской гигантской секвойи, чрезвычайно длинные, но растут очень неглубоко. - Такое впечатление, что они уже проделывали это прежде, - заметил Наварро. - Как вы думаете, сколько им понадобится времени? - Совсем немного. Гамильтон прицелился из пистолета и выстрелил в кабана, трудившегося особенно прилежно. Мертвое животное скатилось в реку. Несколько секунд спустя гладкая поверхность реки покрылась густой мелкой рябью и донесся пронзительный, холодящий душу визг: острые как иголки зубы прожорливых пираний принялись разделывать кабана. Наварро прочистил горло и сказал: - Пожалуй, не стоило убивать его так близко к реке. Гамильтон оценил обстановку: - Квиексада - с одной стороны, пираньи - с другой. Ты случаем не видишь удава, спрятавшегося в верхних ветвях? Наварро невольно посмотрел наверх, потом вниз, на стадо, удвоившее свои усилия. Оба мужчины начали стрелять, и через несколько секунд на земле лежала дюжина мертвых квиексада. Наварро сказал: - В следующий раз, отправляясь на охоту за кабанами, - если, конечно, будет следующий раз, - я возьму автомат. У меня кончились патроны. - У меня тоже. Вид мертвых сородичей лишь усилил жажду крови у остальных. Они яростно разрывали корни - и уцелевших корней оставалось все меньше. - Сеньор Гамильтон, - сказал Наварро, - как вы думаете, это я так дрожу или же дерево становится все более... как же это слово? - Неустойчивым? - Да, неустойчивым. - Я не думаю. Я знаю. Раздался выстрел, и один из кабанов упал мертвым. Гамильтон и Наварро оглянулись в ту сторону, откуда пришли. Рамон, у которого на спине виднелась какая-то поклажа, благоразумно остановился метрах в сорока от них возле дерева с низкорастущими ветвями. Он продолжал стрелять с убийственной точностью. Внезапно раздался щелчок, возвещавший о том, что магазин опустел. Наварро и Гамильтон переглянулись, но Рамон остался невозмутим. Он достал из кармана новый магазин, вставил его и возобновил стрельбу. Еще три выстрела, и до кабанов наконец дошло, какая их ждет судьба. Все уцелевшие животные повернулись и побежали в лес. Трое друзей направились к лагерю, прихватив с собой кабана. Рамон сказал: - Я услышал стрельбу, вот и пришел. На всякий случай прихватил с собой побольше патронов. - Он невозмутимо похлопал себя по оттопырившемуся карману и добавил извиняющимся тоном: - Это моя вина. Я не должен был отпускать вас одних. Нужно хорошо знать лес... - Ладно, хватит, - оборвал его Гамильтон. - С твоей стороны было очень предусмотрительно прихватить мой рюкзак. - Нельзя подвергать искушению слабых духом, - смиренно ответил Рамон. - Да успокойся ты! - велел брату Наварро и повернулся к Гамильтону, - Видит бог, он и раньше был невыносим, но теперь, после всего... Ярко полыхающий огонь костра вгрызался в надвигающуюся тьму, а на слое раскаленных углей шипели куски кабанины. - Я понимаю необходимость этих выстрелов, - начал разговор Смит. - Но если кругом хорена... Ведь вы привлекли внимание всех и каждого на много километров вокруг. - Не беспокойтесь, - откликнулся Гамильтон. - Хорена никогда не нападают ночью. Если индеец-хорена умрет ночью, его душа будет вечно бродить в потустороннем мире. Его боги должны видеть, как он умирает. - Гамильтон потыкал кабанину ножом. - По-моему, мясо уже почти готово. Готовое или нет, мясо было роздано, и все набросились на него со вздохами удовольствия. Когда закончили есть, Гамильтон сказал: - Ему бы повялиться с недельку, но все равно вкусно. А теперь - спать! На рассвете двинемся дальше. Я подежурю первым. Участники экспедиции приготовились ко сну: одни улеглись на кусках брезента, другие - в гамаках, развешанных между деревьями по краю поляны. Гамильтон подбросил в костер дров и продолжал заниматься этим, пока огонь не разгорелся так ярко, что языки пламени взметнулись вверх на три метра. Взяв мачете, он отправился в лес, чтобы раздобыть еще топлива, и вернулся с целой охапкой веток, большую часть которых тут же бросил в костер. - Послушайте, - не выдержал Смит, - я готов признать, вы умеете разжигать костер. Но зачем все это нужно? - Меры безопасности. Для отпугивания разных пресмыкающихся. Дикие животные боятся огня. Ответ Гамильтона оказался верным лишь наполовину. Возвращаясь из третьей вылазки за топливом, Гамильтон услышал пронзительный вопль. Он бросил дрова и помчался к ярко освещенной поляне. Такие высокие звуки могла издавать только Мария, и когда Гамильтон подбежал к ее гамаку, причина ее ужаса стала очевидна: гигантская, почти девятиметровая анаконда сделала свой страшный виток вокруг одной из крепежных веревок гамака, продолжая цепляться хвостом за дерево. Мария не была придавлена, просто парализована страхом и не способна двинуться с места. Анаконда разинула свою огромную пасть. Гамильтону уже приходилось встречаться с анакондами, и он относился к ним с должным почтением, но не более. Он знал, что взрослая особь в состоянии целиком проглотить жертву весом до семидесяти килограммов. Но хотя эти твари могут проявлять бесконечное терпение и даже хитрость, выслеживая свою очередную жертву, они чрезвычайно медлительны в действиях. Пока Мария продолжала кричать в безумном страхе, Гамильтон приблизился к жуткой голове на расстояние полуметра. Как и любому другому существу на земле, анаконде хватило трех пуль в голову из "люгера". Она умерла немедленно, но даже после ее смерти соскользнувший ниже тугой виток продолжал обвивать лодыжки Марии. Гамильтон попытался разжать скользкое кольцо, но Рамон отстранил его и аккуратно всадил две пули в верхнюю часть витка, перебив спинной мозг. Мышцы змеи мгновенно расслабились. Гамильтон отнес Марию на свое ложе у костра. Девушка была в состоянии слабого шока. Гамильтон часто слышал, что в таких случаях человека нужно держать в тепле, и не успела эта мысль пронестись у него в голове, как Рамон уже появился со спальным мешком в руках. Вдвоем они быстро уложили в него Марию, застегнули молнию и сели рядом. Наварро подошел к ним и ткнул большим пальцем в направлении заснувшего Смита: - Вы только посмотрите на нашего галантного кавалера! Он спит? Ничего подобного. И не спал все это время. Я за ним наблюдал. - Лучше бы ты пришел и понаблюдал за нами, - недовольно заметил Рамон. - Если вы с сеньором Гамильтоном не в состоянии разобраться с глупой рептилией, то нам всем пора на пенсию. Я видел лицо Смита: он был напуган и не мог даже двинуться с места. Хотя вряд ли у него было такое намерение. Девушка пострадала? - Физически - нет, - ответил Гамильтон. - Боюсь, все произошло по моей вине. Я разжег большой костер, чтобы отпугнуть диких животных. Анаконды тоже дикие животные и не меньше других боятся огня. Змея всего лишь хотела уйти. Но к несчастью, она устроилась на ночлег на дереве, к которому мы привязали гамак Марии. Я совершенно уверен, что она не собиралась причинять вред, просто старалась сползти вниз. Не говоря уже о том, что живот у змеи полон и, следовательно, пища ей понадобилась бы только недели через две, у нее на уме были вещи поважнее - как бы смотаться отсюда поживее. Впрочем, несмотря на неудачное стечение обстоятельств, все обошлось. - Возможно, - сказал Рамон. - Я надеюсь. - Ты надеешься? - сказал Гамильтон многозначительно. - Я насчет травмы, - продолжал Рамон. - Как глубоко ее воздействие? Это было болезненное переживание, но, я думаю, это лишь часть проблемы. Мне почему-то кажется, что вся ее жизнь - сплошное болезненное переживание. - Я вижу, ты крупный специалист в области психологии, психиатрии и так далее, - заметил Гамильтон без тени улыбки. - А я согласен с Рамоном, - сказал Наварро. - Мы ведь близнецы, - добавил он, словно извиняясь. - Что-то во всем этом неправильно. Ее действия, ее поведение, то, как она говорит и улыбается, - трудно поверить, что она плохой человек, обыкновенная шлюха. Вот насчет Смита мы точно знаем, что он плохой человек. Мария к нему равнодушна, это понятно любому дураку. Тогда почему она с ним? - Ну, - осторожно начал Гамильтон, - Смиту есть что предложить... - Не обращай внимания на сеньора Гамильтона, - посоветовал Рамон. - Он пытается нас спровоцировать. Наварро кивнул в знак согласия и сказал: - Мне кажется, Мария в некотором роде узница. - Возможно, - согласился Гамильтон. - А вам не приходило в голову, что и Смит в каком-то смысле ее узник, хотя и не знает этого? Наварро посмотрел на брата, потом, укоризненно, на Гамильтона: - Ну вот, опять вы за свое, сеньор Гамильтон. Вам известно что-то такое, чего мы не знаем, и вы нам не рассказываете. - Я знаю то же, что и вы, и