Леонид Словин

Леонид Словин Война крыш
— Израильтяне приехали на матч в Россию без двух основных игроков обороны — Таля Банина и Гади Брумера... И вообще, они на спаде спортивной формы — у них в стране завершение футбольного сезона. Главный их тренер Шломо Шарф ошибся в выборе игровой схемы. — Откуда Вы их всех так хорошо знаете? — спросил я, прикрывая зонтом ее и себя. — И вообще футбол? Играли? — Приходилось — В том числе там? — Я не шутил. Я знал про израильский женский футбол. И вообще страну. Совсем недавно мне пришлось там работать в связи с одной финансовой группой. Сейчас некоторые из ее членов еще сидели в Израиле, в тюрьме Бейт — Лит для опасных, других уже выслали. Я не хотел упоминать об этом уже при первом знакомстве. — Я играла за команду Петах — Тиквы. Благодаря бабке. — Она там? — Умерла. Ответственный матч в Москве проходил при мерзкой погоде на отвратительном поле. Шел проливной дождь. Начало матча задерживалось. Представители ФИФА потребовали обновить разметку. Одинокая фигура в плаще и капюшоне с ведерком белой краски, мажущая кистью по лужам, долго маячила на кочковатом неровном поле, пока дождь не сровнял его. Где — то рядом пацана в шарфах, со свастиками, нарисованными на лицах, время от времени начинали отчетливо скандировать: — Бей жидов! Хайль Гитлер! Какой — то мужик, по виду араб, размахивал палестинским флагом. Марина, напротив, горячо болела за гостей, я ей подыгрывал. На нас уже начали обращать внимание. Сидевшие несколькими рядами позади израильские болельщики прислали даже нам букет гвоздик в знак солидарности. Уже на седьмой минуте россияне, игравшие превосходно, забили первый гол в ворота вратаря Рафии Коэна. До конца игры вратарю нашей команды Овчинникову удалось отстоять свои ворота. Матч закончился проигрышем израильтян 0 : 2. Возвращаясь на Кутузовский, в машине, она рассказала о том, что произошло днем в Любкиной квартире. — Семьдесят тысяч долларов!... — Жалею, что я не поднялся с Вами. Но ладно. Кто — то сказал: «Месть — такое блюдо, которое нельзя подавать горячим...» — Это Иосиф Виссарионович... — Точно. Люба Ваша сильно пожалеет о сделанном. Неблагодарность — тяжкий грех... Она не знает, с кем связывается. Мой партнер, несмотря на то что технарь, а может, как раз поэтому, человек очень решительный... Марина, Глеб и Петр играли в карты долго. Я расположился в соседней комнате у телевизора, иногда я оборачивался, через открытую дверь видел всех троих. Марине везло. Можно предположить, что она была из тех, кто вырос с игральными картами в руках. Она играла лучше своих партнеров — мужчин. Высокому молодому охраннику Глебу тоже везло. В дураках сидел Петр — взмокший в костюме, сорочке, галстуке... — Вы хотя бы верхнюю пуговицу на сорочке расстегнули! Под галстуком! — Марине было жаль мужика. — Нельзя! — Он показал на меня — мы с ним дали слово. Кого поймают незастегнутым или без галстука, лишат премиальных... Он всю дорогу проигрывал. Даже с отличными картами. Простоватое лицо выражало почти детское наивное недоумение. Я познакомился с ним случайно. В первые же минуты знакомства он рассказал свою жизнь. Жил в Истринском Районе, в Подмосковье, сызмала увлекался физикой. В восьмом классе учитель оставлял его вместо себя вести занятия с одноклассниками. После школы поступил в престижное Высшее Техническое Училище имени Баумана. Женился рано. На своей, деревенской. Попивал водочку. В роду все пили. Из Бауманского вылетел... — Из — за чего гибнут российские гении? — была его любимая приговорка. — Из — за пьянки!... Когда мы познакомились, он работал грузчиком на товарной станции. Я заканчивал свою службу — начальником розыска. Мне принесли на него материал: бригадир послал его обменять ворованный сахарный песок на водку... Он был из неудачников, которых отличает исполнительность и точность при отсутствии инициативы. Я был зол на начальство, на всю жизнь. Я заставил его закодироваться. Взял с собой. Он восстановился в Бауманском. В руках удачливого направляющего неукоснительная старательность и абсолютная честность делали его бесценным сотрудником. Через год он купил машину... — Опять в дураках!... Игру продолжили. Молодой охранник Глеб был из воздушно — десантных войск. Постоянно поддерживал форму — даже за столом все время сжимал и разжимал кулаки, подрагивал мышцами... Карточная игра не вызывала в нем интереса. — Думаете, приедут? — спросил он, когда Петр в двадцатый или тридцатый раз принялся сдавать карты. Петр был уверен: — Без сомнения. Сколько сейчас? — Двадцать один, пятнадцать. — Скоро подтянуться. Звонок, которого ждали, раздался сразу после десяти. Охранник, стоявший во дворе, предупредил по сотовому телефону: — Приехали. Торгашка, с ней мужик. В «девятке», 18 — 31. Цвет «мокрый асфальт»... За месяц, истекший прежде, чем произошло происшествие на Тушинском оптовом рынке, выполняя полученный от Марины официальный заказ, мы подвергли жизнь и деятельность Любки тщательному негласному анализу. Выяснилось, что Любка крепко переоценила свои возможности. Иначе: «взяла не по чину...» — Идут к подъезду... Домофоном Любка не воспользовалась. В подъезд как раз входила соседская семейная пара. Надрала код. К лифту поднялись все вместе. Через несколько минут тренькнул дверной звонок. Марина подошла к глазку. Любка стояла на площадке необычно серьезная. — Марина! Это я... Пришла поговорить. Так глупо тогда получилось. — Ты одна? — Да, он уехал в Кабарду! Полный отморозок! Марина словно колебалась. — Не беспокойся, Марина! Я не обижаюсь! Это мне урок! Знаешь, как я тогда переживала! Мне и мама моя все время твердила: « Только чтобы все по — честному, Люба!» — Ладно! Входи... Я уже спать легла. Побегу, что — нибудь накину... Так и было задумано, Марина открыла замок, выскочила назад в комнату. Любка уже входила. Свет в огромном — генеральском — холле был выключен, однако узкой полосой падал в неприкрытую дверь из зала впереди, от люстры. Справа и слева по обе стороны холла темнели двери: туалет, ванная, помещение для прислуги, кухня. Люба прошла вперед — она уже была в квартире. Ее спутник скользнул следом. Прихожая была пуста. Осторожно открыл дверь. Любка была уже в зале. Это был все тот же бандит — невысокого роста, с овчарочьими длинными ушами и вытянутым острым лбом над выдававшимся вперед хищным лбом. Он ступал неслышно. Глеб — охранник стоял в темном проеме большой — генеральской — ванной, натянув на лицо черный с прорезью чулок... Момент — и вошедший, выдернутый за руку и волосы из холла, влетел в ванную, вбил подбородок вместе с носом плашмя во вскинутое кверху стремительное колено бывшего десантника... Бандит, однако, оказался тоже подкованным по части единоборств. Не заорал, сгруппировался. Сильно, как палашом, врезал сбоку по почкам. Локтем другой руки снизу вверх проехал по хрящам носа... Схватку он, однако, не выиграл. Использовав элемент внезапности, Глеб успел поймать кисть — большой, с вывернутым суставом палец хрустнул... Глеб успел приставить «Макаров» к голове бандита. — Руки на стену! Ноги шире! Охранник обыскал его. Во внутреннем кармане лежал газовый пистолет. Глеб переложил его в свой карман. «Военный трофей...» Вытащил бумажник с документами. — У Любки получишь... И не отпуская вывернутую назад кисть, он подвел бандита к дверям — И без глупостей! Отголосок схватки в передней проник в комнату. Любка поняла, что произошло, кинулась назад к дверям, охранник опередил ее. Любка вскинула ногу — хотела попасть в пах... — Ах, сука... — Глеб схватил ее за волосы. Любка вцепилась ему зубами в плечо. Успокоилась, лишь получив сильный плашмя удар тыльной стороной ладони в лицо. — Гад, зуб выбил! Он врезал еще. С силой толкнул в комнату. «Шутить не будут...» Любка это быстро усекла. Когда из другой комнаты появились Марина и Петр с черным, с прорезью, чулком на лице, Любка была уже совсем в другом образе. — Я ведь зачем приехала, Марин? Ты не думай! Переписать расписку. Что было, то было. Не сердись, Марина. Была бы умней — так бы не сделала, ей — богу! Бумага у тебя найдется? Ручка у меня с собой... На столе