Убитый по-прежнему именовался в документах Амра-ном Коэном, на деле оставаясь все тем же «иксом» — абсолютно неизвестной величиной. Он мог запросто оказаться подданным иностранной державы и ее агентом в Израиле.
Кейт связывал свои надежды с комплексной судебно-медицинской и биологической экспертизой.
В распоряжение специалистов покойный предоставил все, что уже не в состоянии был скрыть, — тело, внутренние и наружные органы, поверхностный волосяной покров...
Эксперты должны были дать однозначный ответ на вопрос о происхождении убитого и возможных путях идентификации его личности.
Скрытая от глаз, вторая жизнь подпольного миллионера должна была очень быстро указать на его убийц.

Снизу детективу позвонили:
— Юджин, к тебе человек. Ты знаешь кто...
— Иду...
На стенах кабинета Кейт развесил портреты убитого — многократно увеличенную репродукцию с удостоверения личности и еще несколько снимков, сделанных в Институте судебной медицины после «туалета трупа».
Кроме того, Кейт достал и увеличил фотографии еще одного Амрана Коэна — умершего двадцать лет назад и похороненного на кладбище в Герцлии.
Выставка фотопортретов ждала своего зрителя, о котором сообщили снизу, с КПП.
Иаков Бен Дор, широкий плешивый старик, старый полицейский служака, живая история израильской полиции, приехал на недавно купленной новенькой «даятсу», модели «шарейд», наиболее популярной у покупателей автомобилей в этом году.
Он еще с КПП направо и налево демонстрировал свою мощь, II особенности ставшую легендой цепкую память.
Бен Дор помнил еще первого израильского убийцу Эли Гольдберга, по кличке Рыжий, из Польши, который сел в 1948 году! На его памяти было грандиозное ограбление банка «Апоалим» в Иерусалиме в 1982-м — Ицхак Дрори, по кличке Мозговитый, загремел тогда на 12 лет...
Сделал он и все, чтобы сведения о себе довести до израильского общества.
О Иакове Бен Доре то и дело вспоминала пресса.
Разоблачение шайки ростовщиков в Манхэттене во главе с Харви блчином тоже имело к нему отношение.
Бен Дор принадлежал к «золотому веку» преступности и полиции. В баре «Пуэрто-Рико» на Дизенгоф в то время сидели рядом бандиты, полицейские и вместе с ними видные израильские интеллектуалы. Все вместе. Курили, пили кофе...
Кейт терпеливо ждал.
— Шалом, Йаков... Ты в порядке?
— Шалом, Юджин. Да, в порядке. Как ты?
— Спасибо. Ты готов подняться ко мне?
— Пошли. Я тут заболтался с мальчиками...
Бен Дор и в кабинете Кейта не мог хотя бы на секунду не предаться воспоминаниям:
— Бат-ямская группировка! О, это было серьезно! А шайка из Пардес-Кац! Тель-авивская «Шхунат ха-Тиква»... — Старик упивался реминисценциями. — Крупнейший специалист по контрабанде гашиша Эли Тамуз выпустил книгу «Рассмешить Всевышнего»...
Наконец он замолчал и внимательно вгляделся в развешанные по стенам фотографии. Это была напряженная минута. Йаков Бен Дор снял очки.
— Юджин. Этого человека я не знаю... — Он показал на фотографии убитого. — Я могу дать тебе только один совет.
— Да...
— Обрей его. Можешь?
— Минуту, Йаков...
В шкафу у него сохранился огрызок мела.
Нищий с выбеленными щеками выглядел молоденьким.
И сам облик заметно изменился.
Служака удовлетворенно крякнул:
— Это уже другое дело. Что-то есть. Кажется, я видел его. Знаешь, где надо искать концы? Удивишься! В тюрьме Бейт Лит. Для особо опасных. Сдается мне, кто-то из стариков должен его помнить... А может, в тюрьме Цаламон. Их туда сейчас переводят, у кого примерное поведение...

Кейт заваривал себе кофе, когда сотовый в кармане куртки неожиданно прозвенел.
— Юджин, шалом! Это Джерри!
Звонил оперативник с участка Катамоны.
— Шалом, Джерри! Все в порядке. Как ты? Что нового?
— Пришла распечатка телефонных разговоров Амрана Коэна, которую ты заказал.
— Да. И куда он звонил?
— То-то и оно, Юджин! Это номера уличных телефонов-автоматов...
— И где они установлены?
— По Иерусалиму. В центре. В Старом городе. Кто-то ждал звонка в определенное время, и Амран Коэн звонил в автомат.
— А междугородные звонки?
— Тель-Авив, Рамат-Ган. В Бейт-Лехем, между прочим! И тоже в автомат!
— Странно...
Бейт-Лехем, или, в христианской традиции, Вифлеем, — родина царя Давида и Иисуса Христа — находился на территории Палестинской автономии, обычно большую часть года в связи с арабским террором город оставался закрытым для посещения израильтян...
Кому уж там звонить?!
— А что международные разговоры?
— Ни одного разговора с заграницей... Юджин!
У сыщика участка Катамоны было еще что сказать.
— Слушаю, Джерри. Что там...
— Я получил распоряжение...
— Да.
— Наша оперативная группа расформирована. С сегодняшнего дня я поступаю в распоряжение следователя Роберта Дова.
— Да?
— Мне очень жаль, Юджин.
— Мне тоже, Джерри.
— Я вечером буду его сопровождать на Бар Йохай.
— Успехов, Джерри. Бай...
— Бай, Юджин. Еще вопрос: я могу ему сказать, какие версии у нас были?
— Что за вопрос? Конечно...
Он убрал кофе. Сейчас он не был нужен. Ему незачем было себя подстегивать...
«Стоит только появиться в деле каким-то зацепкам, ниточкам, как тут же возникают очередной журналист и Роберт Дов с его напором...» Он потянул телефон. Начал даже набирать номер.
Вовремя остановился.
«Вопрос решен. Начальство обязано докладывать каждый вечер наверх. Что с того, что все друг с другом на «ты» и только по имени! Отбреют чище бритвы!» Его подруга, с которой он расстался, умела физически лечить невидимые моральные раны...
«Может, ей позвонить?»
Номер был записан на трубке...
Но тоже вовремя отказался.
«Ты чего, Юджин! Любая шлюха с Бен Йегуда пропишет тебе то же средство...» В окнах квартиры убитого на Бар Йохай неярко горели свечи.
Это мамзер Рон, отпущенный из Русского подворья, сидел там на расстеленном по полу ковре тихо, как мышь, не выходя и не открывая двери никому...
— Пусть потрясется...
Следователь Роберт Дов предполагал взяться за него по окончании обряда ешивы , если за это время ничего путного не попадет в поле зрения.
— С квартирой все ясно! Преступники внутри не наследили. С этим следует примириться и сразу забыть! Меня интересует не нищий, а его убийцы...
Вместе с сыщиком участка Катамоны Джерри он знакомился с местностью, прилегающей к дому.
Было темновато.
На детской площадке — с обязательными песочницами, самолетами, паровозами — еще играли дети.
Повсюду вдоль узкой извилистой Бар Йохай были припаркованы машины. Их было много.
Роберт Дов кивнул на окно.
— Смотри, смотри!
Хасид истово кланялся, крученые колбаски пейсов отлетали за спину.
— Знает, что я из него всю душу вытрясу... Разберемся!
Детектив внезапно нагнулся, он что-то заметил под ногами. Поднял.
— Знаешь, что это?
Джерри увидел на ладони сиреневый увядший цветок. Он взял его, подержал, вернул детективу.
— Нам говорили в школе... Бугенвиллея?
Детектив засмеялся.
— О чем это говорит, знаешь?
— Ломают ветки.
— К окну подходили русские...
Израильтяне, как правило, цветов не рвали. И на природе, и в общественных местах. Слишком велики были штрафы» — Ты понял?
— Да. Кстати...
Джерри рассказал о русском следе, который почувствовал Юджин Кейт.
— ...Хотя за границу он не звонил.
— И Кейт тоже? — У Дова заметно поднялось настроение. — Где тут у тебя можно кофе выпить, Джерри? Спокойно потолковать?
Кафе называлось «Рамзор».
Название ему дал светофор, регулировавший довольно мощные потоки машин, направлявшихся в большие районы — такие, как Пат, Гило.
Красные сигнальные огни плыли высоко вверх вдоль по красной реке. Там был центр.
Вечером «Рамзор» выглядел очень даже прилично: столики под развесистым дубом, площадка, огороженная ящиками с геранью...
Роберт Дов, как оказалось, любил цветы.
Пили кофе.
Следователь вошел в курс дела.
Две группировки молодежи из СНГ в районе Катамо-ны враждовали между собой. Преступление могла совершить либо одна, либо другая. Обе были замкнуты, посторонние в них не допускались.
Во главе обеих стояли люди, имевшие кавказские корни.
Джерри располагал достаточной информацией на Макса и на Гию.
Приземистый, с короткой мясистой шеей, крепкими ногами — бывший чемпион по борьбе среди юниоров одной из кавказских зон, жестокий, сильный, Макс имел преступное прошлое.
— На него заводились уголовные дела, но ввиду отсутствия улик их приходилось прекращать... Он совладелец паба для молодежи. Есть сведения, что там сбывают наркотики. Заведение откровенно вызывающее. На вывеске — череп и кости на черном фоне... «Сицилийская мафия»...
— А клиентура?
— В основном из СНГ, молодые парни. Сам Макс в аллее бывает редко. Больше у себя в пабе. У него связи со взрослыми уголовниками из Тель-Авива, Ашдода... У меня на него ничего нет. Недавно, правда, он отделал тут в аллее парня из той группировки, с Бар Йохай...
Джерри рассказал, как Макс избил рыжего Дана.
— Носком ботинка в лицо и под ребра...
— Надо с ним потолковать!
— Дан скажет: ничего не было. Они предпочитают выяснять отношения сами. Или через авторитетов...
— Макс — судимый?
— Он привлекался к ответственности за драку.
— А приговор?
— Условный. И общественно полезные работы. Год он каждую неделю перевозил рабочих от Центральной автобусной станции до Ботанического сада...
— А что его друзья?
— Из-за него разгорелась драка между девицами в аллее на празднике Лаг ба-Омер. Тоже парни крутые...
— Крутые! А зачем они ходят в аллею?
— Из-за собак. У всех собаки. Больше негде выгуливать. Там пустырь и дальше железная дорога и арабская деревня...
Кафе «Рамзор» пользовалось популярностью благодаря выигрышному местоположению — движение машин на перекрестке не ослабевало ни на минуту. То одна, то другая останавливалась рядом.
Роберт Дов взглянул на часы. Время было еще детское.
— В доме, где жил Коэн, есть новые репатрианты?
— Трое ребят.
— Что они?
Джерри пожал плечами.
Борька Балабан, косой Арье и Дан прибыли по программе юношеского образования из стран СНГ. Приняли израильское гражданство. Теперь работают в ожидании призыва в армию.
— Что у них за работа?
— Подсобные рабочие, один на стройке, двое — на заводе пластмасс...
— Нам известны?
— Только Арье. Попался с ящиком пива, буквально на второй день, как появился, украл со склада лавки. Социальный работник проводила проверку. Простили. Он действовал под влиянием старших ребят, известных полиции... Был тогда предупрежден. Поставлен на учет. Дан, друг его, ни в чем особенном не замечен...
— Образ жизни, увлечения?
— Как все. Радиоприемник, собака — белый боксер. Альбинос. В ту ночь они работали. Один оставался дома.
— Кто?
— Борис Балабан.
Дов достал из кармана блокнот. Сделал пометку.
— Расскажи подробнее?
— Веснушчатый, белокожий. Работает подсобным рабочим на стройке. Последнее время постоянно с хаверой . Ленкой. Я тебе их всех покажу. В авторитете у них Гия, по-грузински Георгий.
Детектив записал.
— А что Гия?
— Самостоятельный парень. Много не говорит.
Роберт Дов спрятал блокнот.
— Какое у тебя в целом мнение о них?
Джерри подумал.
— Я спрашивал наших ребят. Они говорят: «Никогда не видим их по одному. Только группой. И всегда только свои!» Одна девочка сказала: «Друзей среди нас у них нет. Русское телевидение, русские песни... Если вам так хорошо там, почему вы не соберете вещички и не отвалите к себе?!» Роберт Дов пожал плечами. Закрыл блокнот.
— То же самое я слышал о курдах. Потом про марокканцев. Пойдем. Я хочу посмотреть, как они живут...
— Я думаю, дома их нет. В это время они всегда на аллее.