не претендую на то, что более внимателен или более глубоко мыслю. Просто вы еще молоды. - Молоды? - возмутился Наварро. - Ни одному из нас никогда уже не исполнится тридцать лет. - Я про это и говорю. Гамильтон приложил палец к губам, потому что Мария пошевелилась. Она открыла глаза, все еще полные ужаса. Гамильтон ласково дотронулся до ее плеча. - Все хорошо, - тихо произнес он. - Неприятности уже позади. - Эта страшная, кошмарная голова... - хрипло прошептала Мария и задрожала. Рамон встал и куда-то отошел. - Эта жуткая змея... - Змея мертва. А вы живы и здоровы. Обещаем, ничего плохого с вами больше не случится. Мария прилегла, стараясь успокоить дыхание, и закрыла глаза. Она открыла их снова, когда Рамон вернулся и опустился возле нее на колени. В одной руке он держал алюминиевую кружку, в другой - бутылку. - Что у тебя там? - спросил Гамильтон. - Превосходный коньяк, - ответил Рамон. - О таком можно только мечтать. Из личных запасов Смита. - Я не люблю коньяк, - отказалась девушка. - Рамон прав. Вам нужно немного выпить. Даже необходимо. Рамон налил ей изрядную порцию коньяка. Мария попробовала, закашлялась, потом зажмурилась и в два глотка опустошила кружку. - Вот и молодец, - сказал Гамильтон. - Ужасно! - откликнулась Мария и посмотрела на Рамона. - Но все равно спасибо. Мне уже лучше. - Она окинула взглядом поляну, и в ее глазах снова появился страх. - Этот гамак... - Вы туда не вернетесь, - успокоил ее Гамильтон. - Теперь там, конечно, вполне безопасно. Это чистая случайность, что анаконда оказалась на дереве, к которому был привязан гамак. Но мы понимаем, что вам туда возвращаться не хочется. Вы останетесь здесь, в спальном мешке Рамона, а мы будем всю ночь поддерживать огонь и по очереди дежурить до утра. Обещаю, что к вам даже комар не приблизится. Мария медленно обвела взглядом всех троих и хрипло сказала: - Вы так добры ко мне. - Она сделала неудачную попытку улыбнуться. - У девицы истерика. Да? - Наверное, не совсем так, - ответил Гамильтон. - Но сейчас не время говорить об этом. Лучше постарайтесь заснуть. Думаю, Рамон нальет вам еще чуть-чуть, чтобы лучше спалось. О, черт! Смит, который, видимо, почувствовал, что достаточно долго сохранял дистанцию, решил наконец приблизиться, всем своим видом выражая недовольство по поводу слишком тесной близости Марии к трем мужчинам. Когда он бухнулся на колени рядом с ней, Гамильтон встал и ушел от костра, а близнецы последовали за ним. - Да, сеньор Гамильтон, - протянул Рамон. - Дикие кабаны, пираньи, анаконда, больная девушка и злодей... Выискать такое дивное место для отдыха, да еще в такой избранной компании, - это редкий дар! Гамильтон только взглянул на него и молча отправился в лес за очередной порцией дров. * * *Ранним утром Гамильтон повел остальных участников экспедиции, выстроившихся в цепочку, через джунгли. Шли по твердой земле - местность постепенно поднималась над уровнем воды. Через два часа после начала движения Гамильтон остановился и подождал, пока подойдут другие. - С этого момента - никаких разговоров. Ни единого слова. Смотрите под ноги, чтобы даже сучок не хрустнул. Понятно? - Он посмотрел на Марию, которая выглядела бледной и измученной, не столько от ходьбы, сколько оттого, что всю ночь не могла заснуть из-за пережитого потрясения. - Идти недолго, самое большее полчаса, затем отдохнем и продолжим путь во второй половине дня. - Со мной все в порядке, - сказала Мария. - Просто я начинаю ненавидеть эти джунгли. Наверное, сейчас вы снова скажете, что меня никто не заставлял сюда соваться. - Что, змеи на каждом дереве? Мария кивнула. - Пусть вас это больше не тревожит. Вам больше не придется ночевать в лесу. Это я тоже обещаю. Трейси медленно произнес: - Я так понимаю, что это может означать только одно: сегодня вечером мы будем в Затерянном городе. - Если все пройдет, как я рассчитываю, то да. - Вы знаете, где мы находимся? - Знаю. - Знали еще с тех пор, как мы покинули судно. - Верно. Но почему вы так решили? - Потому что с тех пор вы ни разу не взглянули на компас. * * *Через полчаса, как и обещал, Гамильтон остановился, прижал палец к губам и подождал, пока подойдут остальные. Говорил он шепотом: - Ради вашей жизни. Ни звука. Оставайтесь в укрытии, пока я не скажу. Сейчас на четвереньках, потом ляжете на землю и будете ждать моего сигнала. В полном молчании все двинулись вперед на четвереньках. Гамильтон упал на живот и медленно продвигался, отталкиваясь локтями и пальцами ног. Он снова остановился и подождал, пока к нему не подтянутся остальные. Потом указал вперед, между деревьями. Внизу перед ними, в покрытой буйной зеленью долине, расположилась индейская деревня. Там было несколько десятков больших хижин, а в центре - очень большая общинная хижина, которая, судя по виду, могла вместить не менее двухсот человек. Селение казалось опустевшим, и вдруг появился меднокожий мальчуган с кремневым топориком в одной руке и орехом - в другой. Он положил орех на плоский камень и принялся колотить по нему топориком. Это было похоже на сценку из каменного века, из доисторических времен. Из той же хижины вышла статная женщина с такой же медно-красной кожей и с улыбкой взяла ребенка на руки. Трейси удивленно сказал: - Что за цвет кожи? Что за наружность? Они не индейцы! - Тише! - приказал Гамильтон. - Они, конечно, индейцы, но не из бассейна Амазонки. Они пришли с Тихоокеанского побережья. Трейси с изумлением посмотрел на него и потряс головой. Неожиданно из общинной хижины появилось множество людей. Они определенно не были амазонскими индейцами, хотя бы потому, что среди них оказалось много женщин (индейцы, живущие в бассейне Амазонки, обычно запрещают женщинам присутствовать на собраниях вместе с воинами и старейшинами). Всех их отличал необычный для этих мест медно-красный цвет кожи, и все обладали величественной, можно сказать, царственной осанкой. Жители деревни начали расходиться по хижинам. Смит дотронулся до руки Гамильтона и вполголоса спросил: - Кто эти люди? - Индейцы-мускиа. Смит побледнел. - Проклятые мускиа! - шепотом воскликнул он. - В какую игру вы играете? Сами же говорили, что это охотники за головами! Коллекционеры голов! Каннибалы! Я выхожу из игры! - Выходите? И куда же? Бежать некуда. Оставайтесь здесь. И не высовывайтесь! Совет был явно излишним. Никто не имел ни малейшего намерения обнаруживать себя. Гамильтон встал и уверенно направился к деревне. Он сделал десяток шагов, когда его заметили. Внезапно наступила тишина, шум голосов смолк, затем все заговорили громче прежнего. Удивительно высокий старый индеец, руки которого до локтей были покрыты браслетами, вне всякого сомнения золотыми, несколько секунд смотрел на Гамильтона, потом бросился ему навстречу. Они обнялись. Старик, очевидно вождь племени, и Гамильтон вступили в оживленный, хотя и непонятный разговор. Вождь несколько раз недоверчиво покачал головой. Гамильтон так же решительно закивал. Неожиданно он вытянул вперед правую руку и описал ею полукруг, резко остановив движение. Вождь посмотрел на него долгим взглядом, взял его за руки, улыбнулся и тоже закивал. Обернувшись, он что-то быстро сказал своим соплеменникам. Трейси заявил: - Мне кажется, эти двое уже встречались прежде. Вождь закончил говорить с индейцами, собравшимися на поляне, и опять обратился к Гамильтону. Тот кивнул и повернулся к своим товарищам, ждавшим в укрытии. - Теперь вы можете подойти, - крикнул он. - Но держите руки подальше от оружия. Не совсем понимая, что происходит, остальные восемь участников экспедиции вышли на поляну. Гамильтон сказал: - Это вождь Корумба, - и представил их всех по очереди. Старый вождь серьезно выслушал его, пожимая каждому руку. - Но индейцы не пожимают руки, - заметил Хиллер. - Эти индейцы пожимают. Мария коснулась плеча Гамильтона. - Но эти свирепые охотники за головами... - Самый добрый, самый дружелюбный народ на земле. В их языке нет слова "война", потому что они не знают, что такое война. Они - потерянное племя исчезнувших времен, строители Затерянного города. - А я-то думал, что знаю об индейских племенах Мату-Гросу больше всех живущих на свете! - воскликнул Серрано. - Так и есть, Серрано, так и есть. Во всяком случае, если верить полковнику Диасу. - Полковнику Диасу? - спросил совершенно запутавшийся Смит. - Кто такой полковник Диас? - Мой друг. - Но их репутация кровожадных... - начал было Трейси. - Выдумка доктора Ганнибала Хьюстона, человека, который первым обнаружил этих людей. Он полагал, что подобная репутация сможет