лежала школьная тетрадь в линейку. Люба достала ручку. — Сколько я теперь должна, Марин? У меня голова кругом идет. Я ведь тоже потеряла. Тысяч сорок, наверное!... — Это — твои проблемы. И твоего бандита. Ты права! Золотые слова! — Учти, с ними... — Марина показала на Петра, — тебе отдельно рассчитываться... — Что ты имеешь в виду, Марина? — Это фирма по возврату долгов... Петр сказал коротко: — Треть от невыплаченных сумм. В расписке укажи срок. Пять суток. Больше не дня... Любка молча написала расписку. Ушла. Мы еще поговорили. Петр обрисовал положение нашей фирмы, ее возможности. — Нашей базовой является ассоциация «Лайнс»... — Я в этом мало разбираюсь — Это лидер на рынке охранного бизнеса и информации... Петр сдвинул на миллиметр тесный галстук. — Чтобы убедиться в ее возможностях, один раз в году наши клиенты могут получить данные о себе. Причем совершенно бесплатно. — Любопытно. Теперь я тоже могу? — Пожалуйста. Как называется ваша фирма? — «Босса Нова». — Не слышал. — Петр черкнул в блокноте. Марина взглянула на часы. — Я должна позвонить... Нет, нет. Вы мне не мешаете... — Марина подсела к телефону. Я подсчитал количество цифр набора. Без сомнения, она звонила в Иерусалим... «В то же время, когда она звонила из офиса...» Видимо, это был час для контрольного звонка. Трубку долго не снимали. Я насчитал примерно семь гудков. Наконец трубку сняли. Марина машинально сказала: — Извините. — Не туда попали? — спросил Петр. Голос ее звучал расстроено: — В том — то и дело. Попала я правильно это уличный телефон — автомат. Трубку только снял не он, а кто — то другой. — А может, кому — то надо было звонить, перехватил трубку из рук... Там такого не бывает. С ним что — то случилось... По особенностям номеров полицейских машин, прибывших на место происшествия на улицу Бар Йохай, можно было судить об их принадлежности, а следовательно, о важности, которую израильская полиция — миштара — придает раскрытию преступления. Желтый ободок красных номеров отличал Иерусалимскую окружную полицию. Однако были тут и красные целиком номера — Генерального штаба полиции, и даже неизвестно каким образом оказавшийся тут белый ободок тоже на красном — полиции Тель — Авивского Округа... Научный отдел полиции на осмотре был представлен всеми тремя его уровнями. Прибывший первым эксперт полицейского участка Катамоны занялся первоначальной обработкой следов, получением отпечатков пальцев на месте преступления. В его компетенцию входил также поиск и экспресс — анализ возможных наркотиков на месте преступления. Полицейский эксперт отнес следы на теле Амрана Коэна к потекам. По их характеру можно было определить, истекала ли жертва кровью стоя или лежа, и изменялось ли первоначальное положение ее после ранения. Его первоначальное предположение было: «Амран Коэн получил повреждения стоя...» Прибывшие почти одновременно специалисты криминалистической «лаборатории на колесах», находящейся в ведении Генерального штаба израильской полиции, так называемые «длинные руки Генштаба» — подтвердили его заключение. На следующем этапе в работу предполагалось включить и специалистов стационарной лаборатории... Следы крови линейной формы, образовавшиеся за счет стекания капель под силой тяжести, многое проясняли. Нижняя часть их была окрашена более интенсивно, поскольку кровь из ран текла и затем высохла. Удары были серьезные — дальнейшее обязательное в таких случаях исследование придаточных полостей черепа должно было показать, имеется ли кровоизлияние в барабанную полость, разрывы барабанной перепонки и смещение слуховых косточек. Основные исследования трупа предстояло произвести в Институте Судебной Медицины в Абу — Кабире. Одежду нищего отправили в лабораторию для производства спектрального анализа — исследования микрочастиц пыли, сохранившейся в одежде, инфракрасных лучах... Там же должны были начать работу специалисты — трассологи, как водится, они должны были осмотреть ее на портняжном манекене, расправив все складки и сопоставив края одежды. Все, однако, сходились на том, что первые потеки на рубашке и куртке образовались, когда жертва стояла. В момент нанесения ударов Амран Коэн находился лицом к двери в спальне. Добивали его уже лежащего вниз лицом. Смертельный удар мог быть нанесен молотком. Все присутствовавшие на осмотре отметили полный порядок в квартире. Вещи не были разбросаны, лежали аккуратно, все белье было уложено в шкафах. Предполагаемое орудие убийства — молоток — валялся тут же, рядом с трупом вместе с рулончиком белой туалетной бумаги... Юджин Кейт — еще несколько дней назад полицейский детектив Центрального Отдела Всеизраильского Генерального штаба полиции — Матэ Арцы , а ныне детектив полиции Иерусалимского округа — прямо с места происшествия подался на мотоцикле в цент, на площадь Кикар Цион. Покойный Амран Коэн в течение многих лет — независимо от времени года, при любой погоде с раннего утра до захода солнца — подвизался именно здесь. Кейт видел его тут много раз. «Нищий как часть сервиса, предоставляемого городом...» Площадь была крошечной, примыкавшей к отелю, носившему то же название. По другую сторону стоял другой отель, «Рон», окна которого постоянно находились перед глазами убитого. Самый центр пешего туризма. По обеим сторонам площадь обтекали небольшие улочки, заполненные многочисленными кафешками, пабами, лавками с сувенирами. Сто лет назад, когда город выполз за крепостную стену Старого Города, тут были первые поселения. Узкие переулочки, тупики, сохранившиеся еще со времен Османской Империи, множество небольших синагог, дверь в дверь одна к другой, старая надпись на двери по — английски. Живой след подмандатной британской Палестины. Кейт поставил свою тяжелую «ямаху — диверсию» на виду у джипа военной полиции. Кивнул солдату на мотоцикл. Вес «ямахи» был 270 килограммов, и скорость, которую Кейт мог развить на ней по шоссе, была тоже до 270километров... Он двинулся вверх по Бен Йегуда. Каменную гулкую плитку пешеходной зоны под ногами, как всегда, заполняла праздная пестрая толпа. Похожий на героев американских боевиков — плечистый, с мужественным сильным лицом, в кожаной куртке и джинсах, — Кейт обращал на себя внимание. Его фотография — удачливого полицейского детектива Матэ Арцы — Всеизраильского Генерального штаба полиции — не раз появлялась в «Едиот Ахронот» и других газетах, однажды ею даже украсили обложку «Ньюсуик», когда номер был посвящен русской мафии... Его перевод из Матэ Арцы вниз, в округ, где он когда — то начинал, был данью прессе, постоянно перекладывавшей на полицейских вину за неудачные действия политиков. Теперь общественность требовала полицейской крови за то, что некоего финансового дельца долго держали под стражей, но не доказали вину. Деньги, которые он щедро раздавал в виде добровольных пожертвований, не могли не сыграть свою роль. Те, кто их давал, и кто получал, понимали, кому и что надо делать, на случай его успеха или неуспеха... Безымянные пугливые пенсионеры с транспарантами «Сегодня — он, завтра — любой из нас!», митинговавшие у Матэ Арцы , в конце концов, чего — то добились. Им отдали лучшего полицейского детектива Юджина Кейта, у которого было больше всех поощрений за раскрытие опасных преступлений, за задержание вооруженных преступников... Не было смысла возвращаться к этому. В полиции Иерусалимского округа он когда — то начинал. С тех пор тут все изменилось. Теперь тут были свои корифеи, а его появление нанесло ущерб их честолюбивым планам. «Появление чужака их на время сплотит...» Каждый его промах не будет обойден молчанием... Дело об убийстве Амрана Коэна — пробный шар. Получив его в производство, он обязан подтвердить свой класс... Кейт внимательно приглядывался к толпе. Кто из детективов не надеется на случайную удачу? Многие физиономии читались как открытые книги. «А кто его знает! Вдруг какой — то козел публично покается в совершенном убийстве!» Кейт читал Достоевского. Корни его отца уходили в Польшу. Сам отец, прожив всю жизнь в Израиле, еще мог говорить по — русски. Юджину русский язык не достался... Бледная