У подъезда на галерее внизу на стульях сидело несколько человек — мужчины и женщины. В основном пенсионеры. Они немедленно догадались, кто пожаловал и к кому направляется. Проводили полицейских понимающими взглядами.
Квартира оказалась закрытой.
Роберт Дов осмотрел лестничную площадку, она была чистой.
Когда полицейские снова появились внизу, их уже ждали.
Один из сидевших — бородатый, с серебряным веночком курчавых волос — остановил Дова.
— Секунду! Ты ведь полицейский? Миштара ? — Он протянул детективу сложенные щепотью пальцы. — Как же так, люди? Опять нас убивают? За что?! — Дед был опытный демагог. — Сколько я тут живу — такого не было!
Остальные поддержали:
— Теперь уже убивать стали!
— Нищие-конкуренты это бы не сделали! Нищие, они никогда бы не пошли в дом — там бы, на Кикар Цион где-нибудь во дворах и прибили! Сюда бы не пришли!
Толстуха в майке, в трикотажных рейтузах, под которыми на бедрах словно лежал спасательный круг, щелкнула зажигалкой.
— Помню, когда-то был случай с групповым изнасилованием в кибуце Шомурат... Так весь Израиль был в курсе! На ушах стоял — а сейчас насилуют каждый день. И не одну!
— Я и спрашиваю вас. Полиция! Куда мы идем?!

После стычки в праздник Лаг ба-Омер обе соперничающие группировки в полном составе занимали свои обычные места на аллее. Неявка могла быть воспринята как признание поражения, отказ от продолжения борьбы.
В этот вечер было то же.
Около 19.00 аллея опустела; гуляли лишь несколько пенсионеров с собаками. И все! Исконные жители Бар Йохай в это время тут не появлялись.
В 19.30 трусцой традиционно пробежал сумасшедший старик в белой футболке, шортах, с рюкзаком за спиной — он жил в Гило и каждый день бегал на работу и обратно за десять километров...
Гия сидел на привычном месте сбоку, в аппендиксе аллеи, за оливой. Тут уже был Балабан со своими сожителями — Арье и Даном. Арье держал на коротком поводке боксера-альбиноса Блинки. Эти были ударной группой команды.
Жирный Боаз явился в своей форме охранника — шо мера .
Женскую половину компании представляли Вика, Ленка, Мали. Еще несколько девчонок.
В группировке с Сан-Мартин было примерно столько же бойцов. Около 19.00 приехал Макс.
Бригады якобы не замечали друг друга.
Ждали решения третейского суда, которое должны были доставить из Ашдода...
И дождались.
В двадцать с минутами несколько крепких незнакомых парней вышли из «субару», припарковавшейся у входа на аллею со стороны «Теннис-центра».
Гия и Макс поднялись навстречу.
Мосластый парень с черными набриолиненными волосами передал решение ашдодского авторитета:
— Ибрагим пригласил обоих в Ашдод на конец субботы...
Он все время улыбался — виной тому была порезанная, криво сросшаяся нижняя губа.
Ибрагим — крутой авторитет из Ашдода, сын чеченки или татарки, папа, как говорится, юрист — успел после российской отсидеть еще и в израильской тюрьме Бейт Лит. Считался отмороженным.
М'ежду тем посланец сменил тему. Его интересовал убитый нищий. Кто видел его в последний раз? Где? Какие отношения? Что слышали?.. Кто бывал у него из «русских»?
Похоже, что из-за Амрана Коэна и приезжал...
Притом открыто демонстрировал предпочтение Гие.
Ашдодцы уехали.
Макс и его друзья с Сан-Мартин еще посидели — вроде ничего не произошло. Макс делал хорошую мину при плохой игре.

Роберт Дов и Джерри действительно нашли обе компании на аллее. Следователь был тут впервые.
Дорожки делали две большие петли, образуя площадки, отделенные друг от друга оливами. В каждом таком приделе стояли две скамьи.
Дальше тянулся каменный бордюр, он отделял аллею от полосы отчуждения железной дороги.
Со стороны Талышота навстречу полицейским плыла огромная полная луна.
Светильники горели только над круглой заасфальтированной площадкой в центре. Тут резались в футбол самые юные. Над всеми газонами рассеивалась мелкая водяная пыль — там включили оросительную систему.
Едва Роберт Дов и Джерри приблизились к оливам, со скамей их сразу заметили.
Темный высокий парень схватил альбиноса-бульдога за ошейник.
«Арье...» — догадался детектив.
Они вышли на компанию Гии.
Полицейские не поняли, о чем там говорили. Между тем все сказанное было связано с их появлением.
Одна из девиц сказала громко:
— Видишь, кто идет? Мусора!
Девица держала на поводке красивую стриженую собаку, в которой Роберт Дов узнал керри-блю-терьера.
— Чего им надо? — спросила другая, жидкая, напоминавшая желе.
— Кто их знает! — Девица с собакой нервничала.
Полицейские поздоровались.
Джерри задал пару вопросов на иврите:
— Как жизнь? Бываете ли на экскурсии? Знакомитесь со страной? Как она вам нравится?
Отвечали в основном двое — полная девчонка-желе и ее кавалер — толстый, с выпавшим на ремень животом, в форме охранника.
Детектив внимательно разглядывал сидевших.
Он сразу узнал Гию — сумрачное дерзкое лицо кавказца, сросшиеся на переносье черные брови нахмурены, воротник кожаной куртки поднят...
Боря Балабан — бледный, с нервными руками, с рыжеватыми патлами — сидел рядом с девицей и ее керри-блю-терьером.
Рыжий Дан и Арье в разговор не вступали, переговаривались с девицами на русском, уверенные, что их не понимают.
Разговор не получался. Джерри скоро прекратил его.
Девчонка — хозяйка керри-блю-терьера явно нервничала, лезла на рожон. Балабан несколько раз ее осаживал.
В руке она держала цветок.
Роберт Дов глаз с него не сводил.
Девица заметила его интерес, однако не поняла причину, с вполне дружелюбной улыбкой что-то сказала и показала цветок.
Детектив в ответ тоже улыбнулся.
«Сиреневая бугенвиллея!..»
Он недаром верил в свою удачу.
Это они подходили к окну убитого Коэна!..
— Бай!..
Полицейские уже прощались.
У всех сразу тоже нашлись дела.
Вике надо было в Старый город: американцы просили побыть с детьми до полуночи. Гия ехал с ней. Боаз и Мали собирались на дискотеку. С ними увязались Арье с рыжим Даном.
Борька взял два билета на премьеру Романа Виктюка...

Спектакль начинался в 21.00 в «Жерар Бахар», где в свое время проходил суд над фашистским палачом Адольфом Эйхманом, единственным преступником, приговоренным здесь, в Израиле, к смертной казни.
Здание основательно перестроили.
Теперь это был настоящий концертный зал.
Перед входом на развале торговали русскими книгами...
Публика не спешила войти внутрь. Жара спала, и стало уже чуточку свежо.
Погода в Иерусалиме была предсказуема: с марта и до октября все вечера были одинаковы.
На спектакль собрался весь русскоязычный иерусалимский бомонд. Билеты были довольно дорогие. Не каждый мог себе позволить...
Обычный репатриантский вопрос читался на лицах:
«Откуда люди берут деньги?»
Шестнадцатилетних на спектакле было и вовсе немного.
Патлатый бледный парень в куртке, джинсах и его подруга обращали на себя внимание. На Ленке, как обычно, были высокие ботинки и черные чулки, тесная юбка-мини и телесного цвета кофточка с цветными нитями на груди.
Народ всматривался до рези в глазах — есть ли лифчик, или девчонка пришла в театр с открытым верхом.
— Безобразие...
— Поэтому их и заворачивают сразу в аэропорту! Израильтянка этого бы себе не позволила!
В ожидании скандала Ленка чувствовала себя как рыба в воде. Она-то знала, что кофта была подобрана ею у мусорного бака на Бар Йохай, где она собирала почти все свои туалеты.
Скандал был предотвращен совершенно неожиданно.
Подошли девочки лет пятнадцати. Одна, побойчее, держала в руках полиэтиленовый пакет с мелочью.
Она обратилась на английском. Подчеркнуто учтиво.
Толстое поросячье личико, приплюснутый розовый веселый носик с поднятыми по-свинячьи уголками безгубого рта. Рыжеватая, в шортах, в высоких ботинках.
Ленка пожала плечами:
— Не понимаем...
— А на каком вы говорите? — спросила девочка на иврите. Она была организатором проводимого ими мероприятия.
— На русском.
— Очень хорошо!
Толстушка перешла на русский:
— В настоящий момент вы держитесь достаточно абсорбированно в израильском обществе. Это можно только приветствовать. Меня зовут Зоя. Мы уверены, что вы готовы сделать символическое пожертвование в фонд детей, которые живут за чертой бедности...
Ленку возмутила ее прыткость.
— Ты, что ли, за этой чертой, сучка?..
Девчонка не смутилась:
— Закурить не найдется? Часа три не курила...
Борька угостил сигаретой. Зойка жила в Пате, по соседству. Ходила с компанией Макса, хозяина «Сицилийской мафии»...
Тут вскоре появилась и компания Макса. Они приехали на двух такси, по дороге поддали.
Пока Макс в кассе брал билеты, девчонки, в том числе та, которая подралась на аллее с Мали, присматривались к Ленке. Ее тоже в конце концов заинтересовал Ленкин туалет.
Казалось, вот-вот вспыхнет драка.
Положение спасла новая знакомая — Зойка. Ее все знали.
Подошел Макс — компания окружила его.
Драки не получилось. Народ потянулся в театр.
— Пошли...

Спектакль Романа Виктюка в «Жерар Бахар» начался как-то сразу, без звонка, без занавеса.
Четверо сексапильных существ неясного пола в тельняшках-купальниках в углах сцены неожиданно ожили, закурили, закружились, размахивая яркими банными полотенцами.
Главная героиня принялась взбираться на лестницу-времянку, стоявшую посреди сцены, тяжело-устало, отдыхая на каждой перекладине, пока вдруг не застыла неподвижно...
Спектакль назывался «Путана, или Люди с легким поведением».
В афишке приводилась ремарка Романа Виктюка: «Путана в каждом из нас».
Усталая женщина на времянке была главной героиней. Халат на ней постоянно распахивался: похоже, под ним она была в чем мать родила.
На сцене появился Ефим Шифрин, тоже в халате.
Ленка кайфовала. Она давно не была в театре. Тем более в таком. Ее «открытый верх» был на этом спектакле как нельзя кстати. Все на сцене было насыщено эротикой.
Борька подумал: «Завтра будет разговоров...» Она словно уловила его мысль, не поворачиваясь, взяла его руку, положила себе выше колена. И по-прежнему не оборачиваясь, спросила:
— Знаешь, о чем я думаю? Как мы запишемся в отеле? Муж и жена Балабан? Или придумаем себе фамилию? Мистер и миссис Смит...
— Какой отель? С чего ты взяла?!
— Ладно. Слышали. Тем более я ни о чем не спрашиваю. Смотри, что Шифрин с ней делает! — Она сбросила с колен его руку.
Спектакль закончился поздно.
История, сыгранная актерами, порождала неясные мысли.
«Сколько лет Шифрину? Лучше бы уж трахались, чем болтали про это...» После «Жерар Бахар» Ленка с Балабаном еще прогулялись по Бен Йегуда. Тут было еще много людей. Работали кафе, играла музыка.
Завтра пятница — у многих короткий или вообще свободный день.
Они спустились к Кикар Цион.
На площадке вокруг военных джипов тусовались девчонки-полицейские. Ребята в джипах не выпускали из рук автоматы.
Место, где обычно сидел Амран Коэн, пустовало.
Настроение у Ленки почему-то упало.
О театре больше не вспомнила.
К себе в Катамоны приехали совсем поздно.
В темном подъезде прижались друг к другу.
— Может, поднимемся ко мне... Арье и Дан спят как убитые...
— А Блинки? Я хочу, чтобы все по-человечески...
— Завтра их не будет.
— Нет, к вам я не приду. В мужскую вашу общагу. Один запах только чего стоит.
— Придумай что-нибудь...
— Постараюсь... Знаешь, у меня такое чувство, что все вокруг догадались про вас. А значит, скоро узнает и полиция...