обеспечить им, как бы это выразиться, некоторое уединение. - Хьюстона? - подал голос Хиллер. - Вы... вы встречались с Хьюстоном? - Много лет назад. - Но вы провели в Мату-Гросу только четыре месяца. - Это произошло довольно давно. Помните, в Ромоно, в отеле "Де Пари" вы говорили о моих поисках "золотого народа"? Я забыл тогда упомянуть, что когда-то уже встречался с этим племенем. Вот они перед вами, дети Солнца. - А доктор Хьюстон все еще в Затерянном городе? - спросила Мария. - Да, он все еще там. Пойдемте, эти добрые люди хотят оказать вам гостеприимство. Но прежде я должен дать вам кое-какие объяснения. - Самое время! - заметил Смит. - Зачем понадобилась вся эта комедия, зачем нужно было красться к ним? - Подойди мы сюда всей группой, индейцы просто убежали бы от нас. У них есть серьезные основания бояться людей из внешнего мира. Мы, по какой-то иронии называющие себя цивилизованными людьми, хотя во многих отношениях индейцы гораздо цивилизованнее нас, - мы несем им так называемый прогресс, так называемые перемены, так называемую цивилизацию, которые губительны для них, а также болезни, которые убивают их. У них нет естественного иммунитета к кори или гриппу. Для них эти болезни - все равно что бубонная чума для средневековой Европы и Азии. За две недели может погибнуть половина племени. Именно так и случилось с индейцами из Тьерра-дель-Фуэго. Добрые миссионеры дали им одежду, главным образом для того, чтобы женщины смогли прикрыть свою наготу. Одеяла были взяты из больницы, где только что прошла эпидемия кори. В результате почти все племя вымерло. - Выходит, наше присутствие здесь представляет для них угрозу? - спросил Трейси. - Нет. Почти половина племени мускиа погибла от гриппа и кори. Здесь живут те, кто сумел выжить, приобретя естественный иммунитет таким вот тяжким способом. Как я уже говорил, их нашел доктор Хьюстон. Хотя он известен главным образом как исследователь, делом его жизни было совсем иное. Хьюстон был основателем Национального фонда для индейцев и первым из так называемых сертанистов - людей, знающих жизнь джунглей и посвятивших свою жизнь защите индейцев от цивилизации и от так называемых цивилизованных людей. Конечно, некоторые из племен действительно настроены враждебно - их совсем немного, ведь коренных индейцев в Бразилии вообще осталось не более двухсот тысяч, - но их враждебность продиктована страхом и вполне понятна. Даже в наше время эти цивилизованные господа из внешнего мира - и, кстати, не только бразильцы - расстреливают индейцев из автоматов, взрывают их динамитом с воздуха и дают им отравленную еду. - Это для меня полнейшая новость, - сказал Смит, - а ведь я живу в этой стране уже очень давно. Откровенно говоря, мне трудно поверить в услышанное. - Серрано может подтвердить. - Я подтверждаю, - откликнулся Серрано. - Насколько я понимаю, вы тоже состоите в обществе сертанистов. - Да. Эта работа не всегда приятная. У нас бывают неудачи. Как вы видели, чапаты и хорена не слишком поддерживают идею сотрудничества с внешним миром. К тому же мы невольно несем с собой различные болезни. Пойдемте, вождь Корумба приглашает всех на обед. Вкус еды может показаться немного странным, но, уверяю вас, никто не отравится. * * *Час спустя гости все еще сидели вокруг грубо сколоченных столов, расставленных возле общинной хижины. На столах лежали остатки прекрасного, хотя и несколько экзотического угощения: дичь, рыба, фрукты и всякие незнакомые деликатесы, о происхождении которых лучше было не спрашивать. Все это запивалось довольно крепким напитком. По окончании обеда Гамильтон от общего имени поблагодарил вождя Корумбу, а затем повернулся к остальным участникам экспедиции: - Нам пора двигаться дальше. - Меня тут кое-что заинтриговало, - сказал Трейси. - Никогда в жизни не видел столько золотых украшений. - Я так и думал, что это вас заинтригует. - Откуда пришли эти люди? - Они и сами не знают. Потерянные люди, которые потеряли все, в том числе и свою историю. Доктор Хьюстон выдвинул теорию, что они - потомки древнего племени квимбайя, пришедшего сюда из долин рек Каука или Магдалена, что находятся в западной части колумбийских Анд. Смит уставился на Гамильтона: - Как же они здесь оказались, скажите ради бога? - Никто не знает. Хьюстон считает, что люди покинули родину много веков назад, что они бежали на восток, к истокам Амазонки, двигались все время вниз по ее течению, пока не достигли реки Токантинс, потом направились к Арагуайе, а уже затем к реке Смерти. Но кто знает? Иногда происходят очень странные миграции. За время переходов могло смениться несколько поколений: их путь был отягощен всем тем имуществом, которое они принесли с собой. Принесли все, чем обладали, я в этом уверен. Подождите, вот придем в Затерянный город, и вы поймете, на чем основывается моя уверенность. - Далеко еще до этого проклятого города? - спросил Смит. - Часов пять или шесть пути. - Всего пять часов! - И к тому же идти будет легко. Никаких болот, никаких трясин. Джон обернулся к вождю, который улыбнулся и снова тепло обнял его. - Он желает нам счастливого пути? - спросил Смит. - В том числе. Завтра я побеседую с ним подольше. - Завтра? - А почему бы и нет? Смит, Трейси и Хиллер обменялись быстрыми взглядами. Ни один из троих ничего не сказал. Перед выходом Гамильтон вполголоса посоветовал Марии: - Оставайтесь здесь. Индейцы позаботятся о вас, я обещаю. Там, куда мы идем, не место для женщины. - Я пойду. - Дело ваше. Получите великолепную возможность погибнуть еще до полуночи. - Я вам не слишком нравлюсь, да? - Вполне достаточно, чтобы попросить вас остаться. * * *День близился к вечеру, а Гамильтон и его спутники все еще продолжали идти к Затерянному городу. Почва под ногами, сухая, покрытая листьями и пружинистая, как нельзя лучше подходила для пешего перехода. К несчастью для людей наподобие Смита, подъем оказался ощутимым, а невыносимая жара еще больше осложняла дело. - Думаю, мы можем сделать получасовой привал, - сказал Гамильтон. - Мы опережаем наш график - нам все равно не войти в город, пока не стемнеет. Кроме того, некоторые из вас, наверное, считают, что заслужили отдых. - Вот именно что заслужили! - воскликнул Смит. - Сколько еще вы намерены истязать нас? Он устало опустился на землю и вытер вспотевшее лицо головным платком. Остальные, за исключением Гамильтона и близнецов, тоже учащенно дышали и растирали ноющие ноги: Гамильтон действительно установил очень резвый темп ходьбы. - Вы все держитесь просто прекрасно, - отметил Джон. - Однако все чувствовали бы себя гораздо лучше, если бы не ели и не пили с такой жадностью в деревне. Со времени ухода оттуда мы поднялись примерно на шестьсот метров. - Сколько... еще... осталось? - хрипло выдавил Смит. - Отсюда до вершины? Примерно полчаса, не более. Но боюсь, после подъема еще придется немного потрудиться, спускаясь вниз, - там довольно крутой склон. - Полчаса - пустяки! - заявил Смит. - Подождите, пока не начнете спускаться. * * *- Последнее усилие, - сказал Гамильтон. - Мы в десяти метрах от края ущелья. Если у кого-нибудь кружится голова от высоты, лучше скажите сейчас. Никто не признался в подобной слабости, и Гамильтон медленно пополз вперед. Остальные последовали за ним. Скоро он остановился и махнул рукой, предлагая всем приблизиться к нему. - Вы видите то же, что и я? - спросил он. - Господи! - прошептал Смит. - Затерянный город! - воскликнула Мария. - Шангри-Ла! - выдохнул Трейси. - Эльдорадо, - подхватил Гамильтон. - Что? Что вы сказали? - переспросил Смит. - Да ничего, на самом деле. Здесь никогда не было Эльдорадо. Кстати, это означает "золотой человек". По преданию, новые правители инков покрывали себя золотой пылью, а потом ныряли в озеро - на время, конечно. Видите вон там, вдали, необычную ступенчатую пирамиду с плоской вершиной? Вопрос был излишним. Трудно было не заметить главное сооружение Затерянного города. - Вот одна из причин - а всего их три, - почему Хьюстон считал, что дети Солнца пришли из Колумбии. Такие сооружения называются зиккуратами. Изначально они служили храмами в Древнем Вавилоне и в Ассирии. В Старом Свете от них не сохранилось ничего - египетские пирамиды совсем другой формы. - Она единственная в своем роде? - спросил Трейси, словно ничего не зная. - Отнюдь нет. Вы найдете превосходно сохранившиеся экземпляры в Мексике, Гватемале, Боливии и Перу. То есть в Центральной Америке и на северо-западе Южной Америки. И больше нигде в мире - кроме этого места. Серрано сказал: - Значит, они пришли