замарашка бежала прямо на него — опаздывала в банк. В руках она держала дите, такое же жалкое, замурзанное. «Этой — то что раздвинуло ноги?» Кейт не был женат. Со своей последней подругой — ведущей радиостанции «Коль Исраэль», легкой, компанейской саброй — уроженкой страны — он расстался недавно. И довольно безболезненно. Юджин не мог уделять ей столько времени, сколько она хотела. Но, возможно, была и еще причина. Однажды, когда ему показалось, что она обессилена и полностью удовлетворена его ласками, подруга спросила как бы, между прочим: «Отчего бы нам не попробовать как — то иначе? Тебе не кажется, что у нас все теперь как — то однообразно?» Она зачитывалась «Кама Сутрой», увлекалась эротическими танцами. Все развязалось само собой. На Пасху она ездила в Европу — в группе вместе с ней оказался симпатичный молодой обозреватель из Тель — Авива. Кейт случайно увидел их вместе в кафе у Мельницы Монтефиори через несколько дней после ее возвращения. Она сделала ему ручкой... Сбоку от пешеходной зоны Бен Йегуда, спускавшейся из центра к площади Кикар Цион, текла многолюдная Яффо, одна из старейших в мире улиц... Яффо соединяла древний Иершалаим с потерявшим ныне свое значение портом Яффа на Средиземном Море. ...Нескончаемый поток машин. Сверкающая лента витрин дорогих магазинчиков, лавочек — золото, юдаика, сувениры. Обе улицы — и Яффо, и Бен Йегуда — были полны туристов. Но еще больше было полицейских, вооруженных солдат военной полиции. Их джипы с пуленепробиваемыми лобовыми стеклами, с открытыми бортами стояли у Кикар Цион. Уголовная преступность в стане росла. Начальство опубликовало сведения о росте преступности: убийств по сравнению с прошлым годом стало больше на 14 процентов, ограбления выросли на треть; каждые четырнадцать минут совершается угон машины, каждые десять — квартирная или другая кража... Кроме того, были еще «Хамаз», «Исламский Джихад», другие организации арабских экстремистов. На пешеходный зоне еще не так давно слышна была пальба, лилась кровь... Как бывший коммандос, Юджин никогда не упускал это из виду. Правительство вроде смогло устрашить Арафата, террор в Иерусалиме одно время прекратился. Пока не прогремели два мощных взрыва на иерусалимском рынке Маханэ Йегуда, унесшие четырнадцать жизней. Более ста человек были ранены... Кейт успевал просеивать глазами толпу. У витрины «Моды» две девочки — полицейские проверяли документы молодого араба. Иногда, решая одну задачу, неожиданно находишь решение другой... В полицию Кейта привела служба в израильских коммандос — «савэрет маткал» Генерального штаба — подразделение по борьбе с терроризмом. До этого эго преследовали неудачи. Еще до последних школьных экзаменов он в числе других шестисот счастливчиков получил приглашение на недельные сборы кандидатов, отобранных на службу в военной авиации, считающейся наиболее престижным родом войск. В конкурсе одновременно участвовали и девушки. На следующий тур оставляли двести соискателей, а всего вакантных мест было пятьдесят. Требования на сборах были серьезные: сон не более двух часов в сутки, умение принимать мгновенные решения в экстремальных условиях... На пятый день он взял назад документы. Родители его не одобрили: «сломался». В действительности авиация была не его делом. Последующий отбор в подразделения по борьбе с терроризмом было много сложней. Будущий детектив прошел его с отличием. — Хэлло! — Какая — то туристка помахала Кейту рукой, завороженная его обтянутыми джинсами бедрами и ростом. — Хэлло!... — Он прошел мимо. У него не было времени на болтовню. Юджин достал ксерокс, сделанный с удостоверения личности потерпевшего. «Амран Коэн, сын Зеева и Ханы, 66 лет, уроженец страны, мужского пола, еврей...» Он все запомнил правильно. «Тут он нищенствовал...» Столики кафе, вынесенные на середину Бен Йегуда, все были заняты. Красавицы официантки демонстрировали загорелые пупки над джинсами, где кончались короткие, прикрывавшие грудь туники и висели обязательные кожаные сумки — напузники. Нищий при жизни находился в самой гуще столичной жизни. Место убитого пустовало. Никто из коллег не спешил его занять. «Как ему удалось отвоевать его у конкурентов, а потом удерживать...» На этот вопрос мог дать ответ крутой полицейский служака израильский араб, христианин — католик Самир, который стоял на Кикар Цион ничуть не меньше, чем нищий Амран Коэн, и знал тут все и вся. Кейт позвонил на его сотовый. Самир должен быть вот — вот появиться. — Шалом... — раздалось сзади. Он самый! Усы как у Саддама Хусейна... В полицейской форме, приземистый, с жирными складками на толстой шее под бритым затылком. Еще издалека крикнул традиционное: — Ма шломха? ( Как живешь? ) Кейт контактировал с ним, еще служа в подразделении по борьбе с терроризмом. Он ответил на арабском: — Мархаба, Самир! — Ассалом... Говорили доверительно. — Начальство нас уже инструктировало. — В подробностях? — Да. Больно жестко его убили. Не ножом, не пулей. — Меня это тоже удивило. Ты видел его последние дни, Самир? Как он себя вел? — Амран Коэн? — Самир переспрашивал машинально. Отвечал, как, обычно не ожидая подтверждения. — Я вчера его видел. Все как всегда. Сидел себе на коробке «Мальборо». Вон валяется. Туристов много. Сиди, тряси банкой. Шекели так и падают на дно. Успевай перекладывать в карманы... — Днем он отлучался? — На обед? А как же! Тут напротив столовая. «Яд Сара» — субсидированные обеды. Для репатриантов, неимущих. Два шекеля с носа. Арман обычно у них обедал. А вечером на углу брал овощную питу или творог. — Допоздна сидел? — Нет, вечерами его не было. Вечером вообще не подают. Не та публика. — А как насчет ресторана? Кафе? — Кафе? Сколько помню — никогда не ходил. Вина не пил. Не курил. — Насчет женщин? — У него их не было. — Святой человек! — Он никому не мешал. Всю жизнь один. Оно и понятно — чокнутый, культура — культура... — Ходил по врачам? В какой он больничной кассе? — «Леуми». По врачам? Тоже не особенно. Больше так, через других больных. У одного болит колено и у другого тоже... Дают советы друг другу — кому что помогает... — Не помнишь, кто сидел до него? — А как же! Хромой Лот! Благословенна его память. Он ушел на Яффо к Маханэ Йегуда... — А что? Почему? — Разное говорили. То ли Амран Коэн привез людей из Тель — Авива. Самые отбросы, ничего не боятся... То ли Хромой Лот продал место. Ни тот, ни другой никогда ничего не говорили. — А как насчет конкуренции? Самир ухмыльнулся. Жирные бугры на шее пришли в движение. — Тут уж мы его поддерживали. — Помогали? — Приходилось. Чего скрывать. И он помогал. Если что узнает — всегда подскажет. Прости, Юджин, мне надо подойти на автостоянку. На Рав Кук... — Если что — нибудь вспомнишь, позвони на мой сотовый. Номер у тебя есть... Маассалам! — Шалом! Кейт прошел вверх по Бен Йегуда. Праздная толпа смеялась, пела, фотографировала. Над магазинами детских игрушек раскачивались воздушные шарики, цветные рюкзачки для самых маленьких. Выше, напротив банка «Дисконт», Юджину встретился нищий, пожилой, в костюме, в теплых ботинках, — совал проходившим подрагивающий стаканчик с мелочью. Нищий двигался к Кикар Цион, где отныне Амран Коэн уже не снимал обычную жатву... «Свято место пусто не бывает...» Кейт вернулся к домам на Бар Йохай, поставил мотоцикл. Огляделся. Время не перевалило еще за полдень. Иерусалимские городские холмы — и необжитые, и те, что заросли негустым лесом, и застроенные, с наползшими снизу домами из белого камня, — были в мареве. «Жаркий ступенчатый город крыш...» На месте убийства — в квартире еще работали эксперты, криминалисты, медики. Служители из «Хевра Хадиша ГАХША» — бородатые мужики в черных парадных тройках и шляпах уехали, так и не получив мертвого тела... Труп отправили в Абу — Кабир, в Институт Судебной Медицины. Оперативники участка Катамоны еще обходили жильцов Бар Йохай. Народ на лестнице и галерее внизу и не думал расходиться. Тут было чуть прохладней. Полицейский детектив постоял несколько минут — на верхних площадках его не видели. Продолжали судить — рядить. Крика убитого никто не слышал, только крик