Утро следующего дня у Марины выдалось свободным. Подумав, она оставила велотренажер, оделась, до завтрака спустилась вниз.
На углу должны были открыть новый супермаркет, в связи с чем покупателям обещались низкие цены, подарки и прочее.
С наступлением лета в Москве стало не так многолюдно. Студенты, школьники, дачники на лето уезжали, скрывались с глаз.
Накануне, когда она с Петром возвращалась из «Лайнса», настроение было легким. Закованный в узкий пиджак вышибатель долгов с высшим физико-техническим образованием был очень забавен.
У него никогда не было в жизни такой женщины.
Он проводил ее домой. Лез из кожи, чтобы ей не было скучно.
Напоследок взял у нее номер телефона Левона. Набрал номер.
— Как говорят англичане, «гуд уилл»... Подарок от нашей фирмы для доброго расположения.
Трубку взяла жена. Петр говорил вежливо, но достаточно твердо. Жена Левона сказала, что свяжется с мужем и он обязательно перезвонит через несколько минут...
Звонок действительно раздался. Очень быстро.
Марина сняла трубку. У телефона был Левон.
— Твой человек звонил мне...
— Да.
— По-моему, не надо было к этому прибегать.
— Но ты сам понимаешь...
— Долг я верну. Завтра же. Но без процента. Не обижайся.
— Почему?
— Процент я отдам, когда встречусь с тем, кто сейчас говорил с женой. Он напугал ее. Она кормящая...
Марина пожалела его.
— Не делай этого, Левон. Прошу.
— Почему?
— Ради тебя же самого. Эти люди заставят платить за свой приезд. Это может обернуться большими деньгами. Фирма солидная.
Левон неожиданно показал характер.
— Я решу этот вопрос сам...
Бывший студент автодорожного института, ныне крупье-частного казино вместе с новой работой приобрел и связи, и амбиции.
Петр настроен был оптимистически:
— Выплатит! Куда он денется?!
По этому поводу они выпили. Марина позволила ему некоторые вольности:
Супермаркет на углу был действительно открыт. Народу, кстати, оказалось не так много. Все действительно выглядело на уровне международных стандартов.
Как и цены.
Дешевыми оказались только шмотки: трусы «поза» производства США, «тайцы» для девочек, «бермуды» «стоун-уош» (когда в Москве уже закончился купальный сезон!), джинсы угольно-черные и еще брюки «дагмах»...
Не обошлось, как водится, и без подвохов: непременное поддельное виски «Джонни Уокер», зеленый крокодил фирмы «Лакост» на самопале, как и джинсы «Ливайс-501» того же пошива.
Марина купила несколько кремов. Еще «тайцы» для дочери подруги. У самой Марины детей не было. Два скоропалительных брака ее закончились бесплодно.
Уже выходя, она взглянула на себя в зеркало на стене — модная молодая дама, обитательница Кутузовского проспекта...
Приятное чуть сплющенное — круглым яблоком — лицо, губы «бантиком», маленький рот... Иногда вокруг нее начинали увиваться молодые парни, которым она годилась в матери...
За спиной отразилась еще витрина, часть окна с видом на проспект, прохожие...
«Стоп!..»
Двое мужчин, шедшие прежде как чужие, незнакомые друг другу, приблизившись, как в дурном шпионском фильме, на ходу, не поднимая глаз, обменялись короткими репликами.
Марине показалось, один кивнул на супермаркет, сразу же резко изменил маршрут, двинулся назад. Второй продолжил движение.
Марина обратила на них внимание, потому что человек, который сразу же повернул назад, — неброско одетый, сухопарый, с вытянутым острым лбом, с выступающими, как у африканца, губами, был ей знаком. Она помнила, как он вдруг повернул к ней лицо, словно задумавшись: черный зрачок почти полностью ушел под веко, второй косил в сторону...
Она словно видела его вывороченные суставы на пальцах, когда в квартире у Любки, в Теплом Стане, он сжигал расписки, которые она, Марина, привезла.
Это был бандит по фамилии Король. Потом он попытался проникнуть в ее квартиру...
Король сразу повернул назад, исчез из поля зрения. Его партнер продолжал идти в начало проспекта. Он был одет во что-то не очень запоминавшееся.
Впереди неподалеку был вокзал.
Неброская одежда приезжих, обитателей оптового продуктового рынка, гарантировала невнимание к себе со стороны властей и таможни.
Марине в глаза бросился только общий абрис фигуры. Головы. Короткая прическа. Черные волосы.
«Лицо кавказской национальности!..» Необходимо было убедиться в том, что это действительно направлено против нее.
Время от времени она уже проводила такие проверки.
Она двинулась в ту же сторону, что и кавказец.
За спинами прохожих его не было видно.
Марина спустилась в переход, перешла Кутузовский. Шла, поглядывая на противоположную сторону. Несколько человек стояли на остановке.
У Марины было острое зрение и злая память на лица...
«Вон он...»
Кавказец, проходивший мимо окна супермаркета, оказался на квартал впереди, рядом с киоском на углу. Он никуда не спешил.
«А с Королем разговаривал на ходу! Даже не останавливались!» Не выдавая волнения, она вошла в продуктовый магазин. Теперь уже намеренно сразу подошла к окну, не к прилавку, — словно что-то искала в кошельке.
Неизвестный быстро направлялся к пешеходному переходу, по которому только что шла Марина.
Сомнений не оставалось: за ней следили!
Свет дня сразу померк, как для человека, которому сообщили страшный диагноз его болезни.
Она больше не оглядывалась, быстро пошла в направлении дома.
На пути ее ждало испытание.
В «девятке», припарковавшейся в нескольких метрах от туннеля, ждали несколько молодых мужчин, кто дремал, кто лениво посматривал по сторонам.
Машины у тротуаров в Москве, набитые дремлющими днем молодыми людьми, всегда тревожны...
Марине показалось, что ее собирались окликнуть. На первом сиденье опустили стекло.
Но все обошлось. На тротуар выбросили дымящийся окурок.
Она шла словно по минному полю.

Марина закурила. Сделала первый короткий глоток кофе.
Длинной энергичной струей послала дым к потолку.
Это была ее первая сигарета с того самого момента, когда она обнаружила слежку за собой.
Было ясно: она зря отказалась от личной охраны, которую ей предложили в «Лайнсе»..
Обстановка вокруг быстро и неузнаваемо криминализировалась. Еще недавно уголовники были отдельно, а все остальные профессии отдельно.
Года три назад на своих коллег со студии можно было полностью положиться. Сегодня не исключалось, что вчерашний директор картины, администратор, второй режиссер делают деньги вместе с рэкетирами.
Совесть, старая дружба, совместная работа как гарантии надежности уже ничего не стоили. Положиться можно было только на силу.
Впрочем, и сама она тогда была другим человеком.
Марина включила телевизор. На всех каналах не было ничего интересного: реклама, мультики и мыльные оперы...
Покурила, медленно отхлебывала кофе.
«Береженого Бог бережет!»
Она не воспользовалась своим телефоном.
Подумав, сложила расписки своих должников в плотный полиэтиленовый конверт, который обычно используют фельдъегеря. Сняла защитную полоску — конверт мгновенно заклеился. Теперь, не повредив оболочку, его уже невозможно было вскрыть.
Затем Марина вышла на лестничную площадку.
Соседкой по площадке была дама из «сильно бывших».
К ее услугам когда-то были и «кремлевка», и госдачи, и книжная экспедиция вместе с персональной пенсией...
Соседка давно уже вдовела. Жила одна. Марина время от времени, идя из магазина, заносила что-нибудь лакомое, чего старуха уже не могла себе позволить: французские сыры, маслины. Как-то раз попались миноги.
Время меняло людей.
Во время оно жена члена ЦК вряд ли поддерживала отношения с невесть кем, а Марина еще много раз подумала бы, может ли она довериться бывшей...
Марина постучала в дверь.
Соседка прильнула к глазку, потом забренчала ключами.
— А, Мариночка...
— Серафима Александровна, я могу от вас позвонить одному симпатичному юноше? Что-то у меня опять телефон барахлит...
— Что за вопрос. Я даже перейду в другую комнату, чтобы вас не стеснить...
— Ради Бога! Присядьте, я прошу...

В моем кабинете раздался звонок.
Это был прямой телефон. В обход секретаря.
— Вы еще меня помните?
— Марина! Ну что это вы? — Я сразу понял, что она чем-то расстроена. — Как вам могло прийти в голову спросить такое? Мы с Петром только что говорили о вас. Вот он как раз сидит напротив. Передает вам привет... Вы у себя?
Цифры на определителе номера были чужие. Но, судя по первым трем, номер был установлен там же, на Кутузовском проспекте.
— У Серафимы Александровны, очень хорошего человека и моей соседки...
На всякий случай я записал номер телефона себе в черновик.
— Есть проблемы?
— По крайней мере, мне так кажется. Саша, вы не могли бы с Петром заехать?..
— С радостью. Прямо сейчас?
— Нет, сейчас я должна отдохнуть. Скажем, в пять!
— В семнадцать.
— Возможно, я еще позвоню. До встречи...

Марина больше не позвонила.
Около семнадцати мы припарковали свою «девятку» цвета «мурена» довольно далеко от ее дома и порознь двинулись к подъезду.
Наработки на поприще возврата долгов убеждали, что нам всегда следует чуть дистанцироваться от наших заказчиков.
Мы выступали как партнеры на коротком, хотя и нередко судьбоносном для них этапе. Но и только!
Наши клиенты не делились с нами секретами, каким образом им удавалось заработать миллионы, которые мы потом брались им возвращать. Мы не проверяли, праведными или неправедными путями они шли к богатству.
Тем не менее мы, как все наемники, становились друзьями их друзей и врагами их могущественных врагов, и с этим ничего нельзя уже было поделать.
Я шел впереди.
Народу было немного.
Я был виден издалека, наблюдаем, просматриваем...
Кутузовский проспект по-прежнему пользовался вниманием спецслужб, еще с того времени, как превратился в главную правительственную трассу. Каждый пятачок асфальта, каждый перекресток тут держался под контролем, проверялся, а может, и простреливался.
Я постоял на остановке, подождал Петра.
Он все понял. Замедлил шаг, достал сигарету, подошел прикурить.
— Я пойду один. Понаблюдай за подъездом. Перед тем как подняться, позвони по мобилю...

Подъезд бывшего генеральского дома пребывал в запустении. В ночное время его использовали для ночлега вокзальные бомжи и пьяницы. Тут стоял застоявшийся запах мочи, к которому в иных подъездах и лифтах уже притерпелись.
Я нажал на кнопку домофона. Подождал.
Марина не ответила. Возможно, планы ее изменились.
Она не смогла об этом сообщить.
Я мог уходить.
Тем не менее я предпочел во всем убедиться.
У меня был ключ, которым я пользовался в день, когда Яцен приезжал на Кутузовский, чтобы переписать свою расписку. Я не вернул его тогда. Теперь он пригодился. Я открыл дверь. Прошел в лифт. Старенький, раскачивающийся, он вез меня долго, покряхтывая, стуча на этажах, без всякой уверенности в благополучном исходе.
Дверь в квартиру Марины была металлической, я обратил на нее внимание еще когда приехал впервые — фирменная, с итальянским и финским замками.
Такое вот сочетание...
Я оставил лифт открытым, чтобы в любой момент им воспользоваться...
Позвонил. Никто не ответил.
Без надежды я попробовал повернуть ручку.
К удивлению моему, она не была закреплена. Засов подался в сторону. Наружная металлическая дверь плавно открылась. За ней была вторая — та, что существовала тут с самого начала. Ее навесили, должно быть, еще полвека назад.
«Марина наверняка бы закрыла за собой дверь! Последними уходили чужие!» В секунду я выдернул «Макаров», передернул затвор.
Я уже догадался, что меня ждет внутри...
С силой ногой ударил во вторую дверь. Она открылась.
Прихожая не была освещена, но в нее попадал одновременно свет с лестничной площадки и кухни. Никого внутри я не увидел.
Направляя ствол то в одну, то в другую сторону, я сделал шаг внутрь, левой рукой не глядя нашарил выключатель.
В этот стремный момент я был открытой мишенью!
Свет вспыхнул.
Дверь в гостиную была открыта.
Сначала я увидел поваленный стул. Потом...
Марина лежала в зале на ковре.
В нее стреляли с близкого расстояния. В грудь. Кофточка была в крови. Контрольный выстрел был произведен в висок.
Она была мертва.
Трупное охлаждение уже началось.
Сбоку был брошен «Макаров».
Те, кто побывал тут недавно, спешили скрыться.
Об этом свидетельствовала дверь, которую они не стали за собой закрывать.
Я подошел к телефону, не вынимая из кармана руки, через подкладку пиджака захватил телефонную трубку, набрал 02:
— Женщина убита в своей квартире... Кутузовский... дом... квартира...
— Кто звонит?..
— Я случайно вошел. Дверь оказалась открытой. Я ничего не видел. Все. Мне надо идти. Я еще позвоню.
Я бросил трубку.
На Кутузовском менты реагировали мгновенно. Я не хотел, чтобы меня тут застали.
Уходя, я бросил взгляд вокруг.
Преступники повыбрасывали все вещи из всех шкафов...
«А теперь — ноги!»
Больной старенький лифт, ожидая меня, немного набрался сил, вниз он двигался заметно бодрее.