с Анд. Вам не найти лучшего тому доказательства. - Вам не найти. Но у меня они есть. - Еще более веские доказательства? Неоспоримые? - Я покажу вам их позже. - Гамильтон протянул вперед руку. - Видите вон те ступеньки? От реки до вершины плато, на всю высоту скальной стены, поднимались каменные ступеньки, на которые было страшно смотреть даже с такого расстояния: угол подъема составлял примерно сорок пять градусов. - Там двести сорок восемь ступенек, - сказал Гамильтон. - Каждая из них шириной семьдесят пять сантиметров. Они изрядно стерты, гладкие и скользкие - и никаких перил. - Кто их считал? - спросил Трейси. - Я. - Вы хотите сказать... - Да. Во второй раз я бы не стал этого делать. Когда-то здесь были перила, но мне пришлось принести с собой специальное снаряжение и натянуть перила из веревки. По вполне понятным причинам моя веревка осталась на судне. - Мистер Гамильтон! Мистер Гамильтон! - настойчивым шепотом позвал Сильвер. - Что случилось? - Я вижу, как между руинами ходят люди. Клянусь вам! - Орлиное око летчика, а? Можете не клясться. Людей там немало. Теперь понимаете, почему я не отправился сюда на вертолете? - Значит, их нельзя назвать друзьями? - констатировал Серрано. - Да, - ответил Гамильтон и повернулся к Смиту. - Кстати, о вертолетах. Думаю, нет нужды объяснять вам планировку города. Вы ее уже знаете. - Не понимаю, о чем вы. - О пленке, которую выкрал для вас Хиллер. - Не знаю, что вы... - Я отснял ее много лет назад. Хиллеру не оставалось иного выбора, кроме как украсть ее. Съемка велась с вертолета. Неплохо для любителя, правда? Смит ничего не сказал о качестве снимков. У него на лице промелькнуло очень странное выражение, весьма похожее на сильное беспокойство. Хиллер и Трейси, кажется, чувствовали то же самое. А Гамильтон продолжал: - Посмотрите налево, туда, где река разветвляется и омывает остров. На расстоянии около восьмисот метров и на сто метров ниже их теперешнего местонахождения висела путаница провисших перекрученных веревок, которые протянулись над ущельем между вершиной плато и точкой примерно посередине подъема скалы, на которой лежали участники экспедиции. Прямо у основания скалы начинался небольшой водопад. - Веревочный мост, - пояснил Гамильтон. - Точнее, мост из лиан. Или из соломы. Обычно такие мосты обновляют раз в год, но этот не обновлялся по крайней мере лет пять. Он, должно быть, совсем сгнил. - И что? - спросил Смит, у которого возникли нехорошие предчувствия. - А то, что другого пути у нас нет. Наступило гробовое молчание. Наконец Серрано произнес: - Еще одно доказательство того, что они пришли с Анд, верно? Насколько мне известно, веревочных мостов нет ни в Мату-Гросу - ну, если не считать вот этого, - ни вообще в Бразилии. Местные индейцы даже не знают, как их делать. Да и зачем, если они в них не нуждаются? Но инки и их потомки умели строить веревочные мосты - жителям Анд они просто необходимы. - Я видел подобный мост в Перу, - сказал Гамильтон, - высоко в горах, на реке Апуримак, на высоте примерно трех с половиной тысяч метров. Тамошние индейцы используют в конструкции шесть туго сплетенных соломенных веревок: четыре - для пешеходной дорожки, две - для перил. По бокам протягивают небольшие веревки, а на дорожке делают настил из веток, так что только трехлетний ребенок способен провалиться сквозь щели. Новый мост может выдержать одновременно несколько десятков человек. Но этот, боюсь, не новый. Со скалы сбегала вниз под углом примерно в шестьдесят градусов небольшая расщелина. По этой расщелине не протекал, а скорее падал, перепрыгивая с уступа на уступ, небольшой ручей, питавшийся из источника, расположенного где-то выше. С одной стороны расщелины были высечены, видимо много лет назад, ступеньки. Гамильтон и его спутники начали спускаться. Спуск был довольно крутой, но нельзя сказать, чтобы трудный или опасный, поскольку Гамильтон принял меры предосторожности: связав вместе несколько крепких лиан, он привязал один конец полученной веревки к дереву, а второй опустил в расщелину. У основания расщелины, как раз над тем местом, где водопад обрушивался в реку, в скале была выбита площадка размером примерно два с половиной на два с половиной метра. Гамильтон спустился на нее первым, остальные один за другим присоединились к нему. Гамильтон осмотрел каменную тумбу и вбитый в площадку железный стояк. К обеим опорам были привязаны по три обтрепанные лианы. Гамильтон вынул нож и поскреб по стояку. Посыпались густые коричневые хлопья. - Говорите тише, - велел он, - Видите эту ржавчину? Он обернулся и окинул взглядом ущелье. Остальные сделали то же самое. Подвесной мост был очень хлипким и обветшалым. И перила и дорожка сильно износились. Многие боковые веревки сгнили и отвалились. - Мост не в лучшем состоянии, вы не находите? - сказал Гамильтон. Судя по расширившимся глазам, Смит был напуган. - Боже всемилостивый! Это же самоубийство! Только сумасшедший пойдет по такому мосту. Неужели вы думаете, я буду рисковать своей жизнью? - Конечно, нет. С какой стати? Вы здесь только ради нескольких снимков для газетной статьи. Было бы безумием рисковать из-за этого жизнью. Знаете что? Дайте мне ваш фотоаппарат, и я сделаю для вас снимки. Не забывайте: люди, которые сейчас там находятся, вряд ли обрадуются тем, кто вторгнется на их территорию. Немного помолчав, Смит произнес: - Я предпочитаю сам доводить все до конца. - Возможно, конец ближе, чем вы думаете. Уже достаточно стемнело. Я пойду первым. - Сеньор Гамильтон, я гораздо легче... - начал Наварро. - Спасибо. Но в том-то все и дело: у меня приличный вес, к тому же я понесу тяжелый груз. Если мост выдержит меня, то остальным можно не волноваться. Рамон пробормотал: - У меня тут появилась одна мысль. - У меня тоже, - и с этими словами Гамильтон ступил на мост. - О чем это вы говорите? - спросила Мария. - Он, наверное, подумал, что те люди могут быть готовы к неожиданным визитам. - О, понимаю. Часовой. Гамильтон непоколебимо шел по мосту. Точнее сказать, он непоколебимо продвигался вперед. Сам же мост был до ужаса колеблющимся и раскачивался из стороны в сторону. Гамильтон прошел уже больше половины пути. Середина моста провисла так сильно, что пришлось подниматься сильно наклонившись. Впрочем, особых трудностей Гамильтон не испытывал и вскоре благополучно сошел на площадку, подобную той, которая осталась на другой стороне ущелья. Он низко пригнулся, потому что площадка была лишь ненамного ниже уровня плато, и осторожно поднял голову. Там действительно находился часовой, но он не слишком серьезно относился к своим обязанностям. Развалившись в шезлонге, он курил сигарету. Гамильтон поднял согнутую руку до уровня плеча, держа за лезвие свой тяжелый нож. Часовой затянулся, и огонек сигареты осветил его лицо. Когда рукоятка ножа ударила его точно между глаз, он, не издав ни звука, наклонился набок и упал с шезлонга. Гамильтон обернулся и трижды посигналил фонариком. Через несколько минут к нему один за другим присоединились остальные восемь человек, пребывавшие в растрепанных чувствах после перехода по шаткому мостику. - Давайте поищем главного, - предложил Гамильтон. Он мог найти здесь дорогу с завязанными глазами и в полном молчании повел своих спутников через древние руины. Вскоре он остановился и указал вперед. Там стоял большой и довольно новый деревянный дом, в окнах которого горел свет. Слышался гул голосов. - Это казарма, - пояснил Гамильтон. - Столовая и жилые помещения. Тут живет охрана. - Охрана? - нахмурился Трейси. - Зачем? - Нечистая совесть требует защиты. - Что это шумит? - спросил Смит. - Генератор. - Куда мы теперь пойдем? - Вон туда, - показал Гамильтон. У подножия огромного зиккурата находилось еще одно деревянное строение, меньших размеров. В его окнах тоже горел свет. - Там живет нечистая совесть. - Гамильтон помолчал и добавил: - Человек, который давно уже не может спокойно спать по ночам. - Мистер Гамильтон... - начал Сильвер. - Ладно, ладно. Рамон, Наварро, вы видите то же, что и я? - Да, - отозвался Рамон. - В тени у крыльца стоят двое. После некоторого размышления Гамильтон сказал: - Интересно, что они там делают? - Сейчас пойдем спросим. Близнецы растворились в темноте. - Кто эти двое? - спросил Смит. - Я говорю о ваших помощниках. Они не бразильцы. - Верно. - Европейцы? - Да. Рамон и Наварро вернулись так же бесшумно и незаметно, как и исчезли. - Ну, - поинтересовался Гамильтон, - что они сказали? - Не слишком много, - ответил Наварро. - Завтра расскажут, когда проснутся.