Ицхака Выгодски, взбудораживший всю Бар Йохай... Рассказ о происшедшем все начинали с утреннего истошного вопля. Никто не мог припомнить, чтобы не то в самом доме — на всей извилистой, узкой, как ручей, улице Бар Йохай, многоголосой, с запутанными номерами блоков, стандартной унылой планировкой квартир, с дюжиной детей на каждом этаже, кого — нибудь убили! Перемалывание одного и того же в пустой ступе давало говорившим ощущение самостоятельного расследования. — А где этот молодой идиот, который к нему приходит?... — вспомнила крупная крашенная блондинка. — Что же он не явился? Она выглядела представительно, несмотря на наряд — тапки на босу ногу, длинная майка, глубокие черные рейтузы, натянутые на крутые бедра, как на многоведерный котел, сужающийся книзу. Никто, впрочем, в жару не обращал внимания на одежду. На руках она держала малыша, другой, должно быть, уже шевелился внутри нее. Обычное состояние религиозной женщины. — Почему он не приехал до сих пор? Не знает? — Блондинка затянулась сигаретой, с которой ни на секунду не расставалась — это был израильский «Тайм». — Обычно Амран не успевал чихнуть, как он уже здесь... — О ком она? — Кейт нагнулся к уху старика тайманца. — У Амрана Коэна был друг. Навещал его. Такой же, как он, чокнутый... Люди перестали жить по Торе! А ведь умирать будем! — А кто он? Как с ним поговорить? — Может, она знает — Старик махнул рукой в сторону черных рейтуз. Детектив начал осторожно перемещаться, пока не оказался рядом с женщиной. — Шалом. Как здоровье? — Все в порядке. Как ты? — Тоже все хорошо. Они с секунду смотрели друг на друга. Женщина оценила его мужскую стать, мгновенно рассмотрела серебристые джинсы «Ливайс», туго обтягивавшие ноги выше колен. Он скользнул взглядом по ее ногам и дальше вверх, по животу. — Как тебя зовут? — Варда. — А я Юджин Кейт... Они быстро нашли общий язык, как его находят крупные, физически здоровые люди — Как он был как сосед? — Амран? Нормальный. Я, правда, никогда не подавала ему милостыню. Другие соседи тоже. Зачем? Он мог сам меня содержать. С моими детьми... — Много их у тебя? — Четверо, слава богу! Я даю двести шекелей в год на благотворительность. Достаточно. Это еще с тех пор, как была в армии... Но не нищим! — Нет? — Нет. Поровну — на борьбу с раком, со СПИДом, на детей — инвалидов, сирот... И еще солдатам. Получалось вроде интервью. — В Иерусалиме еще недавно и нищих особенно не было. Человека три. Один стоял по пятницам у банка «Дисконт». В «Едиот» писали: у него вилла за городом. Может, и нашего тоже... Разговор плавно перешел на связи Коэна. — Молодой друг. Каждый четверг приезжал... — На машине? — «Судзуки» серая. Ночует и утром рано в дорогу. Там одна постель? — Да. Еще тахта. — Тахта в салоне. Спят в другой комнате. Они спали в одной постели... — Откуда это известно? — Ты сам сказал! Там негде больше! Не знаю, сладко ли им было вдвоем! — Думаю, твоему мужу слаще. Она огладила на боках рейтузы. Почесала спину под майкой. — Надеюсь... — Молодой этот, он женат? — Я слышала: женат и имеет двоих детей... — Как его зовут? — Не знаю. Амран при мне никогда не обращался к нему по имени... — Действительно молодой? — Лет тридцать... Да! Хасид. Черная кипа под шляпой... — Твоя квартира тут, на «дне»? Я бы с удовольствием выпил стакан холодной воды. Как у тебя с этим, Варда? — Что — нибудь найдем... В квартире было просторно. Мраморная плитка под ногами блестела. В салоне работал кондиционер. Кейт осмотрелся. На стенах висели акварели самодеятельного художника. Скалы Масады над Мертвым Морем, раскопы какой — то крепости. — У тебя в семье кто — то рисует? — Это я. Когда была в армии. После ни разу не взяла кисти в руки. — Неплохо, честное слово. — У меня мать не плохо рисовала... — Варда поставила перед ним на стол холодное питье, орешки. — Прошу... — Большое спасибо. Я хотел спросить: женщины не было у Амрана? — Нет. — Он был женат? — Не знаю. Я ничего об этом не слыхала. — Меня интересует парень, который постоянно приходил к Амрану Коэну. Что ты знаешь о нем? — Его зовут Рон. Мне кажется, он из Меа — Шеарим. — Думаешь? — Да. Я не помню, кто мне об этом сказал... Кейт не мог себя с этим поздравить: религиозный район Меа — Шеарим был наиболее многолюдным, тестым, суетным. Полиция в нем сама чувствовала себя неуютно, особенно с наступлением субботы, когда хасиды принимались атаковать машины, нарушавшие святость дня — проезжавшие по Бар Илан. — Откуда ты знаешь его имя? — Мне было слышно. Пойдем. Покажу. Они прошли в совмещенную с туалетом небольшую ванную. Обтянутый рейтузами круп Варды заполнил половину помещения между дверью и умывальником. Свет в ванной включен не был. Кружек отверстия, прорезанного в стене для вентиляции, белел в темноте. — Видишь? Ванная Амрана прямо напротив... Отверстия вентиляторов выходили в общую шахту колодца с домовыми коммуникациями, тянувшегося с «карки» до крыши. Кейт поспешил выйти в прихожую. Варда занимала в темной ванной слишком много полезной площади. Они вернулись в салон. — Когда молодой его мыл, Амран все кричал: ! Рон, ты меня ошпарить решил! Рон!» — Он часто его мыл? — Раз в неделю. По четвергам. Потом переносил в спальню. — На руках? — Он ведь легкий! — Не понимаю, что же у них за отношения... — Рон помогал ему по хозяйству. Стирал, это точно. Я слышала, когда он тянул проволоку за окном. Вешал белье. Кейт подумал. — Он может появиться. Я буду тут поблизости. Хорошо, если бы ты показала его мне. С уличного автомата детектив вначале с ходу позвонил сыщику полицейского участка района Катамоны, который должен был обеспечивать поиск агентурной информацией. Тот был где — то поблизости, разговаривал по сотовому телефону. — Алло, Джерри! — Юджин Кейт рассказал о молодом Роне, связи убитого. — Тебе что — то известно о нем? — Нет... — Надо, насколько окажется возможным, поинтересоваться этим человеком. — Хорошо, Юджин. Служба Джерри прошла в десантной дивизии «Гивати». Через два месяца ему предстояло получить первое офицерское звание. Незаметный, худой, вроде бы даже медлительный — для тех, кто представляет себе коммандо тушей дикого мяса, — в черной куртке с короткими рукавами, униформе секьюрити, он не выпускал из рук блокнот с «паркером». К своей работе Джерри относился чрезвычайно серьезно. Аккуратно записывал все задания, которые ему поручали. — Это все, Юджин? — Все. Следующим был араб — христианин — полицейский на Кикар Цион. — Самир! Это Юджин! Как ты? — В порядке. Сам — то ты как? — Спасибо! Можно перейти к разговору. — Мне рассказали о друге Амрана Коэна. Ты слышал о нем? — Молодой религиозный! Я упустил его из вида... Когда говорили о связях, черных религиозных ортодоксов, как правило, не принимали в расчет. — Он каждый день звонил сюда на угол Кикар Цион в телефон — автомат. Около четырех Амран уже обычно подтягивался. Ждал звонка. — А кто он? Что? — Лет двадцати трех, в черном... — Откуда? Мне кажется, что он из района Меа — Шеарим... «Варда, соседка, тоже упоминала Меа — Шеарим...» — Амран никогда не о чем не говорил. — Полицейский помолчал. — Однажды только сказал: «Если два дня подряд я не подойду к телефону, он все бросит — приедет на Бар Йохай меня проведать...» Кейт взглянул на часы. — До четырех я еще позвоню. Скажу, что делать... Полицейский детектив вернулся в квартиру убитого. Тут еще кипела работа. — Все гоняешь, Юджин... Роберт Дов — следователь, корифей отдела полиции округа, высокий, с крупными маслеными глазами, улыбкой, припечатанной к пунцовым губам, сделал вид, что не видел вошедшего. Его шансы на выдвижение заметно понизились с появлением в отделе бывшего детектива Центрального отдела. Кейт тоже сделал вид, будто ничего не замечает. Положил шлем на подоконник, прошел в спальню убитого. Их взаимоотношения с Довом были секретом Полишинеля. Эксперты помалкивали. У Юджина Кейта возникло чувство, что в его отсутствие они набрели на что-то важное. Он похлопал себя по карманам. — Забыл сигареты... Эксперт, к которому он обратился, кивнул на дверь в комнату непонятного назначения, что — то вроде подсобного помещения, забитого