Мы с Петром только еще отходили от дома, а машина «Скорой помощи», а за ней и милиции уже разворачивались на красном светофоре.. За ними шел реанимобиль и другая оперативная машина...
Замешкайся я еще чуть-чуть, и меня бы застали на месте!
Назавтра об этом бы сообщил любимый «Городской комсомолец»!
«Ноги!» — безотчетно повторял я себе.
Оставаться в машине и вести наблюдение за происходящим было заманчиво, но опасно.
К дому подъехало еще несколько машин. Появились люди в штатском. Похоже, ожидалось прибытие большого начальства.
Мимо нас прошел «топтун», рысьими глазками скользнул по номерному знаку.
— Поезди, — предложил я Петру, вылезая из машины. — Через полчаса приедешь за мной...
Вдоль тротуара, по другую сторону дома, у машин «Скорой» уже собирались любопытные граждане.
Их сбивчивый шепоток означал, что случившееся в доме больше не является для всех тайной... Общее мнение было: заказное убийство. «Глас народа — глас Божий!» — Уже на Кутузовском стреляют, падлы... — Старичок в спортивном костюме из чесучи был крайне недоволен последним обстоятельством. Жители привилегированного района не хотели расставаться с иллюзией собственной безопасности.
Мы встретились с ним глазами. Он прочитал мой немой вопрос.
— Женщину убили! Молодая, симпатичная... В своей квартире прикончили, падлы. Среди бела дня!
— Ее вынесли?
У меня была тайная надежда на то, что я ошибся и Марина жива...
— Нет еще. Почему-то не увозят!..
Тому могли быть причины весьма прозаические.
Бывало, милиция требовала увезти труп в морг, а «скорая» отказывалась. Перевозкой трупов занимались другие...
В данном случае, когда ждали начальство, место происшествия стремились сохранить в неприкосновенности.
Я вернулся к машине. Петр уже ждал.
— Поедем. Покатаемся...
Мы поехали мимо Поклонной и вернулись. Петр еще не мог никак прийти в себя.
— Останови...
Я собирался звонить в квартиру, где только что произошло убийство, и первое, что милиция наверняка сделала, — это поставила телефон на кнопку.
«Ни один телефон-автомат проспекта не гарантирует того, что тебя не возьмут сразу после того, как ты положишь трубку...» Преступление такого рода на Кутузовском проспекте в Москве рассматривалось всегда как преступление, вызывающее общественный резонанс. Они автоматически ставились на контроль МВД РФ и надолго становились головной болью глав МУРа и ГУВД.
Как оно портило жизнь сотрудникам внизу, на земле, лучше и не говорить.
Петр погнал, не разбирая улиц, куда-то в сторону Студенческой.
Наконец я рискнул.
— Давай!
Телефон-автомат стоял в достаточно захолустном месте.
Сбоку на другой стороне виднелся киоск со спиртным.
Автомат был ржавый, изрядно покореженный. Я набрал номер.
«Есть!»
Трубку сняли. Мужской голос!
Я бросил жетон. Для верности долбанул еще кулаком точно посередке корпуса.
— Извините, можно врача скорой помощи...
Секундная пауза.
— Он подойти не может...
«Ясно! Марины нет в живых! Врача нет!» — А кто его спрашивает? — спросил мент.
— Из Первой Градской... Мы его ждем.
Было слышно, как он повторяет кому-то: «Врача... Из Первой Градской...» И сразу другой — энергичный голос, привыкший командовать: «Тяни время...» — Извините. — Мент стал необычайно вежлив. — Если вы можете, подождите пару минут. Доктор хочет вам что-то передать о лекарстве, которое следует срочно доставить...
Я знал эти игры.
Я правильно набрал номер. Хотя с этим нынешним бардаком может быть все, что угодно!
Я еще раз врезал по ящику. Вскочил в машину.
Петр район этот знал неплохо. Подъехал к метро, погнал назад к Студенческой улице.
Мы вернулись на ту же улицу с другой стороны. У киоска с сигаретами припарковались.
Я вышел, купил блок «Кэмела».
Телефон-автомат, из которого я только что звонил, был занят двумя бакланистого вида парнями. Сбоку их ждала девица.
Я успел еще закурить.
Дальше все произошло как в детективном сериале...
Две «девятки», проносившиеся мимо, внезапно резко затормозили, раскрыв на ходу дверцы и выбросив сидевших внутри.
Это был ОМОН.
Парни у телефона-автомата уже падали на мостовую, а потом, словно в замедленной съемке, взлетали с асфальта, устремлялись к машинам омоновцев, еще в полете расставляя руки, чтобы положить их на кузов...
Через пару минут их всех увезли...
Менты взялись за дело серьезно.

У себя в офисе я достал черновик.
Тут был записано имя-отчество и номер телефона соседки, от которой мне звонила Марина.
Соседка могла ожидать моего звонка.
При розыске преступника по горячим следам обычно происходил тотальный опрос всех проживавших в доме. В огромный бредень, который спешила забросить милиция, могла попасть и золотая рыбка.
«Не исключено, что с соседкой уже говорили...» Милиция могла уже знать, что перед гибелью Марина позвонила некоему Саше, для чего перешла в чужую квартиру!
«Назначила свидание на тот самый час, когда совершено преступление!..» Меня могли уже искать!
Все же я набрал ее номер.
Наш аппарат был абсолютно защищен.
— Алло... — Голос был надтреснутый. Немолодой. В нем звучал осторожный вопрос.
— Добрый вечер. Серафима Александровна?
— Да.
— Меня зовут Саша. Сегодня я разговаривал с Мариной. Она мне звонила от вас. Вы уже знаете, что с ней произошло...
— Это какой-то ужас... Даже не верится.
Мы помолчали.
Оперативная группа могла ее проинструктировать на случай моего звонка. Оперативники могли сидеть сейчас в ее квартире и на месте подсказывать соседке варианты вопросов и ответов.
В любом случае разговор мог записываться.
Я продолжил:
— Марина догадывалась об опасности. Я частный детектив. Она обратилась ко мне за помощью... Я должен с вами поговорить...
— Вы хотите заехать?
— Да. Если можно...
Если в ее квартире были менты, они, скорее всего, должны были предложить мне приехать прямо сейчас.
Никто из моих бывших коллег не отложил бы задержание преступника даже на час! К чему рисковать?!
Ответ прозвучал неуверенно.
Это был хороший признак.
— Я готова встретиться в любой другой день. Только не сегодня. Сами понимаете.

Было достаточно поздно.
Рэмбо связывался с МУРом.
Мы с Петром ждали в его кабинете на третьем этаже бывшего дома культуры «Созидатель», в котором размещалась охранно-сыскная ассоциация.
Кроме нас, девушки-секретаря в приемной и секьюрити за тремя дверями, в помещении никого больше не было.
У наших коллег в МУРе был самый час пик.
Наконец Рэмбо положил трубку. Сказал только:
— Для них это дело — полный мрак.
У Рэмбо был налаженный канал обмена информацией с бывшими коллегами.
По сведениям, полученным им, все в квартире Марины было перевернуто, бумаги перерыты. Судя по всему, охотились не за ценностями.
— Золотые украшения, несколько бриллиантов лежали на виду, их не взяли...
Рэмбо поднял на меня темные глаза.
— И единственная зацепка — звонок в «Скорую помощь». Непосредственно из самой квартиры. В МУРе на это ставят...
Он догадывался о том, что произошло.
— Передай, это путь совершенно тупиковый. Пусть сразу отбросят... — сказал я.
— Уверен?
— Абсолютно.
Он не стал расспрашивать.
— Я тоже подумал: кто мог звонить в «Скорую»? Соседи? Кто-то из убийц?
Мы проанализировали причины, по которым Марина звонила мне днем от соседки в офис.
— Я предложил сразу встретиться, но она хотела отдохнуть. Я решил, что она ждет кого-то.
— Ты видел ее после звонка?
— Можно сказать, нет.
— Ну да...
С минуту Рэмбо обдумывал ситуацию.
По закону мы должны были предоставить милиции информацию, которая касалась убийства.
Кроме того, существовали моральные обязанности бывшего мента. Я не должен был создавать на их пути дополнительные препятствия. Этого они не простили бы. Но!..
« Я вызвал «скорую» и милицию к месту происшествия, но не явился в милицию, чтобы об этом сообщить!.. Я сделал достаточно!» — Твои проблемы, — мудро рассудил Рэмбо. — Я намекну кому надо, чтобы он особо не ставил на зеро.
К этому вопросу мы больше не возвращались.
— Что Маринины родственники?
— Их, можно сказать, нет. Только отчим. Профессор в университете в Балтиморе, в США. Еще подруга. Им сообщили. Подруга знает, что Марина последнее время работала с нами. Она разговаривала с отчимом. Он просил нас взять события под контроль.
— Что имеется в виду?
— Нам поручают содействовать милиции в поисках преступников. Завтра придут деньги. Какие у вас обязанности по возврату долгов Марине?
— Я тебе скажу... — сказал Петр. Договорной частью нашей маленькой фирмы ведал вчерашний физик. Он обращался к Рэмбо на «ты» с того дня, как я их познакомил.
Рэмбо объяснил ему с самого начала:
— В конторе я говорил «гражданин» и «вы» только тем, кого хотел посадить... С нормальными людьми я только на «ты»...
— Итак, мы должны были взыскать долг Владимира Яцена, обратив взыскание на недвижимость. Через три месяца в Кейсарии в суде твой адвокат должен был начать дело о наложении ареста на имущество...
Голос моего партнера пробился сквозь сдавленное тесным воротником горло.
Петр положил на стол бумаги.
— Однако у нас на руках только копии расписок...
— А что подлинники?
— Марина не успела передать.
Рэмбо покачал головой:
— Ксерокс суд не примет.
— Вот и я тоже об этом думаю.
Мне пришлось вмешаться:
— Возможно, завтра я смогу что-то предложить. У меня свидание с одной женщиной.
— Я понимаю, что не с мужчиной, — вздохнул Петр.
Мы с Петром стали прощаться.
Перед тем как уехать, я поинтересовался:
— У твоих ребят из наружного наблюдения утром много работы?
Рэмбо взглянул испытующе:
— Хочешь заказать?
— Я буду это знать завтра утром.

Роберт Дов, следователь полиции Иерусалимского округа, принявший в производство дело об убийстве нищего на Бар Йохай, вцепился в него сразу и намертво.
Роберт Дов остановил внимание на компании Гии. Он был опытный следователь. Его не смутило даже то, что авторитет противоборствующей группировки Макс, совладелец паба «Сицилийская мафия», хотя и несовершеннолетний, но уже дважды успел предстать перед израильским судом...
Косвенные улики против подростков с Бар Йохай показались ему весомее.
Группировка была невелика, сплоченна. Наряду с ребятами в нее входили девушки.
Вскоре, с помощью сыщика участка Катамоны Джерри, Роберт Дов имел представление о каждом, принадлежавшем к компании Гии.
Глава группировки Гия работал на стройке. Школу бросил, с домашними, матерью и младшей сестрой, находился в затяжном конфликте.
Среди сверстников пользовался непререкаемым авторитетом.
Когда рыжего Дана задержали за кражу ящика пива со склада магазина, Гия находился неподалеку, в сквере, и наверняка имел отношение к краже, но друзья его всеми способами отмазали. Гию вызывали тогда в полицию вместе с матерью. Он был предупрежден. Поставлен на учет.
Большую часть свободного времени он проводил с друзьями — на аллее, в пабах. Не учился. Имел связи со взрослыми уголовниками, прибывшими с Кавказа, — в Тель-Авиве, в Лоде, в Ашдоде...
Правой рукой его был Балабан. Он был старше Гии — кареглазый, с золотистыми патлами, с бледным нервным веснушчатым лицом; полная его противоположность — мягкий, отзывчивый. Мать Балабана, украинка, со всей семьей жила на севере страны.
Балабан, Арье и рыжий Дан жили в одном подъезде с убитым.
Амран Коэн мог открыть дверь каждому из них, не опасаясь. Они знали его образ жизни, распорядок дня, привычки. Амран Коэн знал их как облупленных. Не исключалось, что вся компания бывала у него в квартире.
Кроме того, живя по соседству, ребята имели время и возможности беспрепятственно в течение нескольких месяцев или недель спокойно подбирать ключ к двери...
Роберту Дову сообщили об интересе, проявленном Балабаном к следствию по делу уже на первом его этапе, сразу же после обнаружения трупа.
Борька Балабан был в числе наиболее подозрительных.
Крутого Арье Роберт Дов в качестве убийцы всерьез не рассматривал. Высокий, с темным плоским лицом, с маленькими косившими глазками, Арье работал на заводе пластмасс подсобным рабочим.
Информаторы докладывали Джерри.
Прибегал с работы, падал в койку. Спал. Выгуливал собаку, слушал радио. Бежал на работу.
«Пахарь»! У этого две ценности в жизни.
Первая — транзистор «Сони», был набит современными музыкальными композициями седьмого канала — радиостанции, объявившей войну налоговому управлению и вещавшей с корабля, стоявшего вне израильских территориальных вод.
Вторая — выбракованный альбинос-бульдог Блинки.
Ближайшим напарником Арье был рыжий Дан, харьковчанин, с того же завода пластмасс...
Оба в ночь совершения преступления были на заводе, и у них имелось твердое алиби.
Непосредственное участие в убийстве могли принять Гия и Балабан.
«А может, и Боаз...»
Роберт Дов держал в ящике стола фотографии членов компании.
На всех снимках охранник, проверявший сумки при входе в офисах, в магазинах, — пухлый, смешной — был в белой форменке с синими погончиками, такого же цвета клапанами на карманах и галстуком. Ремень врезался глубоко под толстый, навыкате живот.
«Нет... Этот не может!»
«Страх» — было огромными буквами написано у Боа-за на лице. Надпись невозможно было не заметить...
Остальные были девицы.
Про подружку Гии Вику Роберту Дову было известно мало: ее ничего не интересовало, кроме самого Гии. Красивые спокойные глаза овцы. Крепкие ноги и бедра.
Следователь знал этот тип, распространенный и тут тоже.
«Судьба окрестных кобелей. Постоянно задранный хвост...» Лена — хавера Балабана.
На ее счет у Роберта Дова было точное мнение.
«Девица нервничает!..»