Глава 9
Внутри меньшего деревянного дома была просторная комната, служившая одновременно и гостиной и столовой. Ее стены были сплошь увешаны флагами, вымпелами, портретами, мечами, рапирами, оружием и картинами - все немецкого происхождения. За столом сидел крупный краснолицый мужчина с тяжелой челюстью и обедал в одиночестве, запивая еду пивом из большой оловянной кружки. Он удивленно поднял голову, когда дверь неожиданно отворилась. С пистолетом в руке в комнату вошел Гамильтон. За ним последовали Смит и другие участники экспедиции. - Guten Abend[4], - произнес Гамильтон. - Я привел к вам вашего старого друга. - Он кивнул в сторону Смита. - Полагаю, старые друзья должны улыбнуться, пожать друг другу руки и сказать "привет", разве нет? Пистолет Гамильтона выстрелил, выщербив ямку в столе перед сидящим. - Экие беспокойные руки! - посетовал Гамильтон. - Рамон, проверь. Его помощник обошел вокруг стола и достал из выдвинутого наполовину ящика пистолет. - Проверь другой ящик, - приказал Гамильтон. Рамон извлек из стола еще один пистолет. - Трудно вас винить, - заметил Гамильтон. - В наши дни воры и грабители встречаются на каждом шагу. А что это за неловкое молчание? Позвольте мне представить вас друг другу. За столом сидит генерал-майор СС Вольфганг фон Мантойфель, которого все теперь знают как Брауна или Джонса. Рядом со мной стоит полковник СС Генрих Шпац, также известный как Смит. Главный инспектор концентрационных лагерей на территории Польши и его заместитель, воры грандиозных масштабов, убийцы стариков-священников, грабители монастырей. Вспомните место вашей последней встречи - тот греческий монастырь, в котором вы заживо сожгли монахов. Впрочем, вы оба - специалисты по кремации, не правда ли? Ни генерал, ни полковник не ответили. В комнате стояла мертвая тишина. Глаза всех присутствующих были устремлены на Гамильтона. Всех, кроме Шпаца и фон Мантойфеля: эти двое смотрели только друг на друга. - Печально, - сказал Гамильтон. - Очень печально. Шпац проделал весь этот длинный путь, чтобы увидеть вас, фон Мантойфель. Конечно, он пришел, чтобы убить вас, но ведь пришел же. Вероятно, хочет прояснить дело с той дождливой ночью в порту Вильгельмсхафена. Раздался сухой треск малокалиберного автоматического пистолета. Трейси упал на пол, выронив оружие из безвольной руки, и по состоянию его головы было ясно, что он уже никогда не поднимется. Гамильтон обернулся: сильно побледневшая Мария держала в руках пистолет. - Я держу вас под прицелом, - предупредил Гамильтон. Мария убрала пистолет в карман своей куртки и сказала: - Трейси хотел убить вас. - Это правда, - подтвердил Рамон. Гамильтон озадаченно смотрел на нее: - Он хотел убить меня, и тогда вы убили его? - Я ждала этого. Наварро задумчиво произнес: - Мне кажется, эта девушка совсем не такая, как мы о ней думали. - Похоже на то, - так же задумчиво отозвался Гамильтон. - На чьей вы стороне? - спросил он Марию. - На вашей. Шпац наконец отвел глаза от фон Мантойфеля и с величайшим недоверием уставился на своего доверенного секретаря. Мария тихо продолжала: - Иногда трудно отличить еврейку от женщин других национальностей. - Вы израильтянка? - переспросил Гамильтон. - Да. - Из разведки? - Верно. - А! Не желаете ли заодно пристрелить и Шпаца? - Его ждут в Тель-Авиве. - Вот такая альтернатива? - Ну да. - Приношу вам свои безоговорочные извинения. Вы становитесь очень непопулярным, Шпац. Но до фон Мантойфеля вам далеко. Израильтяне хотят заполучить его по вполне очевидным причинам. Греки... - Он кивнул на Рамона и Наварро. - Эти два господина - офицеры греческой военной разведки. Грекам вы нужны по тем же причинам. - Гамильтон перевел взгляд на Хиллера. - Кстати, они и снабдили меня теми золотыми монетами. - Он снова повернулся к фон Мантойфелю. - Бразильское правительство хочет наказать вас за выселение племени мускиа и убийство многих его представителей, а лично я - за убийство доктора Ганнибала Хьюстона и его дочери Люси. Фон Мантойфель улыбнулся и наконец заговорил: - Боюсь, вы все хотите слишком многого. Но у вас ничего не выйдет! Раздался звон разбитого стекла, и в трех окнах показались стволы трех автоматических винтовок. Фон Мантойфель удовлетворенно улыбнулся: - Любой, у кого будет найдено оружие, будет застрелен на месте. Нужно ли объяснять, как вам следует поступить? Объяснять не пришлось. Все оружие со стуком упало на пол, в том числе два пистолета, принадлежащие Смиту и Хиллеру, о которых Гамильтон и не подозревал. - Вот так, - кивнул фон Мантойфель. - Это гораздо лучше кровавой бани, вам не кажется? Какие же вы простаки! Думаете, как мне удавалось выживать все это долгое время? Только благодаря постоянным предосторожностям. Таким, как эта маленькая кнопочка у меня под правой ногой. Вошли четверо вооруженных мужчин и молча принялись обыскивать пленников. Как и следовало ожидать, ничего не нашли. - Посмотрите в рюкзаках, - приказал фон Мантойфель. И здесь обыск ничего не дал. - Теперь я собираюсь перекинуться словечком со своим старым другом Генрихом, который, по-видимому, напрасно проделал столь долгий путь. Да, и еще с этим человеком. - Он указал на Хиллера. - Насколько я понимаю, он помощник моего бывшего товарища по оружию. Остальных вместе с их смертоносным имуществом отправьте в старый амбар. Возможно, я захочу подвергнуть их интенсивному и, боюсь, весьма болезненному допросу. А может быть, и нет. Я решу позже, после того как поболтаю с Генрихом.