коробками, сумками... — Держи. Они уединились. — У Вас сенсация! Все знают. Только я, твой лучший друг, не в курсе! — Никто еще ничего не знает. — А Роберт Дов? — Роберт Дов тоже. Они закурили. — А как со мной? — Ты узнаешь. Но, Юджин, если у тебя что — то будет... Я хочу написать об этом деле. — Я сразу тебе позвоню! Эксперт пописывал детективы. И неплохие. Их печатали в ивритских газетах. — Я проверяю сейчас его молодого друга... Представляешь, какой поворот темы! — Хорошо. — Эксперт погасил сигарету. — Тогда шире открывай уши. И держись, чтобы не упасть! Готов? — Да! — Мы сняли штаны с убитого. — Представь, я это предполагал. — Затем трусы... — Надеюсь, он не двухснастный... — Нет. Просто мужчина этот не обрезан! — Амран Коэн?! — Мы чуть не попадали... Над убитым не был произведен известный древнейший ритуал иудаизма — церемония, включающая удаление крайней плоти, осуществляемая над еврейскими младенцами мужского пола в возрасте восьми дней. Та же операция, но уже с мальчиками, производилась у мусульман. Отказ родителей-евреев от процедуры ставил их ребенка вне религии, делал невозможным его будущий брак, поскольку гражданского брака в Израиле не существовало. Даже захоронение такого человека становилось в будущем проблематичным. Десятки парней, погибших в войнах и от арабского террора, будучи не обрезанными, подолгу оставались незахороненными... Судьбу их решали на уровне Совета Министров, поскольку вопрос об открытии альтернативных кладбищ все не был решен. Необрезанный ребенок в детском саду, в школе, в бассейне становился объектом насмешек сверстников... Кейт в последний раз затянулся. Надо было уходить. Остаться одному, чтобы все обдумать. — Может, были у Амрана противопоказания медицинского характера? — Нет. Он в порядке... Маленький, обмазанный вазелином, с овальной яйцеобразной головкой Амран, носивший фамилию Коэн и происходивший, следовательно, из рода первосвященника Аарона, обслуживавшего древний храм, профессиональный нищий, которого никто на протяжении многих лет не представлял себе без черной бархатной кипы, оказался... не иудеем! «И не мусульманином!..» — Правда, на обоих коленях — эксперты еще не решили для себя, что это может означать, — на самых чашечках, у него вытатуированы «Щиты Давида». Шестиконечные звезды... — Странно... Сколько ему лет? — Ты спрашиваешь это у меня? — По медицинским показателям... По удостоверению личности он пенсионер. Но теперь я сомневаюсь Эксперт — писатель пожал плечами: — Установление возраста трупа, ты знаешь, дело сложное. — Согласен. — Тем более я трассолог. Мое дело — следы... Облик быстро меняется. Остаются такие свидетельства, как морщины на ушных раковинах, верхних губах. Пигментные пятна, сношенность зубов... — Не томи! — Мне кажется, он не достиг пенсионного возраста. Может оказаться, что он моложе, и значительно... «Амран-то Коэн — с неосмысленным выражением лица, подчеркнутой аморфностью поведения, выглядевший беспомощным стариком!..» — Не путаешь? — Увы! Проверка в компьютере Министерства Внутренних Дел Израиля установила, что удостоверение личности — так называемый «теудат зеут» — значилось выданным Амрану Коэну, скончавшемуся в городе Герцлия двадцать с лишним лет назад и захороненному в тот же день на тамошнем кладбище по полному обряду... Примерно в то же время Амран Коэн купил квартиру на Бар Йохан... На этом цепочка обрывалась. Виной была его фамилия. По степени распространенности ее трудно было сравнивать даже с такими, как Ли, Смит, Смирнов, потому что «коэн» было общим названием всех лиц духовного сословия, обслуживающего древний храм, обозначением многочисленного потомства священнослужителей... Двухтомный телефонный справочник Иерусалима на четверть состоял из номеров телефонов Коэнов... В израильских тюрьмах они составляли едва ли не половину обитателей... Следственная группа с ходу провела ряд первичных действий. Всех интересовало подлинное финансовое положение нищего. Большинство сходилось на том, что причиной убийства Амрана Коэна является ограбление. Попрошайки испокон веков считались людьми богатыми. Ходило множество сказок о рваных одеялах, в которые они кутались, замерзая, в долгие холодные зимние ночи и в которых после их смерти находили толстые пачки долларов... Опровержение этой версии не заставило себя ждать. Амран Коэн держал деньги на текущем счете в банке «Дисконт». Точнее, в отделении банка, расположенном недалеко от площади Кикар Цион, где он собирался милостыню. В одежде убитого находилась банковская карточка. Компьютерная проверка с помощью банковской карточки заняла минуты. Следователи тут же получили подробную распечатку движения денег на счете. Иерусалимский нищий жил на получаемое от государства небольшое пособие по старости с надбавкой на бедность. Пособие поступало к нему на счет 28 числа каждого месяца, и он его полностью выбирал в несколько приемов через наружный банкомат, порой даже залезая в долг. За день до гибели он снял со счета последние четыреста шекелей, которые и были обнаружены в его одежде... В 16.00 в автомате на Кикар Цион прозвучал звонок. Полицейский Самир стоял рядом, наблюдал за тем, чтобы никто случайно не снял трубку. Хотя такое практически никогда не происходило. Последовавшие пять гудков прозвучали безответно. Телефонная компания «Бэзэк», предупрежденная полицией, зафиксировала вызов. Он последовал из телефона-автомата, который находился недалеко от Кикар Цион — на улице Меа — Шеарим, напротив отделения банка «Дисконт». Еще в течение пяти минут линия усилиями той же компании «Бэзэк» была занята. За это время детектив Кейт домчался до места. Теперь он стоял у своей полицейской «ямахи» на углу Меа-Шеарим и Малкей-Исраэл. Время от времени светофор перекрывал движение полностью. Тогда толпы людей пересекали перекресток во всех направлениях одновременно. Бесконечно черные костюмы, длинные юбки, черные круглые шляпы, ветхозаветные дамские шляпки, черные бархатные кипы... Религиозный район был особо перенаселенным в Иерусалиме. Казалось, никого не осталось в домах, все вышли на улицу. У автомата никого не было. Кейт, высокий, широкоплечий, поправил мотоциклетный шлем под мышкой. Оставалось смотреть по сторонам. Две девочки — полицейские, не глядя по сторонам, прошли мимо, занятые своей болтовней. Шагах в пяти сзади шла точно такая же вторая пара. Все четверо вели себя беззаботно, как уволившиеся на берег матросы... Хасид, читавший на ходу молитвенник, с неодобрением глянул в их сторону, что — то сказал... Каждый раз Кейт думал, попадая сюда: «Эти спешащие в синагоги парни в черном, в белоснежных сорочках... Это могла быть и твоя судьба, Голан, родись ты не в семье полицейского, а тут десятым сыном кого — то из здешних хасидов, в огромной семье, на задворках этих набитых детьми домов...» Люди все шли и шли. Имя Рон было распространено едва ли не меньше, чем фамилия Коэн. Проверять каждого Рона, проживающего на Меа-Шеарим, — это сизифов труд... «Рон звонил Амрану Коэну в 16 часов, потому что у него у него заканчивались занятия на Меа-Шеарим...» Вариант был беспроигрышный: «До этого времени, как и положено ортодоксу, Рон учится в ешиве!» Поблизости находились десятки религиозных школ — ешив. Одну из них Рон мог посещать... Девочки-полицейские на перекрестке болтали не переставая. Теперь они собрались тут все четверо. Можно было попросить их о помощи. Но это было бесполезно. Они занимались очевидными происшествиями и арабами. Но главным образом их интересовали мужики. Не прекращая наблюдать за автоматом, Кейт подошел к соседнему магазину с юдаикой. Сквозь витрину с серебряными подсвечниками, изображениями Стены, шестиугольными «Шиитами Давида», тиснеными корешками святых книг был виден пустой зальчик. Покупателей не было. Кейт заглянул в открытую дверь. Продавец в бархатной кипе над выбритым лбом поймал его взгляд. Кейт вошел. — Шалом! Как здоровье? — Бэ сэдер. ( В порядке. ) Как ты? — У меня тоже. Разговор начат... — Чем могу помочь? — Ты Рона знаешь? Он тут рядом в ешиве... — Женат? — Двое детей. — Спроси напротив. Там есть Рон. Не знаю, он