Сыщик участка Катамоны Джерри оказался идеальным помощником Роберту Дову.
И идеальным слушателем.
Готовившийся в офицеры полиции питомец бригады «Гивати» — старательный, не расстающийся с записной книжкой, куда он записывал даваемые ему задания, — Джерри обещал в будущем стать хорошим профессионалом.
— Знаешь, почему эта девчонка так нервничала? Я про Лену... Что заставляло ее это делать, знаешь?
— Нет, мефахед .
Джерри величал его то по имени, то — командир.
— Она хотела отличиться перед парнями! Доказать, что ей можно доверять! Она что-то знает или догадывается! И вот она лезет из кожи, чтобы убедить их! Согласен?
— Наверное, ты прав.
— Если все пойдет, как я рассчитываю — я выдеру ее, как козу... Обещаю, Джерри! Ты заметил? Расколоть — это как трахнуть...
Он выразил мысль предельно просто.
В иврите не было непроизносимых слов. Все прилично. Все слова есть в ТаНаХе.
— Тут тоже все средства хороши, если ты мужик! Знаешь что, Джерри!..
— Да?
— У меня такое предчувствие, что мы с тобой это убийство нищего уже раскрыли...

Начинать с Ленки было нельзя.
Идеальным вариантом была Мали — подруга Боаза.
Роберт Дов, услышав ее характеристику от Джерри, сразу понял:
«Эта владеет информацией. Болтлива. Не оценена сверстниками. Она будет говорить...» Мали сидела напротив стола социальной работницы — в майке, в мятых шортах, расставив широко белые большие колени, крупная не по возрасту, жидкая, с пышной, без намека на упругость грудью.
Социальная работница участка Катамоны, дама лет тридцати пяти, худая, костлявая, отрекомендовалась, как принято, по имени:
— Илана.
Демократичность на Мали не произвела впечатления.
«У вас своя свадьба, у н а с — своя».
Она не испытывала ни смущения, ни страха.
Эти чувства ей заменяло любопытство.
«От рядового до начальника — вы все с посетителями на «ты» и только по именам — Мошэ, Эли, Барух! Обольщаться этим не приходится...» Илана формулировала вопросы вежливо-жестко. Русская речь ее была с завыванием.
«Рижанка...»
Бабы-прибалты все были сухие и плоские. И завывали.
— Почему ты бросила учиться?
«Опять двадцать пять! Суки! Сколько раз им говорить!..» — А чего я понимала на уроках?! Языка не знаю. Кто обещал изучение иврита при школе, ульпан... Сидеть, как попка?! Извиняюсь!
— Не учишься, не работаешь... Только парни на уме.
— А чего?! У принцессы Дианы тоже...
— Только она плохо кончила!
— Это как кому повезет, Илана!
— Помнишь, тебя задержали в супермаркете — ели с полок то, что выставлено...
Мали помнила, но все же спросила:
— Когда?
— Тебя же вызывали! — Дама на всякий случай заглянула в компьютер.
— Не ели, а пробовали! Израильтянам можно, а нам нет?!
Непонятно, что интересовало социальную работницу на самом деле.
Сначала выходило, что вызвали из-за драки, затеянной на аллее на празднике Лаг ба-Омер. Теперь вроде бы возник супермаркет...
Следователь Роберт Дов вошел во время разговора.
Показал Илане, что подождет. Вроде ему даже интересно. Улыбнулся Мали, подвинул стул. Мол: «Не тушуйтесь, девчонки. Посижу капельку и уйду. Устал как собака!» Высокий, в рубашке с короткими рукавами, джинсы, белые кроссовки.
Социальная работница сразу стала любезной, сделала кофе. Предложила и Мали. Атмосфера в кабинете потеплела.
Илана перешла все-таки к происшедшему на аллее.
— ...Ты набросилась на девицу... Не стыдно?
— А может, она на меня первая налетела?!
— Девочки дерутся — израильтяне смотрят!..
— У них этого не бывает?! Да?!
Роберт Дов попросил перевести, о чем они говорят. Илана перевела.
К происшедшему на аллее следователь отнесся юмористически. Не перестал улыбаться.
— Мало ли что бывает!
Сухая Илана смягчилась. Заговорила по-человечески.
— Дерево пересади на другую почву, и то болеет! А что, если подростка! — Заговорили о ребятах из компании. — Как же ребята живут одни? Кто им варит, стирает? Наконец, просто моет посуду...
— С этим просто! Они экспериментируют... — Мали, почувствовав внимание, преобразилась. — Составят посуду в унитаз, добавят порошка, жидкого мыла — спускают воду... Все!
Илана переводила. Роберт Дов смеялся. Иногда переспрашивал — все весело, с улыбкой. Удивлялся.
— А то Блинки дают облизать...
Альбинос Блинки следил за гигиеной в квартире.
— «Общество чистых тарелок». Как у Михаила Генделева... Не слыхали?
Блинки же таскал за хозяином приемник с музыкой седьмого канала.
— Впереди Арье, затем Блинки и позади Дан. Подталкивает его. У Блинки вся задница в синяках.
Роберт Дов интересовался всем исподволь.
Об убийстве Амрана Коэна вообще не было упомянуто.
— Работают?
— На пластмассе. Сами знаете, какие там условия!
— А как девочки устраиваются?
— Кто как. В основном на уборке.
На иврите называлось это н и к а й о н .
— Никайонить — первое слово на исторической родине...
Отличная подработка, за которой многие гонялись.
— Помыть лестницы в своем подъезде — это запрос-то! Только бы платили как положено!
По закону минимальная зарплата составляла 13 шекелей в час. Около 4 долларов.
— А видят — новая репатриантка! Олахадоша ! Дают десять... За десять пусть сами моют!
Следователь не ошибся — Мали ничего об убийстве не знала, не предполагала. Но была в курсе всего происходившего на «р у с с к о й» улице.
— Многие сидят с детьми...
Она рассказала о Вике.
— В американской семье. В Старом городе...
— А свободное время? Хоть бы книжки в руки брали! Иврит не знают, русский забудут...
— Читают. Гия, например, — он всегда с книгой. Берет в библиотеке в Общинном доме. Начитанный парень...
— И на концерты ходите?
— Билеты дорогие. Хотя... Ленка с Борей недавно были на Романе Виктюке... Знаешь такого?
Социальная работница созналась, что впервые слышит это имя.
— Режиссер, транссексуал. Такое отмачивает...
— Как ты сказала?
— Роман Виктюк.
Илана записала.
Постепенно подошли к приближающимся осенним праздникам.
— За границу не собираетесь?
— Какое... Хотя вроде Лена со своим хавером хотела!
— Небось во Францию. Русские балдеют от Парижа! Монмартр, Фоли Бержер...
— Она говорила про Испанию...
— А деньги? Неужели с никайона ?
— Ленка никайоном не занимается. Если только где-нибудь, где ее не знают... Посидеть с ребенком, полить цветы... Это, должно быть, Борька подсуетился...
Роберт Дов наматывал на ус.

Под вечер социальный работник Илана поднялась на верхний этаж, где Ленка жила вместе с матерью и бабкой.
Бабки дома не было — пенсионерки тут устроились лучше всех: ходили в клуб, ездили на экскурсии, по очереди собирались друг у друга — играли в карты.
Ленка и собака тоже отсутствовали.
Дома была только мать Ленки — законопослушная, пуганая — бывшая преподавательница английской литературы...
— Можно к вам?
— О-о!.. Какая гостья...
Илана следила за жизнью социально слабых слоев вновь прибывших, через нее можно было пробить небольшие льготы — на протезирование зубов, на очки, денежную помощь на отопление...
— Разрешите я заварю чайку. Как вы любите? С лимоном?
— Не волнуйтесь, я на несколько минут. Просто проходила мимо...
Ленкина мать заварила чай, выставила цукаты. Илане они понравились.
— Страна апельсинов, а никто не умеет делать цукаты! Это Лена делала...
— Очень вкусно.
— Она уже в детстве была лучшей хозяйкой, чем я!
Стала рассказывать.
У девчонки действительно все получалось.
Умела вести себя в компании. Когда там, в Запорожье, у них дома собирались коллеги-преподаватели, Ленка оказывалась прекрасной собеседницей.
Не повезло ей только с отцом, точнее — с отцами: их было трое, и все не удержались.
— Как она, кстати?.. — спросила Илана.
Мать Ленки не умела скрывать.
— Дома почти не бывает. Сейчас у нее хавер — Боря! Где пропадают, чем заняты?..
— Трудный возраст!
— Тут и не принято, чтобы родители верховодили. Разве я могу ею командовать! Запретить пойти куда-то, куда она хочет? В крайнем случае я добьюсь, что она сегодня не пойдет, а потом пойдет тайно...
— Да, да...
— Зато, давая свободу, я знаю, где она, мы можем с ней обсудить, как сделать, чтобы устранить последствия...
Социальная работница поддакнула:
— Вы правы...
— Кроме того, они не пьют! У них выпить — это банка пива. В России родители решали за шестнадцатилетних! А у этих право решать самим...
— Работает?
— Пока нет.
— Я тут кое о чем подумала для Лены. Единственно... Мне бы не хотелось, чтобы кто-то знал. Пойдут разговоры. Даже Лене, по-моему, можно не говорить, что это через меня.
— Да...
— Скажите: подруга по ульпану...
Илана открыла сумку, достала ключ.
— Мои знакомые уехали. Это тут недалеко, в районе Сен-Симон. Им нужен человек — раз в неделю полить цветы. Небольшие деньги. Тем не менее... Вот адрес.