Глава 10
Старый амбар был выстроен из прекрасно обтесанного и тщательно подогнанного камня без малейших признаков строительного раствора. На площади размером шесть на три с половиной метра размещались шесть бункеров для зерна, по три с каждой стороны, разделенных толстыми перегородками из струганного дерева. В центре амбара горела свисающая с потолка тусклая электрическая лампочка без абажура. Окон не было, как не было и двери - только дверной проем, совершенно бесполезный, потому что снаружи возле него стоял часовой с карабином наизготовку. Мебели никакой тоже не было. Гамильтону и его товарищам по несчастью ничего не оставалось, кроме как смотреть друг на друга или на часового, который стоял, направив на них старый, но, без сомнения, все еще смертоносный "шмайссер", и, казалось, только и ждал повода пустить свое оружие в дело. Наконец Наварро прервал молчание: - Я опасаюсь за здоровье нашего мистера Смита. Да и Хиллера тоже, если уж на то пошло. - Нечего думать об их чертовом здоровье, - пробурчал Гамильтон. - Лучше начинай опасаться за свое собственное. Когда он разберется с теми двумя, кто, по-твоему, будет следующим в его списке, независимо от того, позволит ли он себе удовольствие немножко попытать нас вначале? - Гамильтон вздохнул. - Позволь уж старому надежному секретному агенту Гамильтону сказать все. Фон Мантойфель знает, кто такой я и кто такая Мария. Знает с моих слов, что вы двое - офицеры греческой разведки. Он просто не может оставить нас в живых и, боюсь, не пощадит и Сильвера с Серрано. - Что касается Серрано, - сказал Рамон, - не могли бы мы с вами поговорить? - Давай говори. - Я хотел бы с глазу на глаз. - Ну, если тебе так угодно. Они отошли в угол, и Рамон заговорил приглушенным голосом. Гамильтон поднял брови, и на его лице отразилось изумление - эмоция, которую он практически никогда не проявлял. Потом он пожал плечами, дважды кивнул, в задумчивости повернулся и посмотрел на часового. - Крупный мужчина, - заметил он. - Мой размер. С головы до ног в черном: берет, куртка, брюки, ботинки. Мне пригодилась бы его одежда и, что гораздо важнее, его оружие. А самое главное, и то и другое нужны мне немедленно. - Ну, это нетрудно, - ответил Рамон. - Просто попросим у него. Вместо ответа Гамильтон сделал нечто такое, отчего Мария издала судорожный вздох: он с какой-то свирепостью укусил себя за подушечку большого пальца левой руки. Из пальца сразу потекла кровь. Гамильтон сдавил поврежденное место, чтобы кровь полилась еще сильнее, и вымазал ею лицо недоумевающего Рамона. - Это в интересах дела, - объяснил Гамильтон. - Дружище, ну и драку мы с тобой сейчас устроим! "Драка" началась в углу амбара, вне поля зрения часового, который не был бы человеком, если бы не захотел найти источник доносящихся до него звуков борьбы, криков и ругательств. Он шагнул в дверной проем. Гамильтон и Рамон колошматили друг друга с дикой яростью, пинались ногами и размахивали кулаками. Создавалось впечатление, что они собираются нанести друг другу тяжкие телесные повреждения. Часовой был удивлен происходящим, но ничего не заподозрил. У него было неподвижное звероподобное лицо без признаков мощного интеллекта. - Прекратите! - рявкнул он. - Эй вы, психи! Прекратите, или... Он внезапно замолчал, когда один из дерущихся, получив особенно сильный удар, зашатался и упал на спину, наполовину вывалившись в дверной проем. Глаза у него закатились, лицо было залито кровью. Часовой наклонился к нему, чтобы пресечь в зародыше дальнейшие беспорядки, и в тот же момент руки Рамона сомкнулись на его лодыжках. * * *Четверо мужчин приготовились вынести из комнаты фон Мантойфеля три уложенных на носилки тела, прикрытые одеялами. Хозяин комнаты глубокомысленно изрек: - Было бы роковой ошибкой позволять врагу жить дольше, чем необходимо. - Он на мгновение задумался. - Бросьте их в реку. Нужно позаботиться о бедных пираньях, умирающих с голоду. Что касается остальных наших приятелей, сидящих в амбаре, вряд ли они выдадут мне еще какую-нибудь полезную информацию. Вы знаете, что делать. - Да, господин генерал, - ответил один из них, - мы знаем, что делать, - и оскалился в предвкушении. Фон Мантойфель посмотрел на часы. - Жду вас обратно через пять минут - после того, как подадите пираньям второе блюдо. * * *Одетый во все черное человек стоял лицом к амбару, держа наготове "шмайссер". Услышав у себя за спиной шум шагов, он быстро оглянулся. Метрах в тридцати от него появились четверо мужчин, те самые, что избавились от Шпаца и Хиллера. У каждого с плеча свисал автомат. Человек в черном, не отрывая глаз от дверей амбара, подождал, пока уши не подсказали ему, что группа людей находится не далее чем в пяти метрах, и резко развернулся вместе со "шмайссером", изрыгающим огонь. - Вы действовали наверняка, да? - прерывающимся голосом произнесла Мария. - Совсем не обязательно было их убивать! - Конечно, конечно. Просто я не хотел, чтобы они убили меня. С загнанными в угол крысами не стоит заигрывать. Это отчаянные люди, и можно поклясться, что все они - хорошо обученные и опытные убийцы. Я вовсе не чувствую себя виноватым. - И правильно, - подхватил Рамон, который, так же как и его брат, совершенно спокойно отнесся к происшедшему. - Хороший нацист - мертвый нацист. Итак, у нас пять автоматов. Что будем делать? - Останемся в амбаре, поскольку здесь мы в безопасности. У фон Мантойфеля человек тридцать или сорок, а может, и больше. На открытой местности они нас уничтожат. - Гамильтон посмотрел на шевельнувшегося часового. - А, малыш приходит в себя! Давай-ка пошлем его прогуляться и заодно сообщить начальству, что положение слегка изменилось. Снимите с него форму, пусть фон Мантойфель немножко поволнуется. * * *Фон Мантойфель делал какие-то заметки, сидя за столом, когда раздался стук в дверь. Он посмотрел на часы и удовлетворенно улыбнулся. Прошло ровно пять минут после ухода его людей и две минуты с тех пор, как раздалась автоматная очередь, которая означала, что с шестью пленниками покончено. Он пригласил подчиненных войти, сделал последнюю запись, сказал: - Вы очень пунктуальны, - и поднял голову. От неожиданности у него чуть не выкатились глаза из орбит: стоявший перед ним человек был в одном нижнем белье и с трудом держался на ногах. * * *Амбар погрузился во тьму. Единственная лампочка была выключена, и лишь молодая луна лила на землю свой слабый свет. - Прошло пятнадцать минут - и ничего, - заметил Рамон. - Это хорошо? - Это вполне естественно, - ответил Гамильтон. - Мы в темноте, а люди фон Мантойфеля будут хорошо видны, если выйдут из укрытия. Вот они и не высовываются. Что еще они могут сделать? Попытаться выкурить нас отсюда, если ветер будет подходящим? Но ветра нет, а значит, нет и дыма. - Будут морить нас голодом? - предположил Рамон. - Ну, это может продлиться очень долго. * * *Время ползло еле-еле. Все улеглись на пол, кроме Наварро, стоявшего у дверного проема, и тщетно пытались заснуть. Некоторые даже закрыли глаза, но все равно бодрствовали. - Прошло два часа, - сказал Наварро. - Два часа - и по-прежнему ничего. - Чем ты недоволен, часовой? Можно попробовать поспать. - Гамильтон сел. - Хотя я вряд ли засну. Эти люди наверняка что-то замышляют. У меня кончились сигареты. У кого-нибудь закурить найдется? Серрано предложил ему пачку. - Думал, вы спите. Спасибо, Серрано. Знаете, я долго колебался, верить или нет тому, что вы мне рассказали. Но теперь я вам верю, хотя бы по той причине, что все так и есть, как вы говорили. По-видимому, я должен перед вами извиниться. - Гамильтон запнулся. - Похоже, извиняться входит у меня в привычку. Рамон полюбопытствовал: - Можно узнать, по какому поводу вы извиняетесь сейчас? - Конечно, можно. Серрано работает на правительство. Полковник Диас, следуя принципу "знать только то, что нужно", забыл сказать мне об этом. - На правительство? - На министерство культуры. Он занимается изобразительным искусством. - Помоги нам бог! - воскликнул Рамон. - Мне казалось, что в этих богом забытых краях вполне достаточно всяких природных хищников, чтобы добавлять сюда еще и хищников от культуры. Что, ради всего святого, вы здесь делаете, Серрано? - Я тоже хотел бы это выяснить. - Какая откровенность! Правда, сеньор Гамильтон? - Я же вам говорю, что и сам узнал об этом пару часов назад, - откликнулся