ли, который тебе нужен... — Бай. У телефона — автомата было все еще пусто. Ешива оказалась рядом. Кейт увидел в окне первого этажа десятка два молодцов в белых сорочках, в кипах, со свисающими с пояса кистями ритуальных плащей... — Шалом! Мне нужен Рон... — Кейт переступил порог. На него оглянулись. Заговорили на идиш, что в ходу между хасидами — наследниками польско-украинского еврейства. Кейт его не знал. — Рон! — наконец крикнул кто-то. Худенький мальчик поднял голову над Талмудом. — Я вот... — Мне нужен другой... — Я тут один. — Может, в соседней ешиве есть? Не знаешь? Он женат, двое детей... — Может, ты придешь вечером? — Мальчик снова нагнул голову над книгой. — Мне сейчас некогда... «Окончательно чокнулись...» Сотовый прозвучал неожиданно. На связи был Самир — араб — полицейский с Кикар Цион. — Юджин? Сейчас снова позвонили дважды... — Да... — Я снял трубку. На том конце опустили. Кейт представил себе жирного, со складками на бритой шее, полицейского служаку Самира, устраивающего телефонную засаду подозреваемому в убийстве Амрана Коэна. — Ты позвонил в телефонную компанию, Самир? — В «Бэзэк»? Конечно. Они все засекли. Он звонил из автомата на Штрауса, у банка, а потом на углу у дома репатриантов. — Он движется к тебе. Я еду на Кикар Цион! Площадь Кикар Цион плыла в мареве. Был самый зной. Выжаренные за сто с лишним лет пребывания в пекле дома, стертый подошвами до гладкости камень с нанесенными на него когда-то насечками — причина многих серьезных травм... Самир уже ждал на краю тротуара. Усатый, под Саддама Хусейна, чем он втайне гордился, Самир надвинул фуражку на лоб. Позади бугрился загорелый бритый затылок. — Шалом, Юджин... — Алейкум-ассалом... — Как же мы будем его ловить, Юджин? Вон сколько людей... Толпа, несмотря на жару, не уменьшалась. Рон, если он двигался в сторону площади, шел сверху по Яффо по той же стороне, где располагалась Кикар Цион. Или должен был перейти улицу на светофоре перед самой площадью. Это был кратчайший маршрут. — Он идет один. Даже если за ним команда... Кейт объяснял Самиру, заодно себе: — Он не простой прохожий. Представь его состояние. Возможно, он постоит тут. Во всяком случае, не должен просто так пройти... Самир потер складки на шее сзади. — Если Рон — убийца Амрана Коэна, зачем ему звонить своей жертве на Кикар Цион? Убедиться в том, что тот не воскрес?! — Дело тонкое. Может, чтобы продемонстрировать свою неосведомленность. А значит, непричастность... Если он не явится сюда или исчезнет, он себя выдаст! — Это я понимаю. — Он догадывается, что мы его ждем. Сам спешит сдаться. — Да. — Я останусь тут, у тротуара, ты пройди в глубь Бен Йегуда. Если что — сразу подойдешь! Ортодоксов, одетых в черное, среди прохожих оказалось меньше, чем можно было предположить. Кейт отвергал одного за другим. «Трое вместе. Этот — в годах... Бритый лоб и косы вдоль щек. Свидетели этого не отметили... Этот спешит, не смотрит по сторонам...» Молодой парень шагал, уткнувшись в дорожный маленький молитвенник. Погруженных в молитву в толпе хватало. Не глядевших под ноги, никого не замечающих вокруг. Кейт положил глаз на этого. Смерил взглядом. Действительно, без примет. Вот только это, пожалуй. Волосы в мелких завитушках, словно каждый завили в отдельности. И кожа белая. Не загорает, только краснеет... Такие своими корнями уходили в Польшу, в Белоруссию. Знали идиш. А глаза удлиненные, как у выходца Юго — Восточной Азии... Хасид был в положенных ему кафтане, шляпе, костюме — во всем черном. Отглаженная сорочка без галстука была ослепительно белой. Перед самой площадью хасид захлопнул молитвенник, поцеловал, опустил в карман. И вышел прямо на полицейского детектива. Детектив не думал уступать дорогу. — Шалом! Рон? — Да... Шалом... — Юджин Кейт... — Он представился. — Миштара ... ( Полиция ). Твое удостоверение личности, пожалуйста! Хасид полез в карман. «А он крепкий, хотя выглядит тощим. Явно служил. Может, даже в боевых частях! Не исключено, и сейчас качается!» — Пожалуйста... Специальное распоряжение Министерства Внутренних Дел обязывало каждого гражданина носить документы, поскольку из — за непрекращающегося террора проверки были необходимы. «Рон Коэн!» — Ты родственник Амрана Коэна? — Что с ним? — Не знаешь? — Я только что приехал из Бней-Брака... — А когда ты видел его в последний раз? — В прошлый четверг... — Пройдешь со мной. В Центральный Отдел Полиции... — Я могу сначала повидаться с ним? — Потом. — В чем дело? Кейт уже теснил хасида в направлении перехода. На углу, у улицы Харав Кук, напротив Кикар Цион, с полудня ждала машина. Полицейский Самир стоял на площадке перед банком «Апоалим», все видел. В любую минуту был готов вмешаться... Рон только спросил: — Это надолго? Я успею к вечерней молитве? В отделе полиции Иерусалимского округа на так называемом Русском подворье для допроса Рона Коэна к детективу Юджину Кейту прислали еще двух коллег, оказавшихся в этот момент свободными... Их цель была — подготовить задержанного для следователя Роберта Дова. Следаки — белая кость, как и во всем мире, — не утруждали себя грязной работой. Здоровяки, под стать Кейту, они должны были нагнать страху на допрашиваемого. Время от времени то один, то другой пересаживался с дивана на стул и оказывался за спиной Рона Коэна... Это был неприятный момент. Иногда тот, кто сидел рядом на стуле, пододвигал его вплотную, казалось, он может схватить Рона Коэна белыми здоровыми зубами, словно у крепкого откормленного жеребца. Допрос, однако, направлял Кейт. Он сидел напротив Рона, за столом, рядом с телефонами и компьютером. Полицейские досконально исследовали биографию задержанного... Тут Кейту открылась неизвестная прежде подробность. Задержанный Рон Коэн оказался мамзером . Понятие это пришло в израильское семейное право, основанное на Торе, из тьмы тысячелетий. Оно означало ребенка, родившегося либо в результате кровосмесительной связи или супружеской неверности жены, либо во втором или последующих браках, если предыдущий не был расторгнут по религиозному обряду, но Галахе... Мамзер, по семейному праву, являлся изгоем. Религиозные законы запрещали родниться с мамзерами и их потомками. И разрешали детям блудниц вступать в брак только между собой. Библия свидетельствовала: «Да не войдет мамзер в общество Господне, и поколение его десятое не войдет в общество Господне...» Народная мудрость не обошла их молчанием, правда, с иным оттенком: «Голова, как у мамзера». Это означало: «Головастые! Им надеяться не на кого! Приходится вертеться самим!» — Моя мать, Дани, жила в Кейсарии... Ее муж был много старше ее. Привез в Тель-Авив... Со слов задержанного, госпожа Дани родила сына в браке, после долгих лет изнурительного лечения от бесплодия. Однако не от мужа. Рон объяснил без тени смущения: — Господь не дал им детей. Мать ездила по врачам — в Германию, во Францию. В Тель-Авиве познакомилась с моим настоящим отцом. Имя его я узнал два года назад. Из записки, я нашел ее у матери. — Она жива? — К сожалению... Госпожа Дани из Тверии скончалась несколько лет назад в преклонном возрасте в Тель-Авиве. — Ты узнал это при жизни матери? — После ее смерти. — Где она умерла? — В Герцлии. Там и похоронена. В записке был адрес отца. — Бумага сохранилась? — Зачем?! Проверка того, что наговорил мамзер, требовала бездну времени. Кроме того, половины тех, на кого он ссылался, не было в живых... — Ты приезжал из Герцлии? — Сейчас мы живем в Бней-Браке... Я стал бывать у отца по четвергам каждую неделю — стирал, готовил... — Постой, как его зовут? Амран Коэн?! — Я к тому и говорю! Все происходило как в добрых романах Диккенса. Мамзер покорил черствое сердце необщительного одинокого старика нищего, никогда не знавшего семьи и радости общения с близкими. — Он такой маленький, добрый. Я думаю, мать была с ним из жалости и недолго... После этого я в первый раз приехал в Иерусалим к отцу. Он принял меня, расспросил о моей жизни. К этому времени я уже был женат, у меня было двое крошек. Две девочки. Он пригласил меня приезжать... А воспитал меня старик Алтер, Он, к сожалению... — Умер... — Да. Мир его памяти! — Амран помогал тебе материально? — Он бедняк! Иерусалимский нищий. Вы не знали? — Хочешь сказать, что из вас двоих ты богаче?! Детективы громко засмеялись. — Безусловно! Я подрабатываю. Мою посуду в ресторане. Убираю. Плюс пособие... — На их глазах разыгрывался спектакль. — Кроме того, жене помогают родители. Ее отец — резник в синагоге... — Откуда он? — Курд. Курдская община, переехавшая в Израиль из Персии в семидесятые, была большой и сплоченной. Курды жили в основном в центре страны. «Если все это проверять, тут до конца века работы!» — Амран давал тебе денег? — Кейт не пользовался навязываемым Роном словечком «отец». — Десять — пятнадцать шекелей — детям на конфеты. — Деньги у него были? — Он их жертвовал.