Поливать цветы Ленка поехала вместе с Балабаном. Квартира оказалась чистенькой, уютной. Она была расположена на двух уровнях — с супружескими спальнями, ванной и библиотекой внизу; просторным салоном с кухней, с балконом — выше.
Чтобы попасть из одной половины в другую, надо было преодолеть несколько мраморных ступенек...
Ленка и ее хавер обследовали помещение.
Несколько акварелей, полка с книгами. В основном на английском. Коллекция минералов.
Нигде не было ни одной брошенной вещи. За квартирой следили. Все было чисто выстирано, тщательно уложено.
В ванной висело несколько белых махровых халатов.
— Я думаю, они квартиру сдают...
— Наверное, американцы.
Цветы, которые предстояло полить, были на балконе и еще в каждой из комнат внизу. За цветами следили. Земля в цветочных горшках еще сохраняла влагу.
— Иди ко мне...
Борька Балабан не мог ничего с собой поделать — едва они вошли, он несильно потянул Ленку к себе. Он не мог пройти мимо ни одной из кроватей...
— Сходи в кухню, проверь, есть ли тут кофе... — Ленка вывернулась из его рук. — Я начну поливать цветы...
— Зачем мы сюда шли?
— Разве за этим?
— Какая ты правильная! Организованная! Я тебе скажу, как ты будешь трахаться с мужем. Как моя тетка. Все по графику. Он моет на ночь ноги, она в это время стелет кровать. Она мажет крем, он идет в ванную. Она ложится. Пока он в ванной, читает газету. Он гасит свет... Она раздвигает ноги.
— Откуда ты все это знаешь?
— Вычислил. Ни страсти, ни фантазии.
— Подумай, какой умный! Потом сходи на балкон. Посмотри садовый ножик...
— Ленка!
— Мы отложим все на Испанию. Я узнала о новом агентстве «Туре»...
— Я же дурака валял!
— Иди! — Ленка поцеловала его в лоб.
Он покорно поплелся на кухню.
В ящиках над кухонным столом нашлось два сорта растворимого кофе — «Классик» и «Голд». Борька выбрал «Голд». В электрическом чайнике была вода. Он понюхал: вода была еще свежая. Он машинально сменил ее...
Ленка появилась в кухне.
— Представляешь, Мали ходила в бутик «Малха», там распродажа летней коллекции года...
— Да брось ты об этом!
— Подожди! И в основном изготовлено модельерами ведущих фирм готовой одежды. Представляешь? «Поль Матисс»... Длинные летние платья и сарафаны из вискозы... «Банана рипаблик», «Френч коннекшн»... Видел коллекцию «Леди Феррари»?
— Хочешь, чтобы я купил?
— Кольца, колье, серьги и браслеты. Чистые бриллианты! С международным сертификатом...
— Представляешь, сколько это стоит?!
— В честь праздника Рош а-Шана сорок процентов скидка. Десять беспроцентных платежей...
Она говорила не умолкая. Все какую-то чушь.
— Может, сделаем себе татуировки. Я читала в «Вестях». Сроком на три года. Пожалуйста. Местный наркоз.
В Тель-Авиве, около площади Дизенгоф...
Ленка сама торчала от этой близости, от запертой двери изнутри...
— Ленк!
Он двинулся на нее буром...
— Нет, нет, нет... Тут еще на балконе цветы. — Она вырвалась. Убежала на балкон.
Между тем все было ясно с той секунды, когда они вошли в эту квартиру.
Борька не знал, куда себя деть. Прошел по квартире.
«Странный дом!»
Не было детских вещей и фотографий.
Вешалка у двери была пуста.
Он не придал этому значения. Заглянул на балкон.
— Заснула?
— А куда спешить?..
Его тащило, он ничего не мог поделать с собой.
— Ну, Ленка...
Он просунул руки ей под мышки, положил ладони на грудь. Ленка обернулась.
— Как ты считаешь, о н сейчас видит нас оттуда ?
Балабан не сразу догадался, о ком она...
— Думаешь, оттуда каждый видит, что хочет?
— Во всяком случае, своих близких. И тех, кто причинил им зло. Они за ними следят и вредят, как могут. Ты веришь?
— Я его и при жизни никогда не боялся!
— Трусите сейчас? Все-таки полиция!
Он взорвался:
— Кто — я?.. Да я ничего не боюсь! Хоть сейчас на детектор лжи! Полиция тут слаба! Она меня не расколет! Если хочешь знать, я могу кого угодно уделать...
— И меня?!
— Запросто.
— Борька, я тебя боюсь! С чего бы это вдруг?! Мы ведь тут вдвоем!
Он прижал ее к себе.
— Я же шучу! Неужели я могу тебе причинить зло...
Он положил руки сверху ей на пояс джинсов. Осторожно расстегнул верхнюю пуговицу. Ленка не шевелилась.
Борькина рука спустилась. Ленка накрыла ее ладонью. Каждое его движение отзывалось у нее внутри.
— Ну, ведь ему вы причинили !
— То другое.
Ленка боролась с его рукой. Отвлекала разговором. Еще секунда — и он был готов уйти, бросить ее тут, в этой квартире.
— Как вы это сделали?
— Неужели ты поверила!
— Не доверяешь?
— Я разыграл тебя! И вообще! Зачем ты спрашиваешь? Тебе говорят: «Не надо тебе это знать! Не лезь в то, что тебя не касается!» А ты все добиваешься: «С кем? Как? За что?» — И кому от этого плохо?
— В первую очередь, тебе.
— Морально?
— Не только. Есть закон: «Если узнал — обязан сообщить!» — Да ладно! Как вас на это хватило?..
— Мы не хотели...
Его рука теперь могла действовать свободно.
На Ленке были джинсы «Биг стар» с пятью пуговицами на ширинке вместо «молнии». Он принялся их расстегивать. Ленка превратилась в слух.
— И чего же?!
— Открыли, вошли. В квартире никого нет. Стали искать деньги. Все тихо. Вдруг он появился. Поднял хипеж. «Воры!» Закрыл дверь на ключ. Схватил молоток. Специально подготовил на такой случай. Пришлось этим же молотком и... Пару раз по голове...
— А потом?
— Взяли ключи. Убежали... Он остался на полу. Рядом молоток, сбоку рулончик белой туалетной бумаги...
— Вы пошли вдвоем?
— Не важно.
— Я и так знаю: Гия! Один бы ты не пошел! Но хоть деньги у него были? Нам хватит на поездку?
— Триста тысяч.
— Шекелей?
— Долларов!
— Господи, по сто пятьдесят тысяч на брата... Где же он их прятал?
— В подушке...

Казенный конверт без марки Борьке принесли через день. Под вечер. Он был дома. Почтальон — тоненькая эфиопка с тысячью узеньких косичек в прическе — послала ему ослепительно белозубую улыбку.
Он вскрыл послание.
Месячные курсы электросварщиков, на которые он вместе с другими пацанами хотел поступить, теперь ждали его.
«Официальное приглашение...»
На сборы, увольнение с работы и улаживание всех прочих дел давалось трое суток.
Посылаемые на курсы должны были прибыть в среду на Иерусалимский желдорвокзал (таханат ракэвэт).
«Сбор у входа в 13 часов, старшая Элла...» С собой следовало захватить только документы, смену белья. Купальные принадлежности...
«Отлично...»
Впереди у него было трое суток и «своя» квартира, где они с Ленкой могли уединиться.
После того, самого первого дня в чужом доме они теперь сразу, едва успев закрыть за собой дверь, начинали раздеваться. Майки, джинсы, трусы валялись на их коротком пути. В прихожей, на ступеньках лесенки, которая вела наверх. В коридоре...
Вечером третьего дня они собрали «у себя» гостей.
Пришли Гия, Виктория, она же Вика, Мали с Боазом, Арье, Дан...
Выставили пиво «Голд стар», кока-колу, «Спрайт»...

На вокзал Борьку провожала только хавера .
Всю дорогу они держались за руки.
Была самая жара.
Иерусалимский железнодорожный вокзал, а на самом деле — маленькая, по масштабам России, дачная станция, запираемая с вечера, с одной кассой, с вечно пустым зальчиком ожидания, не отгороженным от короткого перрона, с бельем, сушившимся рядом с путями, несколькими пригородными поездами в сутки...
Будущие однокашники по курсам — тоже пацаны из России и Украины, курили по одному и группками. Строили из себя крутых. Смачно и часто плевали.
Коренных израильтян на курсах не было.
Элла, старшая — черноволосая, с живыми глазами, была из прежних пионервожатых — деятельная, заботливая.
— Балабан Борис. — Она проверила по списку. — В вагоне ко мне подойдешь...
— Поеду, пожалуй... — сказала Ленка.
Других пацанов никто не провожал.
Они отошли в сторону.
— Я сразу тебе позвоню, как устроят.
— Может, тебе удастся приехать на Шаббат .
— Было бы здорово. Держи наши ключи...
— Борис! — Элла-пионервожатая уже махала ему рукой. — Поезд!
Наспех поцеловались.
— Давай...
Всей группой забрались в один вагон.
Борька еще не ездил здесь в поездах.
«Похоже на электропоезд, только двери закрываются не автоматически и сиденья мягкие...» И еще в купе были столики. Окна не открывались. Мощные кондиционеры гнали сверху прохладу...
Курить не разрешалось нигде.
Борька вышел в тамбур. Там втихую уже покуривали двое пацанов. Его предупредили:
— Не все сразу!
— Ничего...
Он отчего-то разволновался.
В окне возникла знакомая арабская деревня Бейт-Сафафа с игрушечными резными минаретами. Дорога на Гило. Паб «Сицилийская мафия»... Знакомые места.
По другую сторону линии показалась и х аллея. Днем она выглядела короткой и пыльной. Казалось, солнце прокалило ее насквозь — ни клочка тени... И ни одного человека!
Ее проскочили за минуту. Дальше начинались Иерусалимские горы, неровные складки породы, высокие террасы вверху, долины...
— Балабан!
Старшая Элла вышла в тамбур.
— Ты поедешь с другой группой. На третьей остановке ты должен выйти. Группа собираете» на станции. Вы едете дальше автобусом...
Борька растерялся. Высокий, в клетчатой рубашке навыпуск, в джинсах, за минуту до этого крутой, независимый...
— А чего?
Парни в тамбуре бросили курить, внимательно слушали.
— Все в порядке...
— Вот твое направление... — Элла подала запечатанный серый конверт. — Тут все необходимые документы. Мне сказали, занятия проводятся где-то неподалеку...

Я приехал на Кутузовский с утра на следующий день.
Подъезд Марининого дома встретил уже знакомым запустением.
Никто из бомжей не ночевал этой ночью в подъезде — я мог бы в этом поклясться.
У бродяг дьявольское чутье на опасность.
Они обходят такие места...
Вчерашняя трагедия в доме не прибавила подъезду флера таинственности. Сколько таких мест, отмеченных злодейством, вокруг, о которых мы не догадываемся, поэтому спокойно проходим. Останавливаемся. Разговариваем.
Я нажал на кнопку домофона.
— Да. Входите... — Меня ждали.
Перед этим я позвонил соседке Марины из офиса. Она сразу меня узнала:
— В любое время. Только в тринадцать у меня будет врач. Он пробудет минут сорок...
— Понял.
Я поехал немедленно.
В лифте и на лестничной площадке неожиданностей не было.
Квартира Марины была опечатана сургучной печатью с бумажкой.
Я позвонил в дверь напротив.
— Пожалуйста...
Сердце екнуло.
Дверь уже открывали.
«Один... Два... Три запора! Порядок!» Милиция, будь она внутри, ограничилась бы минимумом задвижек.
— Серафима Александровна? Добрый день.
Полная пожилая женщина. Уложенные парикмахером седые волосы. Маникюр. Аккуратный фартук поверх сарафана.
Генеральша!
— Здравствуйте, входите.
Квартира как и у Марины, но с явно выраженным уклоном в сторону Министерства обороны. Фотографии маршалов. Жуков, Сталин в форме генералиссимуса. Помпезные подарки коллективов ВПК: миниатюрные пушки, самолеты.
— Какая красота...
Я показал на игрушки.
— Нравится?
— Очень трогательно.
До моего прихода она сидела перед телевизором. Он и теперь продолжал беззвучно работать.
Генеральша оказалась ничуть не чопорной, какой я себе ее представил. Генерал, видимо, женился на ней еще старлеем. Вспомнив Марину, помолчали... Еще вспомнили прошлую жизнь.
— Жили красиво. Надеялись. Ходили на премьеры. Парады. Что-то менялось каждый год. Главное, никто не думал: «Вот прежде, десять лет назад, все было лучше!» — Наверное, вы правы...
Я уже давно дал себе слово быть вне политики.
— Садитесь... — Она показала на громоздкие кожаные кресла вокруг журнального столика. — Что-то все-таки стояло тогда за этим. Согласны? — Она села в кресло и продолжила скорее по инерции: — Тяжело вспоминать. Если бы тогда знали, что так будет, — разве бы так надо было жить?! Какие возможности были! А мы даже дачи себе не оставили. Вообще ничего...
Основания для такого доверия вскоре выяснились:
— Марина перед тем, как позвонить, сказала, что звонит надежному и хорошему юноше...
«Юноша бледный, со взором горящим...» Что могло лечь в основу такого портрета: тяжелая грация, перебитый давно, искривленный нос, впалые щеки, сплошь металлическая белая верхняя челюсть российского уголовника...
Когда я был начальником розыска, это выглядело довольно экзотично.
— Насчет юноши — конечно, очень точно.
Тем не менее было приятно это услышать. Марина не играла двойной игры. Оказалось, мы относились друг к другу одинаково хорошо.
— Не будем ее очень критиковать...
— Тем более после того, что случилось. У вас в доме ничего не говорят об этом? Может, кто-то что-то видел?
— В нашем доме ничего не узнать. Разве от милиции.
— С вами они не беседовали?
— И не будут! У них хватит помощников помоложе...
Она произнесла это весьма решительно.
— Я и не открою...
У нее сложились непростые отношения с участковым.
— Только с санкции прокурора! — Мысль ее работала четко. — А если я еще расскажу о звонке Марины и о нашем разговоре, они меня вообще затаскают...
Все сильно упрощалось само собой.
— Теперь вы расскажите! Что вы об этом обо всем думаете?
Я собрался с мыслями.
— Поскольку Марина звонила именно от вас, я могу быть с вами откровенен...
— Надеюсь.
Я обрисовал ей финансовую деятельность Марины.
— А ваша роль?
— Наша фирма занимается помощью в возврате долгов. Несколько человек в Москве были ей должны крупные суммы. Вы что-нибудь знали? Ей, наверное, не раз приходилось звонить от вас...
— Марина боялась, что ее телефон прослушивается... — Генеральша встала. — Как вы относитесь к чаю? Не возражаете?
— С удовольствием, спасибо.
— Я поставлю...
Душистый, крепкий чай был подан в фарфоровых фирменных чашках известного российского завода. За чаем мы продолжили разговор.
— Родители ее разошлись. Воспитывал отчим. Не сколько лет до совершеннолетия она жила за границей. В Израиле. Потом вернулась в Россию, восстановила гражданство. Купила квартиру...
Все это я уже знал.
— Друзья — все больше нынешние новые русские. Но были и иностранцы. Я как-то видела иностранную машину, в которой к ней приезжали. С красными номерами. Посольская. Я думаю, израильтяне. Слишком хорошо говорили по-русски, без всякого акцента...
— Вы не помните, она упоминала имя Ян?
— Она звонила ему. Примерно два раза в месяц. Всегда днем. По международному. Счета она сама оплачивала...
— Что у них за дела, не слышали?
— Сама она говорила мало. Что-то записывала. Я думаю, это деловые отношения...
Она взглянула на меня. Ей хотелось спросить.
— Да?
— Кто же оплатит ваш труд?
Я объяснил:
— В договоре обусловлен процент, который идет фирме при возвращении долга.
— Деньги Марины пропадут?
— Есть одна беда...
Генеральша внимательно слушала.
— Подлинники расписок остались у Марины дома. Не думаю, что милиция займется выбиванием ее долгов...
— Это так...
Она уже несколько минут что-то обдумывала.
— Наверное, я смогу вам помочь... — Она поднялась. — Марина что-то чувствовала. Она оставила вчера небольшой пакет. Вы частный детектив. Я отдам его вам. Под расписку. Думаю, милиция не будет на меня в обиде, если узнает...
Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с пакетом.
Я сразу узнал рисунок: фирма — производительница пакетов презентовала свою продукцию на выставке «Безопасность» в Манеже, Марина наверняка получила его там.
— Я в свою очередь хочу тоже вас обрадовать...
Во внутренней инструкции фирмы мы с Петром предусмотрели пункт о небольших премиальных для людей, оказавших услуги в выполнении заказов. Процент, правда, был крайне мал.
— Но когда речь идет о сотнях тысяч долларов! Если все сложится хорошо, вас ждет довольно крупное вознаграждение...
Она откровенно обрадовалась.
Мы вскрыли пакет. Внутри оказались бумаги. Это были подлинники расписок.
«Господи! Да тут целый банк!»
— Пожалуйста... — Женщина передала мне бумагу и китайскую ручку с золотым пером, заправленную чернилами. — Мы перепишем, распишемся. И я спрячу...
— Обязательно...
О всех бумагах я знал от Марины.
Расписка Любки была написана округлым ученическим почерком...
«Левон...»
Сумма была тоже крупной.
«Яцен Владимир Ильич... С выплатой суммы полностью в Израиле...» Огромная сумма в долларах...
«Не ею ли Марина подписала себе смертный приговор?..»