Гамильтон. Рамон укоризненно посмотрел на него: - Ну вот, вы опять! - Что такое? - Опять становитесь загадочным и уклончивым. Гамильтон пожал плечами и ничего не ответил. - Благородное сомнение не требует извинений, - сказал Серрано. - Если бы только это, - вздохнул Гамильтон. - Я считал вас человеком Хиллера. Еще в Ромоно, когда мы впервые встретились. Должен признаться, это я стукнул вас по шее. Конечно, я верну вам деньги, которые взял из вашего бумажника. С шеей сложнее. Не знаю, что могу для нее сделать. Простите меня. - Простите, простите, - передразнила его Мария. - Интересно, кто-нибудь намерен прощать меня? Наступило короткое молчание, потом Гамильтон спокойно сказал: - Я же извинился. - Извинение и прощение не одно и то же, и вы явно считаете, что моя дружба со Смитом - а это самое обтекаемое из возможных определений - была непростительна. Тут все зависит от того, кто будет судить и кто будет бросать первый камень. Две мои бабушки и два деда умерли в Освенциме, и вероятность того, что именно фон Мантойфель и Шпац отправили их туда, очень велика. Знаю, мир уже устал слушать об этом, но в концентрационных лагерях погибло шесть миллионов евреев. Неужели я поступила неправильно? Я знала, что, если достаточно долго пробуду со Смитом, он приведет меня к фон Мантойфелю, который и был нам нужен на самом деле. У меня имелась единственная возможность оставаться со Смитом. И вот я, точнее, мы нашли Мантойфеля. Неужели я так уж плоха? - Значит, Тель-Авив? - Гамильтон даже не пытался скрыть своего отвращения. - Еще один из этих варварских показательных процессов, как над Эйхманом[5]? - Да. - Фон Мантойфель никогда не покинет Затерянный город. - Этот доктор Хьюстон, - осторожно спросил Серрано. - Он так много для вас значит? И его дочь? - Да. - Вы были здесь в то время, когда они... умерли? - Когда их убили. Нет. Я был в Вене. Но мой друг Джим Клинтон был здесь. Он их похоронил. И даже сделал надгробие с надписью - выжег ее по дереву. Позднее фон Мантойфель убил и его. - Вы были в Вене? - переспросила Мария. - В Визентале? В Институте? - О чем вы, юная леди? - удивился Серрано. - Выбирайте выражения, мистер Серрано. Я вам не юная леди. Институт - это центральная еврейская организация по розыску и поимке военных преступников. Он расположен именно в Австрии, а не в Израиле. Мистер Гамильтон, почему у руководства Института левая рука никогда не знает, что делает правая? - Видимо, все тот же старый принцип "знать только то, что нужно". Все, что я действительно знаю, так это то, что у меня была двойная причина охотиться на Мантойфеля. Я дважды близко подбирался к нему в Аргентине, дважды - в Чили, один раз - в Боливии, дважды - в Колонии-555. Неуловимый тип, вечно в бегах, всегда окружен головорезами из нацистов. Но теперь мне удалось его поймать. - Или наоборот, - заметил Серрано. Гамильтон не ответил. - Ваши друзья похоронены здесь? - Да. * * *До рассвета оставалось полчаса. - Я хочу есть и пить, - пожаловался Наварро. - Глубоко тронут твоими страданиями, - ответил Гамильтон. - Однако ты жив, а это гораздо важнее. Я не хотел огорчать всех вас еще больше, высказывая то, что у меня на уме, но, честно говоря, не очень верил, что мы доживем до утра. - И как бы им удалось справиться с нами? - спросил Рамон. - Вообще-то это довольно просто. Есть множество способов. Например, с помощью небольшой пушки, ракетной установки или миномета. Они могли просто кинуть в дверной проем килограмм-другой взрывчатки. Возможно, шрапнель кое-кого из нас и не достала бы, зато взрывная волна в этом замкнутом пространстве уж точно прикончила бы всех. Они могли сзади подобраться по крыше к двери и швырнуть несколько гранат или шашек. Эффект был бы такой же. Может быть, у них не оказалось под рукой ничего из перечисленного, но в это я не поверю ни на минуту: фон Мантойфель всегда таскает с собой вооружения на целый батальон. Не верю я и в то, что такая идея вообще не приходила ему в голову. Скорее всего, он решил, и не без причины, что в темноте мы опасны, и ждет рассвета, чтобы покончить с нами. Серрано уныло заметил: - А ведь рассвет ухе совсем скоро. - И в самом деле. При первых слабых проблесках света Мария, Серрано и Сильвер с удивлением наблюдали за тем, как Гамильтон достал из рюкзака кинокамеру, вынул ее из футляра, откинул боковую крышку, за которой обнаружился приемопередатчик, выдвинул антенну и заговорил в микрофон: - Ночной дозор! Ночной дозор! В динамике раздалось потрескивание, и кто-то немедленно ответил: - Ночной дозор, мы вас слышим. - Приступайте немедленно. - Вас поняли. Сколько стервятников? - Предположительно от тридцати до сорока. - Повторите за мной: "Оставаться в укрытии. Напалм". - Оставаться в укрытии. Напалм. - Гамильтон выключил рацию. - Полезная штучка, правда? Полковник Диас очень предусмотрителен. - Напалм! - воскликнул Рамон. - Ты сам слышал. - Но напалм! - Ну да, в воздушном десанте очень крутые ребята. Однако они не используют напалм напрямую и не намерены сбрасывать его нам на голову. Они возьмут в кольцо этот участок. Прием не новый, но весьма устрашающий. Гамильтон нажал на другую кнопку на камере, и послышался слабый прерывистый сигнал. - Радиомаяк, - объяснил Рамон остальным. - Как же еще, по-вашему, десантники смогли бы найти это место? - У вас все было заранее организовано, но вы даже и не подумали рассказать нам! - с горечью сказала Мария. - Да с какой стати? - равнодушно ответил Гамильтон. - Мне ведь никто ничего не рассказывает. - Сколько времени им потребуется, чтобы добраться сюда? - Минут двадцать, не больше. - И как раз в это время рассветет? - Да, примерно так. - Уже начало светать. Атака может начаться до того, как подоспеют ваши друзья. - Очень сомневаюсь. Во-первых, фон Мантойфелю и его подчиненным потребуется некоторое время, чтобы подготовиться, и если мы не сможем сдерживать их в течение нескольких минут после этого, значит, мы вообще не имели права здесь появляться. Во-вторых, как только они заслышат звук вертолетов, им тут же станет не до нас. Стало уже заметно светлее, но двор оставался пустым. Если фон Мантойфель и готовился начать атаку, то очень умело это скрывал. Вскоре Рамон сказал: - Звук моторов. Слышите? Они приближаются с юга. - Я ничего не слышу, но если ты говоришь, что они приближаются, значит, так и есть. Ты видишь то же, что и я? - Да. Я вижу человека с биноклем на крыше большого дома. Должно быть, у него тоже хороший слух. По ногам? - Если можешь. Характерным для него быстрым движением Рамон вскинул винтовку и нажал на спусковой крючок. Мужчина с биноклем свалился на крышу и через несколько секунд поспешно стал удирать ползком, опираясь на руки и на одно колено и волоча ногу. Гамильтон заметил: - По-видимому, наш друг генерал фон Мантойфель утратил хладнокровие, раз он позволяет своим людям делать такие глупости. Думаю, наблюдателей мы больше не увидим. - Он ненадолго замолчал. - Теперь и я слышу. Шум двигателей быстро усиливался по мере приближения вертолетов и превратился в почти нестерпимый грохот, когда три большие военные машины начали снижаться между отражающими звук стенами ущелья. - Всем внутрь! - приказал Гамильтон. Мария задержалась в дверном проеме: - Можно посмотреть? Гамильтон бесцеремонно втолкнул ее внутрь, за деревянную перегородку, и сам укрылся там же. - Это напалм, дурочка! Может и сюда случайно залететь. - Ракеты? Или бомбы? - Боже упаси! Это уже достояние истории. Через несколько мгновений Мария, вынужденная кричать, чтобы ее услышали, пожаловалась: - Какой ужасный запах! - От напалма. - Может быть, может, нужно выйти и помочь им? - Помочь? Мы им только помешаем! Поверьте, этим парням никакая помощь не требуется. И кстати, вам не приходит в голову, что они скосят нас раньше, чем мы успеем сделать три шага от амбара? Они ведь не знают, кто мы, а у десантников есть странная привычка сначала стрелять, а потом спрашивать. Так что - немного осторожности и терпения, пока мир и покой не воцарятся вновь. Мир и покой наступили через две минуты. Шум вертолетных двигателей затих. Потом прозвучала сирена, вероятно означающая, что операция окончена. Не было сделано ни единого выстрела. Наконец Гамильтон сказал: - Думаю, бесстрашный капитан Гамильтон и его храбрая команда могут теперь без особого риска выглянуть наружу. Один