На солдат, на больных детей, на синагогу... Ни с какой стороны Кейт никак не мог к нему подступиться. Мамзер был абсолютно спокоен. В отличие от большинства религиозных ортодоксов — «черных кип», не туживших в израильской армии, Рон Коэн выглядел физическиразвитым. — Ты служил в боевых частях? — спросил детектив. — Да. Это была редкость. Рон Коэн воспользовался паузой: — Вы не задержите меня? Мне сидеть ешиву ... Согласно Торе в течение всей недели после похорон родные умершего должны оставаться в доме, сидя на низких стульях, скорбя о покойном и принимая выражения соболезнования знакомых и соседей... Почувствовав замешательство полицейских, Рон Коэн разошелся. Возвращаясь с площади Кикар Цион, где он попрошайничал, домой, Амран Коэн будто бы превращался в идеального отца, доброго дедушку... — Я привозил к нему детишек. Он благословил их... — Он молился? Был набожным? — Безусловно! — Ходил в синагогу? — По праздникам? Всегда! Хотя это было тяжело: ноги! По-моему, у него было постоянное место... — В какой он бывал обычно? — Я привозил его в Главную синагогу. На Кинг — Джордж! Рон беззастенчиво врал. — Он читал молитвенник? На лицо мамзера впервые словно набежала неясная тень облачка, хотя солнце давно зашло. В кабинете на втором этаже Центрального отдела зажгли свет. — Конечно... — Ты говорил, что мыл его в ванной... — Да, приходилось. — И ты не заметил, что он не обрезан ? Г о й ?! Рон Коэн укоризненно взглянул на полицейского: в уголках губ едва уловимо мелькнула насмешливая улыбка. — Смотреть на детородный орган своего отца?! Иудаизм строжайше это запрещал. Кейт не выдержал, грохнул ладонью по столу: — Святоша... — За что вы нас не любите? — Рон Коэн был неплохим актером. Лицо его покраснело, он словно приготовился заплакать. — За то, что мы молимся за вас?! Просим Бога отпустить вам грехи?! В аллее позади Бар Йохай в ночное небо взметнулись первые брызги искр и яркое пламя. Десятки костров зажглись почти одновременно. Веселый праздник Лаг ба-Омер начался! Взрослые и дети, в том числе даже самые маленькие, тащили в руках, везли на колясках обрезки досок, выброшенные на свалки ящики, коробки, разбитую мебель. Костры жгли на пружинистых зеленых израильских газонах, на которые дерн привозили скатанным в рулоны, на пластмассовой основе, и потом расстилали машиной... Всюду, на пригорках, на асфальте, даже в опасной близости от деревьев, горели костры... Многие семьи зажгли свои небольшие костры. Израильтяне сразу же поспешили заняться «общенациональным спортом», а попросту — жратвой, появились шампуры, соки, специи... Святой город трех религий к ночи наполнился запахом гари, жареного мяса, трелями пожарных машин, хороводами, пением детей и лаем собак. Рассыпавшиеся по склону огни мерцали вокруг, сколько хватало глаз, до арабской деревни Бейт-Сафафа и вверх в сторону Малки и дальше, к Кирьят-Йовель. В парке у железнодорожного полотна в Катамонах исюду горели костры. Иностранные рабочие — в большинстве румыны — на каменных бордюрах попивали свое любимое пиво «Голд-стар» — просоленные, прокаленные солнцем, в белых от строительной пыли майках и шортах, в крепко сбитых рабочих ботинках. Две молодежные компании выходцев из СНГ — человек по десять — пятнадцать — сидели по обе стороны олив. Совсем чужие друг другу: только «Здравствуй!» и «Пока!». Улица Бар Йохай против улицы Сан-Мартин...» Ребята с Сан-Мартин были постарше, серьезнее. Группировались вокруг молодежного паба с многозначительным зловещим названием «Сицилийская мафия». Паб принадлежал двоим. Макс — из молодых авторитетов, он иногда ненадолго приезжал в аллею. Сидел с пацанами. Вел себя как старший. Про второго — по слухам, полковника Советской Армии, афганца — говорили с опаской. Он был темной личностью... Вечерами в аллее ребята курили, валяли дурака, выгуливали собак, привезенных, как и они сами, за тридевять земель хлебать ближневосточного киселя... Одинокое дерево со взъерошенной ветром кроной, отделяло боковой придел, закрытый оливами от глаз гуляющих по Главной аллее. Гия сидел со своими. Слушал. Помалкивал. Разговор с убийства Амрана Коэна перешел на попрошаек вообще. — Я видел там у нас одного нищего. Рвал сотенные... Высокий, с темным плоским лицом, с маленькими глазками. Арье был с собакой, выбракованным альбиносом-бульдогом Блинки. Он попридержал Блинки на поводке, вспомнил доисторическую родину. — Лень было считать... Ему говорят: «Ты чего, мужик? Крыша поехала?» — А он? — спросил рыжий Дан. — А чего он? Дерьмо не ценишь, даже если его очень много! — Козел... — В голосе прозвучало уважение. Арье и рыжий Дан — харьковчанин были сожителями Борьки Балабана по квартире. Оба ничего толком не знали о случившемся, большую часть событий проспали. Хорошо еще сегодня не ушли в ночь — по случаю праздника Лаг ба-Омер. Им было все интересно. — Ко мне подошел нищий, — говорил Арье. — В Рехавии, недалеко от банка. Просит. Серьезно так... Я дал десять агорот. Он посмотрел, сначала хотел швырнуть на тротуар! Потом стал мне объяснять свои проблемы. Сколько ему и чего надо в день съедать за сутки... — Козел, падло! Рыжий Дан реагировал на все одинаково. Ленка, сидевшая впереди них, рядом с Балабаном, беспрестанно оборачивалась. Мало ли что выкинут эти за спиной. «Оба отмороженные. Попали в чужую страну, ничего не знают, оттого ничего не боятся. Матерятся, хамят. Эти точно угодят в тюрьму!..» Третий с ними — жирный Боаз — был не такой оборзевший. Работал охранником муниципалитета. Попросту — сторожем. Проверял сумки на входе в офис... — Амран Коэн предлагал мне у него убирать. Боаз явился в аллею прямо со службы — в джинсах, в белой форменке с синими погончиками и клапанами на карманах, такого же цвета галстуке. Ремень врезался глубоко под толстый, навыкате живот. — Я бы согласился! Да ему надо как раз в те дни, когда я работаю... — С твоим-то жирком?! Девица Боаза, жидкая телка Мали — у себя в Брянске Мила — полулежала у него на плече. У нее, как и у Боаза, были вечно проблемы. То ее оскорбляли, то пытались трахнуть. — А чего?! — Брось ты! Уборщик из тебя... Между прочим, Ципи, марокканка, видела тут двоих... Похожих на «русских». Арье попридержал пса. — И чего? — Вроде подошли со стороны аллеи, постояли. Все смотрели на окна Амрана Коэна... Ну, а нам-то что?! Жирный Боаз погладил Мали сзади. Его волновали ее пышные формы. — Пусти... Ведь так? Я права, Гия? Все знали, что Мали неравнодушна к нему. Помани ее Гия пальцем — тут же бы послала Боаза далеко... Вопрос повис в воздухе. Гия сидел на каменном бордюре сбоку. Сросшиеся на переносье черные брови нахмурены, воротник кожаной куртки поднят... Темноликий Арье поднялся. Начал гонять альбиноса Блинки за апортом. Он таскал с собой еще приемник. Не переставал слушать музыкальные композиции. На седьмом канале всегда была современная клевая музыка. — Главное, чтоб к нам не привязались! Он снова швырнул апорт. Блинки с шумом рванул за ним в кусты. — Осторожнее с собакой! — крикнул Борька Балабан. — Напугаешь! — С них хватит, с козлов! — Платить будешь!.. Ленка сидела рядом с Борькой Балабаном — тихая, в длинной куртке, под которой вроде и не было другой одежды. Она думала о том, что сказал Арье, и о том, что знала уже с утра. Ей уже бросилось в глаза: Борька и Гия не говорят друг с другом... Керри-блютерьер лежал в задумчивости