Направляясь к машине, я видел прохожих, шедших навстречу, а переходя на другую сторону проспекта, мельком оглядел тех, кто шел за мной.
Расклад был знакомый: пара пенсионеров, тетка с сумкой на колесах, лицо кавказской национальности.
Никто не привлек моего внимания.
Я снова оставил машину на расстоянии от дома, но уже в другом месте, не там, где вчера. Не проверяясь — для этого где-то сзади двигался Петр — двинулся пешком.
Главная опасность слежки за мной, конечно, была теперь, а не тогда, когда я ехал сюда.
За подъездом могли следить две полярные силы: менты и участники вчерашнего налета на квартиру. И тех и других интересовали связи Марины. Они наверняка должны были тут появиться.
Теоретически менты могли задержать меня прямо в квартире соседки... Но они никогда не стали бы это делать...
Сколько раз у меня самого как начальника розыска были подобные ситуации.
«Они наверняка дадут мне уйти. Затем их наружка вцепится в меня намертво. Слежку поведут квалифицированно. Зафиксируют адреса, связи, места встреч. А задержат только в конце пути. К этому времени уже будет установлена и моя личность...» Это была не фантазия — прогноз глазами специалиста.
«При обыске у меня найдут расписки должников, ключ от подъезда. Никто не поверит, что Марина сама дала его...» Бандиты будут действовать практически так же.
«Только в первом случае я рискую свободой, а во втором — жизнью...» Следят ли за мной или нет, я должен был узнать уже очень скоро. Петр двигался где-то метрах в пятидесяти сзади меня по другой стороне.
«А вот и он!»
Петр окликнул меня по рации:
— По-моему, тебя ведут! Проверься!
— Понял.
Я прошел еще метров сто.
Небольшой супермаркет на углу выглядел привлекательно: цветные навесы над витринами, реклама...
«Похоже, этот...»
Молодой парень — в джинсовом костюме, в кроссовках...
Он нагнул голову, как будто что-то бормотал в воротник.
«Не исключено, что под курткой работает рация...» Я побродил по супермаркету.
Когда я вышел, парень что-то рассматривал у газетного киоска на другой стороне проспекта. Контролировал переход. Если бы я двинулся дальше, он воспользовался бы туннелем — перебежал бы на мою сторону.
«Еще одна задачка на засыпку...»
Я прошел под арку.
«Обязательный детский сад...»
Сбоку под аркой висело объявление: «Починка обуви».
Мастерская обувщика находилась в подвальном помещении, чтобы в него попасть, надо было пройти вдоль здания.
Двор был проходным.
«Топтуны» всегда начинали нервничать, когда объект пускался в странствия по дворам. Маневр обычно Давал результат уже на второй минуте...
Чтобы не потерять меня из виду, филер должен был обязательно появиться под аркой.
Со двора навстречу выезжал грузовик с газовыми баллонами.
Нежный ксилофонный звук чугунных баллонов плыл в воздухе.
Вход в подвал был за боковым выступом здания. Он не бросался в глаза. Чтобы его увидеть, надо было свернуть.
Я не спеша свернул под арку, быстро побрел вдоль дома, замедлил шаг, спускаясь в подвал.
Позади никто не шел.
«Вот и все...»
В эту минуту рация у меня под курткой вновь заработала. Я окунул ухо в воротник.
«Петр!..»
— За тобой побежал мужик. Он у арки.
— Понял... Надо подключить «Лайнс».
Без разведки охранно-сыскной ассоциации нам было не выкрутиться.
— Хорошо.
— Конец связи...
Я поздоровался с обувщиком.
Немолодой энергичный человек, в очках, в галстуке, властно указал на стойку, предлагая показать товар. В прошлом он мог быть директором комбината, технического училища. Я знал этот тип.
— Меня интересует ремонт модельной обуви...
— Приносите, — сказал он просто.
— Хорошо. Вы каждый день работаете?
— Каждый день.
Я поднялся по цементным ступенькам во двор. Какой-то человек метался у арки. Его глаза бегали. Он не знал, куда я мог деться.
Внезапно он резко замер, отвернулся, окунул голову в воротник. Из рации под курткой, по всей видимости, поступил вызов.
В это время я прошел рядом.
Он не обернулся. Я слышал, как в унисон, толчками, сотрясая артерии, одинаково быстро бьются наши сердца.
Что можно сказать о человеке со спины?!
Тем не менее я узнал его.
Это был бандит, который приходил вместе с Любкой в квартиру Марины. Король...
Он не видел меня.
Я свернул назад на Кутузовский, аккуратно прижимая локтем под курткой пакет с бумагами Марины...

Разведка «Лайнса» заняла опорные места в районе нескольких переулков между Большой и Малой Пироговской.
Я выбрал это место пару лет назад для целей перепроверки. Наверняка у других клиентов ассоциации были свои излюбленные места в других районах Москвы.
Тут у нас было нечто вроде полигона. Переулки, магазины.
Не раз мы проводили тут совместные учения.
Когда возникала необходимость вроде сегодняшней, я немедленно вытаскивал свой «хвост» в район Большой Пироговской.
Я поставил машину недалеко от кинотеатра «Спорт», вышел, не спеша двинулся по Пироговке.
Теперь мы все вместе составляли нечто вроде трехслойного пирога, с Кутузовского проспекта переместившегося на Большую Пироговскую...
Я — впереди.
За мной — те, кто приняли меня на проспекте у дома Марины и всю дорогу вели.
Наконец, профессионалы-разведчики «Лайнса», которых прислал Рэмбо.
Петр из игры вышел, чтобы не путаться в ногах у «профи», просто погнал в сторону Новодевичьего...
Главное было — не насторожить...
Держаться спокойно. Не беспокоить тех, кто двигался позади, — не оборачиваться, не заглядывать в витрины...
За забором у бывшего общежития Военно-политической академии имени Фрунзе возились в песке дети. Я тоже играл тут пацаном, когда отец недолгое время был слушателем...
Длинные коридоры с общими кухнями на несколько четырехконфорочных газовых плит, гостиничного типа комнатки с крохотной прихожей на две семьи...
Школа на Усачевке. Знакомая обстановка улицы. Редкие прохожие днем...
У старика передо мной что-то упало. Женщина нагнулась помочь. Засмеялась: «Зеркальце!» Старик прихорашивался...
«Бывает...» Я не оглянулся.
Прошло не меньше двадцати минут. Сигнала уходить все не было. Топавшие сзади должны были начать беспокоиться:
«Что это он так долго гуляет?»
Если это были действительно менты, мне было бы лучше просто слинять!
Ни милиция, ни я не могли помочь друг другу в розыске убийц...
Я машинально прижал локоть к пакету.
Я ждал сигнала от людей Рэмбо.
Топающим сзади предстояло самим определить, кто из них искуснее, тоньше, профессиональнее...
Старший неизвестных топалыциков, среди которых находился бандит Король, через минуту-другую обязан был обо всем догадаться — послать все к едреной матери. Сломать схему:
— На Пироговке ему ничего не надо. Нас водят !
«Единственно верное в данной ситуации решение...» Под курткой раздался зуммер.
Петр достал меня по радиотелефону:
— Пройди вправо. Там обувной. Вроде идешь отлить.
— Да.
— Потом — назад, в машину.
— Все?!
— Потом сваливаешь! У них «девятка» и «шестерка». Вот номера...
— Кто они? Известно?
— Частные детективы. «Шведский квартал», фактически обслуживают кавказские рестораны, казино... И еще «Пеликан».
— Пирамиду?
— Да.
Я не сразу врубился.
— Мы-то при чем?
— Не знаю. Во сколько тебя вызывает следователь?
— Вообще-то пора собираться...