за другим все вышли из амбара. Во дворе перед зиккуратом стояли три военных вертолета. Руины древнего города были окружены кольцом дыма от догорающего напалма. Около полусотни десантников, очень крепких, очень уверенных и, разумеется, вооруженных до зубов, держали под прицелом три дюжины сподвижников фон Мантойфеля, а четверо десантников, один из которых нес коробку с наручниками, обходили пленных и сковывали им запястья за спиной. Впереди стоял фон Мантойфель собственной персоной, уже в наручниках. Когда Гамильтон и остальные приблизились к центру двора, к ним направился армейский офицер. - Мистер Гамильтон? Майор Рамирес к вашим услугам. - Вы уже оказали нам достаточно услуг. - Гамильтон обменялся с майором рукопожатием. - Мы вам весьма признательны. Все проделано очень профессионально. - Мои люди разочарованы, - сказал Рамирес. - Мы надеялись на более серьезное, э-э, тренировочное занятие. Хотите сразу уехать отсюда? - Через час, если можно. - Гамильтон показал на фон Мантойфеля. - Я хотел бы поговорить с этим человеком. Двое солдат подвели генерала. Его лицо было серым и невыразительным. - Майор, это генерал-майор СС Вольфганг фон Мантойфель. - Вероятно, последний из этих отвратительных военных преступников? Я не обязан пожимать ему руку? - Не обязаны. - Гамильтон изучающе посмотрел на Мантойфеля. - Вы наверняка уже убили полковника Шпаца. И Хиллера. А также доктора Хьюстона, его дочь, несколько десятков индейцев-мускиа и бог знает сколько еще других людей. Ну что ж, все когда-нибудь кончается. С вашего позволения, майор, тут есть несколько вещей, которые я хотел бы показать фон Мантойфелю. Вместе с группой солдат, вооруженных лопатами, мощными электрическими фонарями и двумя прожекторами, питающимися от аккумуляторов, все направились к основанию зиккурата. - Этот зиккурат уникален, - сказал Гамильтон. - Другие подобные сооружения целиком сплошные. А в этом есть коридоры и камеры, как в больших египетских пирамидах. Пожалуйста, следуйте за мной. Он повел всю группу по извилистым, разрушающимся проходам, и наконец они оказались в низкой сводчатой пещере с гладкими стенами, из которой хода дальше не было. Пол был усеян обломками камней и огромным количеством гравия, слой которого достигал полуметра. Гамильтон поговорил с Рамиресом и указал конкретное место. Восемь солдат с лопатами немедленно принялись копать. За короткое время был расчищен участок размером два на два метра, и в полу обнаружилась квадратная каменная плита с вделанными в нее железными кольцами. В кольца вставили ломы и, приложив некоторые усилия, подняли плиту. В полу пещеры открылся проем, из которого вниз вела лестница. Все спустились по ней, прошли по коридору с грубо обтесанными стенами и остановились у тяжелой деревянной двери. - Ну вот, Серрано, - сказал Гамильтон, - здесь вы найдете то, что хотели, А что до вас, фон Мантойфель, поразмышляйте напоследок над иронией судьбы. Вы бы отдали свою жизнь и душу, если бы она у вас имелась, за то, что лежит за этой дверью, но все эти годы вы сидели наверху, даже не догадываясь о том, что находится под вами. Он замолчал, словно погрузившись в какие-то мысли, а затем продолжил: - Там совершенно темно. Нет ни окон, ни светильников. Майор, будьте любезны, прикажите своим людям включить все фонари и прожекторы. Боюсь, воздух там немного затхлый, но это никому не повредит. Рамон, Наварро, помогите мне открыть дверь. Тяжелая дверь долго не поддавалась, но в конце концов отворилась с мрачным скрежетом. Гамильтон взял один из прожекторов и вошел внутрь, остальные держались позади него. Большая квадратная пещера была выдолблена прямо в скале. По всем четырем ее сторонам были устроены каменные полки, вырубленные в скале на глубину сорока сантиметров. Глазам вошедших предстало удивительное, невероятное зрелище: вся пещера сверкала и переливалась блеском тысяч и тысяч изделий из чистого золота. Здесь были чаши, кувшины и разнообразная посуда - все из чистого золота. Здесь были шлемы, щиты, таблички, ожерелья, бюсты и статуэтки - все из чистого золота. Здесь были колокольчики, флейты, окарины, цепи, вазы, нагрудные пластины, ажурные головные уборы, филигранной работы маски и ножи - все из чистого золота. Здесь были обезьянки, аллигаторы, змеи, орлы, кондоры, пеликаны, грифы и бесчисленные ягуары - все из чистого золота. И в дополнение ко всему здесь стояло шесть открытых сундуков, сверкающих несметным количеством драгоценных камней, большей частью изумрудов. Эта сокровищница далеко превосходила все самые смелые мечты. Благоговейное молчание длилось целую вечность. Первым заговорил Серрано: - Утерянные сокровища индейцев! Эльдорадо, о котором мечтали миллионы! Испанцы всегда считали, что некое исчезнувшее племя унесло с собой несметные богатства. Человечество верило в красивый миф, и тысячи людей погибли, пытаясь отыскать Эльдорадо. Но это не миф! Было очевидно, что он едва способен поверить собственным глазам. - Это, конечно, миф, - сказал Гамильтон. - Но золотые сокровища действительно были, просто все искали совсем не в том месте - в Гвиане. И искали совсем не то - все думали, что ищут золото благородных инков. Но его не существовало. Все эти изделия, которые мы видим, создал народ квимбайя из долины реки Каука, величайшие мастера-златокузнецы в мире. Золото для них не имело коммерческой ценности - это был просто красивый материал. - И испанцы наверняка переплавили бы все и отправили в Испанию в виде слитков. Мистер Гамильтон, вы оказали миру искусства неоценимую услугу. А ведь вы единственный не индеец, который знал о сокровищах. Вы могли бы стать самым богатым человеком на свете. Гамильтон пожал плечами: - Они всегда принадлежали народу квимбайя. - И что теперь со всем этим делать? - спросил Рамирес. - Здесь будет национальный музей. Настоящие владельцы сокровищ, индейцы-мускиа, вернутся сюда и станут их хранителями. Боюсь, в этот музей будут допущены немногие - лишь самые знаменитые ученые со всего мира, и только небольшими группами. Бразильское правительство, которое пока даже не знает о местонахождении города, решило, что мускиа должны быть защищены от цивилизации. Гамильтон посмотрел на фон Мантойфеля. Тот в полном трансе созерцал огромные сокровища, так долго лежавшие у него под ногами. Он был ошеломлен, как, впрочем, и все остальные. - Фон Мантойфель! - окликнул его Гамильтон. Генерал медленно повернул голову и посмотрел на него невидящими глазами. - Пойдемте. Я хочу вам показать еще кое-что. Гамильтон прошел в другую пещеру, гораздо меньших размеров. В дальнем ее конце стояли рядом два каменных саркофага. На каждом лежала простая сосновая доска с выжженной надписью. - Эти надписи, фон Мантойфель, сделал мой друг. Джим Клинтон. Помните Джима Клинтона? А должны бы помнить. В конце концов, вы убили его вскоре после этого. Читайте. Читайте вслух! Все тем же невидящим взглядом фон Мантойфель обвел пещеру, посмотрел на Гамильтона и прочитал: - "Доктор Ганнибал Хьюстон. Покойся с миром". - А вторую? - "Люси Хьюстон Гамильтон. Возлюбленная жена Джона Гамильтона". Все посмотрели на Гамильтона. На лицах окружающих медленно начало проступать понимание. - Я уже мертвец, - произнес генерал. * * *Гамильтон, Рамон, Наварро и идущие сразу следом за ними фон Мантойфель и все остальные направлялись к вертолету, стоявшему на краю двора, всего в нескольких метрах от края плато. Неожиданно фон Мантойфель, руки которого были все еще скованы наручниками за спиной, побежал к обрыву. Рамон бросился было ему вдогонку, но Гамильтон поймал его за руку: - Оставь! Ты же слышал, что он сказал. Он уже мертвец.
notes
Примечания
1
Хьюз Говард (1905 - 1976) - американский промышленник, кинопродюсер, авиатор. В 1935 году побил рекорд скорости полета на самолете. В 1938 году облетел вокруг света за рекордно короткое время. Вторую половину жизни провел в четырех стенах из-за боязни заразиться какой-нибудь смертельной болезнью.
2
Небесный подъемный кран (англ.).
3
Шекспир У. Ромео и Джульетта. Акт V, сцена 3. Перевод А. Радловой.
4
Добрый вечер (нем.).
5
Эйхман Карл (1906 - 1962) - немецко-фашистский военный преступник, с 1937 года возглавлял подотдел "по делам евреев" в имперском управлении безопасности Германии. В 1960 году был вывезен из Аргентины израильской разведкой и впоследствии казнен. в начало | 