у ее ног. Ленка не спускала его с поводка. Запахи мяса, доносившиеся с аллеи, волновали собачье воображение. Вика поддержала начавший было угасать разговор: — Я тоже видела этих людей под окнами... На этот раз Гия поинтересовался. Вроде лениво: — И чего делали? — Просто стояли у окна и смотрели в квартиру нищего. — А шторы?! — Жалюзи старые. Полно щелей. А Ципи ничего не стала говорить полиции!.. Дан поддержал: — Оно ей надо? У нее самой сын сидит за наркоту! Несколько человек свернули под оливы с аллеи. Арье подхватил бульдога за ошейник. Керри-блю-терьер, напротив, поднялся. Боящиеся собак израильтяне, даже взрослые, запросто могли поднять крик. Подошедшие оказались полицейскими, во всем своем израильском мусорском прикиде. С фонариками, наручниками. Вместе с ними подошли еще и в штатском. У того, что был старше и крупнее, сквозь нагрудный карман под курткой светился фосфором короткий полицейский жезл — на случай разбирательства на трассе. Полицейские поздоровались. Они поняли, кто перед ними, внимательно оглядели компанию... Борька Балабан узнал штатского в куртке с жезлом — он приезжал утром на мотоцикле на место происшествия. Детектив его тоже узнал. — Русим. Ельцин... — Он улыбнулся. Компания подтвердила. — Точно. Ты прав, мусор. — Мафия русит... — протянула Мали. На этот раз засмеялись полицейские, покачали головами. — Ло! Нет-нет... Русская община составляла чуть ли не пятую часть израильского общества. Существовала «русская партия» — «Исраэль бэ-Алиа», входившая в коалиционное правительство. Израильской прессе пеняли на то, что газеты указывали общинную принадлежность уголовников, хотя все равно все знали, что процент преступников — выходцев из СНГ выше, чем марокканцев, а тем более местных уроженцев — сабров . Руководство полиции инструктировало подчиненных не допускать выражений, которые могли быть истолкованы как оскорбительные для «русских». Простились даже приветливо. — Бай!.. — Бай, мусора! Несмотря на праздник, собрались уходить рано. Компания с Сан-Мартин тоже поднялась. Макс собирался уезжать. Когда выходили на Главную аллею, произошло непредвиденное. Парень с Сан-Мартин, шедший с Максом, случайно толкнул Мали, жидкую телку Боаза. Мали, как ее в Брянске учили, не мешкая ни секунды, изо всех сил двинула его коленом в пах. — Осторожно, козел!.. Девчонка того — с Сан-Мартин — с ходу бросилась: — Ты чего на моего парня наехала?! Вцепились друг другу в космы. Та, с Сан-Мартин, подсекла ногой с вывертом — каблуком по кости! Мали, хоть и жидкая, не отпустила ее лохмы. Так и свалились обе... Израильтяне бросили свои костры и жратву, выскочили из-под деревьев, взрослые и дети, смотреть, как женщины русит дерутся... Кто-то уже по сотовому вызывал полицию — миш тару ... Будто у них бабы не бьются! Пацаны обступили, хотели разнять. Харьковчанина Дана толкнул плечом приземистый, с тяжелой золотой цепочкой на шее парень. Рыжий Дан — отмороженный — долго не думал, тоже толкнул. Драка мгновенно прекратилась. Тут уже было другое: Дан поднял руку на крутого. Макса. Владелец паба для молодежи «Сицилийская мафия», с мясистой шеей, короткими руками — бывший чемпион по борьбе среди юниоров Северокавказской зоны — предложил: — Ну-ка, отойдем... Дан и сам догадался, что получилось неладно. Машинально сделал пару шагов в сторону, под деревья и тут же улетел в кусты. Второй удар получил носком ботинка в лицо и еще — под ребра... Выскочил Боаз-охранник. — Ребята, не надо! Макс только стрельнул глазом: — Уйди — пожалеешь... Боаз дрогнул. Макс снова врезал лежавшему под ребра. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Гия не вмешался. Что-то сказал на грузинском. Мпкс ответил, Стало ясно: предстоит разборка. В аллее после этого останется один хозяин. Какой-то из компаний придется искать себе для прогулок другое место... Праздник Лаг ба-Омер затянулся за полночь. Во всех скверах, аллеях горели костры. Израильская столица не спала, все не могла успокоиться. Разъезжали пожарные. Громкоговорители предупреждали особенно активных огнепоклонников. Гия, Вика, Балабан с Ленкой и собакой, а за ними остальные не спеша направились в сторону арабской Бейт-Сафафа. В обе стороны по шоссе проносились машины. Арье дергал поводок, укрощая альбиноса-бульдога, и рассказывал: — Днем сплю. Звонят. Женский голос. «Анкета по телефону. На русском». — «Ну!» — «Как ты относишься к современным фильмам о Франции?» Японский бог! «О ком? О ком?» — «О Франции». Я пришел с ночи, наломался, как Папа Карло... Смеется, что ли? Оказывается, их премьер приезжает. «Фильмы Франции смотрел?» — «Смотрел!» — «Отлично! Сколько ты лет в стране?» — «Два». — «Какой фильм видел последний?» — «Этот... «Фанфан Тюльпан». — «Это же лет за тридцать до того, как ты родился!..» Несколько пар шли по аллее. Гуляли. В основном пожилые репатрианты. Названия мест, откуда они прибыли, звучали экзотикой: Золотоноша, Черновцы, Белая Церковь. Кому не повезло там, решали начать тут сызнова. И в семьдесят пять, и в восемьдесят через бюро знакомств, радиопередачу «Любовь с первого слова» пытались найти не встретившийся в юности в России, на Украине идеал... В компанию молодежи, двигавшуюся навстречу, старики всматривались с опаской: не привыкли, чтобы в темном месте ночью молодые парни не оскорбили, не толкнули... Арье тем временем продолжал: — «И чего тебе там понравилось?» — «Вот это!.. (Он дернул бульдога.) Когда Тюльпан смотрит с крыши на Джину Лоллобриджиду, видит ее грудь, а она спрашивает: «Что вам оттуда видно?» А он: «Какая панорама... Японский бог!» — «Да-а... Спасибо». И положила трубку... А я уже не усну! Из-за нее, из-за суки... — Он слегка косил маленькими глазками. — А потом включаю радио, слышу: «...Большая работа по изучению адаптации молодежи и оказанию психологической поддержки наиболее проблемной ее части...» Она! Арье выругался. С утра надо было снова вкалывать. Он уставился на встречных. — Сейчас бы на пенсию! Это дело! Первым чувством, возникшим при виде интеллигентной пожилой пары, держащей друг друга за руку, была беспричинная злоба... Предки создали тут удобный для себя мир, с ежемесячными пособиями, социальными надбавками, возможностью потихоньку работать — сторожить, обихаживать лежачих больных, сидеть с детьми... Возле паба «Сицилийская мафия», закрытого по случаю праздника — особенность здешней жизни! — они развернулись в сторону лежащего на холмах района Гило. Вдоль не затихавшего ни на минуту шоссе тянулась арабская деревня. В каменных особняках горели огни. Такси-»мерседес» остановилось чуть впереди у ближайшей лавки. Худой, лет сорока араб вышел из машины. Оказался рядом с компанией. Ленка рассмотрела его. Продолговатое тонкое лицо без щек, острая бородка торчком, быстрые глаза, на голове то ли узкая чалма, то ли белый шарф вокруг лба, распущенный конец вольно отброшен на спину. Халат, белые носки, брюки. Рядом показалось существо женского рода, во всем черном шелковом, с лицом, закрытым накидкой. На ней были черные блестящие туфельки, маленькие руки облекали черные перчатки. Два израильских араба на машине встречали приехавших — отъевшиеся, веселые. Женщина, словно не заметив их, прошла мимо к машине. Прибывшие и встречавшие радостно не менее четырех-пяти раз приложились друг к другу щеками... Ленка на секунду прижала Борькину ладонь к груди, он ошутил почти каучуковую твердость теннисного мяча. — Тебе интересно, какая она там вся из себя под вуалью? Как ты себе ее представляешь? — Вроде тебя... — Ну все же! — Трусики, резинки. — Небогатая же у тебя фантазия, Боря! — Надеешься развить... — В Кордове... — Я тебе говорил, оставь это! Они говорили довольно громко. Вика шла рядом, украдкой поглядывала на часы: ей хотелось уединиться с Гией в подъезде до того, как они разойдутся. Внутри у нее все ждало... Но, похоже, этому не суждено было сбыться. Вика не обратила внимания на разговор, но Гия, по-видимому, понял в чем дело, взглянул косо-неодобрительно. Ленка добавила, не понизив голоса — пусть слышит! — А еще лучше — на Гавайях. Какие там кровати в отелях! Я видела рекламу. дальше