Следователь прокуратуры Мотыль оказался мне знаком, однако предпочел не узнать.
Работая в отделе оперативной информации солидной газеты, я как-то обратился к нему за материалом по квартирной краже у некоего аппаратчика.
Мотыль пригласил меня приехать.
Мы встретились у него дома. Новенький, отличной застройки блочный дом в районе Болотниковской. Аккуратная квартирка, молодая жена.
Мы выпили кофе с семилетним молдавским «Кала-рашем», который я прихватил у метро.
Послушали стереосистему.
Потом хозяйка нас оставила, и мы с Мотылем уединились в его кабинете. Я достал диктофон. За окном обозначилась неяркими огнями Варшавка.
— В чем там суть... — начал я.
Мотыль улыбнулся. Положил руку на панель диктофона.
Выключил запись. Улыбнулся.
— Сколько сможешь заплатить?
У меня были свои представления об интервью с работником городской прокуратуры. Но я не подал виду.
— А сколько ты бы хотел?
— Тысячу баксов.
— Я должен поговорить с главным редактором.
— Думаю, это нормально.
— Возможно, ты прав...
От чая я отказался и вскоре откланялся.
Попав к Мотылю на допрос, я точно знал, что передо мной никакой не представитель закона, а обычный хапуга. Окажись я за столом у следователя-фаната, я бы обязательно сообщил ему все подробности случившегося с Мариной...
Кроме того, Рэмбо передал в МУР людям, которых лично знал, детали происшедшего. Они могли в любой момент вызвать меня и допросить.
— Фамилия, имя, отчество... Паспорт у вас с собой? — сухо спросил Мотыль.
Я удовлетворил его любопытство.
— Расскажите, как вы оказались в квартире убитой? Какие у вас взаимоотношения?.. Почему вы не дождались прибытия сотрудников милиции...
Он важно оглядел меня.
— Согласитесь, все это выглядит подозрительным...
— Только на первый, весьма поверхностный взгляд, — заверил я. — Я вошел только потому, что дверь в квартиру была открыта. Немедленно вызвал «Скорую помощь». Я выбежал из квартиры, потому что попытался преследовать преступников по горячим следам...
— И не вернулись.
— Я ничем не мог помочь следствию. Все, что я увидел, я сообщил по «02».
— Вы не оставили свои координаты...
— Спешил... Кстати, как вы-то? — Я спросил как ни в чем не бывало. — Живете все там же, на Варшавке? Как супруга?
Мотыль хмуро посмотрел. Буркнул:
— Нормально.
— С повышением вас. Вы ведь были следователем в районной прокуратуре. Сейчас в городской...
— Гм.
— Между прочим, я получил тогда согласие редактора...
Он внимательно взглянул на меня.
— Шеф отпустил средства. Они у меня. Если вы не забыли о той краже и захотите вернуться к истории...
— Отчего же...
Оказалось, он отлично помнит все обстоятельства.
— Я с удовольствием вам позвоню...
— Договорились.
Мое появление в квартире потерпевшей сразу перестало выглядеть подозрительным. Как мужики, мы теперь лучше понимали друг друга. Мотыль поделился впечатлением об убитой:
— Сильная баба... Прошла Крым и Рим. Я тут заглянул в ее дневник. У них на студии там процветал групповой секс...
Он посмотрел испытующе.
— Комментариев не будет.
Я ничего не мог к этому добавить.
В том, что самого Мотыля тоже ждет нечто подобное где-нибудь в Бутырке, как только он там окажется, у меня не было сомнений.
В коридоре, уходя, я увидел торгашку с вещевого рынка в Тушине. Я не сомневался, что Мотыль начнет именно с нее. Его тянуло к живым деньгам...

Любку менты задержали быстро. При входе на рынок. Главное: милиционер был знакомый. И с ним двое в штатском.
«Такие дела...»
А ведь, кажется, уже плачено-переплачено ментам.
— Вы чё, ребята? Опохмелить некому?
— Сейчас мы тебя опохмелим. Давай в машину.
Все было странно.
Повезли на Петровку. Долго манежили в коридоре.
В кабинет ввели только на минуту — начальник хотел посмотреть на нее, перед тем как послать оперативников к ней на обыск.
«Хорошо хоть начальники — мужики, а не бабы! Баба бы совсем заманала!» Начальник сразу все увидел, оценил: ум и образование — грудь, белые ляжки...
— Откуда сама?
— Из Нальчика.
Женщина-следователь, правда, тоже появилась. С двумя другими.
«Понятые...»
Мужики отошли.
Следовательша ощупала ее всю. Стащила бюстгальтер. Полезла в трусики.
Потом они ушли. Начальник обернулся.
— Марину знаешь? С Кутузовского...
— Ну, как знаю! — Стало ясно, откуда ветер дует. — Знакома вообще-то... А что?
Он обернулся к оперативникам:
— Езжайте с ней. Поговорим потом.
«Черт бы вас побрал!»
Настроение испортилось.
Оперативники до самого Теплого Стана разговаривали между собой, обсуждали начальство. На обыске интересовались в основном записями. Забрали все блокноты, записные книжки. Письма.
На Петровку вернулись часа через три.
Начальник достал из сейфа бумагу, показал ей, Это была Маринина записка. Против имени «Любка» стояли цифры ее последнего долга.
«Как они адрес-то узнали?»
Начальник поинтересовался:
— Давно знаете друг друга? Где познакомились?
— Случайно разговорились на рынке. Она попросила привезти дубленку для дочурки подруги...
— Далеко ездили?
— В основном в Турцию.
— С кем?
— Я их не знаю.
Контакт не возникал.
— Мужчины, женщины?
— Женщины.
— Еще куда ездили? С кем?
— В Японию.
— С кем?
Настойчивое «С кем?» открыло глаза. «Бандит — Король, отморозок этот!.. Они его ищут!» Сочетание «отморозок» и «Марина» могло быть только в одном варианте: «Он убил ее!» Она припомнила.
«Собственно, он и пообещал что-то вроде этого!» Начальник и сам уже открыл карты:
— Король Николай Алексеевич? Имя говорит вам что-нибудь? Коля. Помните?
— Секьюрити. Я его знаю. Он на оптовом рынке работал. В Тушино.
— Какие у вас отношения?
— Какие могут быть отношения? Только товарищеские.
— Спали вместе, что ли?
— Зачем?
— Что произошло между ним и Мариной, когда она приезжала к вам...
— А я не видела. Вроде он порвал мою расписку нечаянно. Мне пришлось поехать к Марине, написать новую.
— Король ездил с вами?
— Ездил. Но в квартиру не входил. Оставался в машине.
— Всё?
— Да.
— И вы не знаете, что с ним произошло?
— Он мне не говорил. Я не спрашивала...
— Как вы с ним связывались? Звонили?
— У меня и телефона его не было! Иногда вдруг подойдет на рынке — вот он! Объявился! А то неделями невидно!
— У него был ваш телефон?
— Я дала. Он попросил: «Вдруг кто из друзей чего захочет купить!» У меня полно кож — и Турция, и Таиланд!
— Короче, вы не знаете, где его искать...
— Нет...
Начальник с сожалением оглядел ее всю сразу по диагонали — от груди до задницы, захватив крутые белые ляжки с полными коленками...
— Что ж! Сейчас я тебя, б.... упеку в камеру... Там ты у меня все вспомнишь...

Сведения о Любке попали в распоряжение МУРа неожиданно. Доброжелатель, пожелавший остаться неизвестным, позвонил из автомата, сообщил паспортные данные и подробности.
К этому времени МУР уже располагал протоколом допроса главы фирмы по возврату долгов. Были известны установочные данные бандита, который пытался снять Любку с крючка, уничтожив ее расписку Марине.
Неизвестный, таким образом, подтверждал все добытое по делу.
Несколько лучших муровских голов, собравшихся у заместителя начальника управления, попытались сообща дать ответ по поводу этого необычного шага, предпринятого неким весьма осведомленным анонимом.
Собственно, версий могло быть две: нас толкают на ложный путь; нам дают зацепку.
В первом случае все ясно.
Проверяя Любку и ее бандита, следовало помнить, что ложную версию могли подкинуть именно в тот момент, когда менты, сами того не зная, вышли на настоящего убийцу.
Во втором случае — если через Любку и Короля они могли действительно выйти на раскрытие преступления — возникали многочисленные недоуменные вопросы:
— Зачем нам сдают преступника? Хотят нашими руками убрать киллера? Не боятся, что он вдруг запоет?! Даст показания на заказчика?!
— А если, сдавая киллера, они выигрывают время... Может, заказчик за это время слиняет?
— Или к этому времени хотят убрать и киллера, и заказчика...
Любку продержали в камере три дня.
Конечно, не одну.
В камеру подсадили Нинку — молодую девку, «прости-Господи».
Несмотря на возраст, Нинка уже объездила полмира, торгуя крепким здоровым телом, которое пока ничто не брало.
Работала по сопровождению и в массажных кабинетах за границей. Рисковала. Добиралась даже до Эмиратов. Несколько раз ее ловили, высылали. Такие страны, как Германия, Бельгия, Турция, — где больше всего работы для проституток, — были для нее уже. закрыты.
Последний раз Нинке отказали во въездной визе в Венгрию.
— Хозяин наш сам был виноват. Меня с подружкой оформили в тургруппу как для лечения. Представляешь? Вся группа — пенсионеры, старики. И мы двое. Тут и на фото все уже видно. Естественно, что нас бортанули...
Нинка не падала духом.
Все трое суток по утрам в камере нагишом делала гимнастику.
Ментов называла только по именам. Они то и дело заглядывали в камеру. Девчонка была симпатичная — было что показать мужикам. Любку она сразу зауважала, узнав про ее дело.
— Может, к себе возьмешь? Будем на пару торговать... Ты кожей, я — телом...
— А чё? Можно и наоборот. Иногда я — телом, а ты кожей. Из Анталии такие косухи идут, закачаешься...
— Я не против. Только сначала надо выйти...
Ей шили кражу бумажника у иностранца.
— Тысяча баксов! Да чтобы я из-за этого имидж себе испортила! На что мне тогда рассчитывать?!
Любка неожиданно для себя рассказала про Марину. Новая подруга внимательно выслушала. Схватила самую суть.
— Где-то могла проколоться. А мог и кто-то из тех, кто вошел в доверие... Ты друзей ее знаешь?
— Да нет!.. Хотя!..
Любка вспомнила об их знакомстве на Тушинском вещевом рынке.
— Сначала он один подходил пару раз. Познакомился. Потом вместе подошли. Это он посоветовал взять у нее баксы в долг.
— Какой из себя-то?
— Серьезный мужик. И прикид нормальный. Был он с секьюрити. Похож на банкира. Короче, из этих. Я думаю, он мог знать о моей расписке. Между прочим, назвался ее мужем...
— Назваться можно кем угодно!
— При Марине...
Ей удалось восстановить впечатление того дня.
— Кстати, с тех пор я больше его не видела ни разу. Свел меня с ней и исчез.
Любка рассказала еще о Короле и его наезде на Марину в Теплом Стане. В ее, Любкиной, квартире.
— Ментам я не стала об этом говорить...
Была она отнюдь не глупа — понимала, что сокамерница все обязательно сообщит кому следует. Заодно присовокупит о ее простоте, наивности.
— Как ты его нашла, Короля?
— Это он меня. Не я.
— До знакомства с Мариной?
— Примерно в то же время.
— Они были знакомы?
— Он мог видеть ее, когда она приезжала за детской дубленкой. Он стоял в сторонке, потом спросил, кто это...
— А вообще, откуда он? Как вы сошлись?
— Тоже подошел на рынке. Сказал, что из Нальчика. Но там мы друг друга не знали. Он уехал оттуда еще пацаном. Короче, разговорились. В Турцию он со мной летал...
— Живешь с ним?
— Случалось.
— А где он сейчас, твой друг?
— Не знаю. Мне кажется, путешествует со своим боссом по свету. В начале зимы как-то разделся. Смотрю: загорелый! Только где плавки белое. «Ты где это?» — спрашиваю. «На Средиземном. В Кейсарии...» А где это, кого ни спрошу, никто не знает!
— Между Хайфой и Тель-Авивом. Израиль.

Гию взяли прямо со стройки на третий день после отъезда Борьки Балабана на курсы электросварщиков.
— Гия! — позвал бугор снизу.
Они работали наверху. Прямо под ними в переулке было кафе — несколько огромных зонтов над столиками, переползавшие, как червяки, люди. Одинаково черные головки, продетые сквозь рубашки.
Каждый раз, когда Гия подходил к краю, непонятная сила словно подталкивала его сделать еще шаг...
— Ты меня, что ли? — Он обернулся.
— Ну! Тут тебя спрашивают...
— Сейчас...
Он догадался, кто эти люди, приехавшие за ним.
По разным причинам он постоянно встречал их на Бар Йохай. Один — уже в возрасте, лет тридцати пяти, обрюзгший — с застывшей кривой улыбочкой на мясистом лице и маслеными блестящими глазами. Второй — недавно из армии, с короткой стрижкой. Незаметный, молчаливый. Привыкший к дисциплине.
— Роберт. Можно Боб... — представился следователь. — А он Джерри. Мы из полиции. Где твои вещи? Там?
Гия постарался взять себя в руки.
— Ну!
— Возьми. Поедешь с нами.
— Мне переодеться надо.
— У нас оденешься. Мы тебе привезли из дома.
Гия молча посмотрел.
Мать, сестра. Они уже знали, что он арестован. Вика...
Румыны-рабочие оставили инструменты, смотрели, как его уводят.
— Ариведерче, Гия!
Он махнул рукой.
— Траяска Романия марэ! Да здравствует великая Румыния!
В голове у него царила полная неразбериха. Румыны засмеялись.
Цель была рядом — Окружное управление полиции, Русское подворье.
«Русское»! Надо же было так совпасть!» Они уже приехали.
Повсюду висел понятный каждому знак — поднятая ладонь внутри красного круга.
«Стой!» ;
Стеклянный киоск КПП под красной черепичной крышей. Рядом вместо забора сетка. Тут же у входа мотоциклы полицейских, телефоны-автоматы...
На противоположной стороне, где камеры, уже не сетка — глухая каменная стена с выступающими «намордниками», а выше, по краю, метра на два еще колючая проволока.
Несколько арабских женщин с передачами арестованным, в белых платках, в платьях до земли, стояли поодаль.

дальше