4.

Рядом с гостиницей по-прежнему шумел небольшой восточный базар. Подъезжали и уезжали частные иномарки, водители знали друг друга или разговаривали на близких друг другу языках. Константин поставил такси чуть поодаль, наблюдал за подъездом. Амбал Уби обычно в этот час оказывался неподалеку — звонил из автомата или болтал с проститутками. Сегодня, как назло, Уби у входа не было. Были непоздние сумерки. Незнакомый частник с мрачновато-веселой физиономией заглянул в кабину:
— А ну, шеф, вали отсюда по-хорошему...
Константин достал из-под сиденья кастет, надел на руку.
— Сейчас...
Он вылез из машины. Мрачной личности хватило смекалки ретироваться — она больше не возникала. Таксист запер машину, не снимая кастета, направился к гостинице. Все последние месяцы он действовал как заведенный. В ситуации, из которой не было выхода. Лейтенант, или Афанасий, или разведчики Хабиби... Рано или поздно кто-либо из них мог решить его судьбу, посчитав, что водитель слишком много знает. Пока же все ему доверяли, и тайны эти все туже затягивали на нем все три удавки.
Уби оказался в вестибюле с проститутками. Константин окликнул его:
— Эй, друг!
Уби тотчас оставил девушек.
— Привет! Тебя, выходит, отпустили?
— Ну! И тебя тоже?
— Я-то при чем? Мое дело — верти баранку... Клиент платит — я еду!
Они вышли на площадь. Константин еще не знал, как начнет разговор, но Уби сам помог, взглянул на часы.
— Свободен?
— Для тебя в любое время. Далеко?
— За лепешками.
— Садись.
Константин в своей манере, лениво, гнал по прямой. Ехать было недалеко — в чайхану ресторана. Со всей Москвы собирались там. любители восточной снеди, терпкого чая, родного колорита. Хабиби с земляками тоже туда ездил. Там Константин и вывел Уби на оптовика.
В машине Уби становился обычно разговорчивее. Таксист ему нравился. Он терпеливо выслушивал его жалобы на жизнь — ни Голубоглазый, ни Андижанец никогда этого не делали. Чемпионское, прошлое, спортивные сборы, олимпийское снаряжение отгораживали их от партнера по Белой чайхане.
За неделю поездок Константин знал об Уби все.
Как тот начинал рубщиком мяса на базаре в Янги-Йула, как сбил его е пути родной дядя — работник ГАИ, пославший в Ижевск, на курсы гаишников.
— Зачем мне это надо было!
Работать в ГАИ ему не пришлось — через три месяца был уволен по собственному желанию. В действительности за попытку изнасилования.
— Как будто она не знала, за чем шла?!
О чем только не болтают с таксистами, думая, что никогда больше не встретятся и их разговоры не будут иметь продолжений!
В чайхане Уби знали — обслужили без очереди. Он вернулся в машину минут через пять. С полиэтиленовым пакетом, наполненным лепешками. Константин мгновенно смекнул: «Уезжает кто-то один!» Лепешек было чуть больше десятка. Собственно, только это и требовалось узнать. Билеты на поезд Уби взял заранее (купе целиком). Константин знал это непосредственно от кассира, как и номер вагона. После случившегося отъезд могли отложить, и, прежде чем начать действовать, необходимо было еще раз все проверить. На этом настоял Афанасий. Через несколько минут Константин вернул бывшего рубщика мяса к гостинице.
— Счастливо... — Расплатившись, амбал крепко пожал ему руку.
«По-видимому, он, Уби, и едет!»
Через час Константин уже подъезжал к вокзалу. Радом на сиденье сидел Пай-Пай.
— ...Он едет один. Купе закуплено целиком. Значит, повезет товар...
Пай-Пай спокойно курил, глядя в лобовое стекло.
На площади, против вокзала, Карпухин затормозил. Из бардачка появился завернутый в целлофан сверток.
— Тут половина... Вторая на этом месте, в одиннадцать. Я и повезу тебя домой на Хорошевку...
— Только чтобы не ждать! — Пай-Пай открыл дверцу, обернулся. — Иначе останешься без селезенки...
— Не волнуйся...
Разговаривать с Пай-Паем было одно удовольствие.
— Мне-то чего волноваться?
Через минуту Пай-Пай был уже частичкой многоликой безглавой толпы, особью огромного людского муравейника привокзальной площади. Торопливая побежка. Озабоченные лица. Шарканье тысяч пар ног. И общая боязнь пассажиров: «Не опоздать. Не потерять билет. Не оказаться «двойником» без места! Добежать! Вскочить! Сесть, лечь! Получить постель. Не быть отторгнутым железнодорожной администрацией...» В боязливой толпе Пай-Пай наконец почувствовал прилив энергии, необходимый для его дела — безграничную власть сильного человека над слабым. Из туннеля Пай-Пай прошел к вокзалу. Сразу заметил: «Много милиции... Кого-то провожают из большого начальства? Ищут?» Пока шел, несколько раз кожей почувствовал прилипчивые взгляды.
«А пошли вы все!..»
Он достал да кармана таблетки, ссыпал в ладонь. Аптека добавила ощущение легкости. Происходившее складывалось в одну и туже знакомую комбинацию.
«Выше звезд, круче крутых яиц?»
Он миновал сквозной вестибюль, спросил у подвернувшегося носильщика:
— Где сейчас бухарские вагоны, командир?
— Душанбинский состав? В отстое... — Носилыцик махнул рукой в сторону горловины станции. — Под мост. Справа. Там увидишь...
На платформе было еще немало ментов в штатском. Пай-Пай смотрел спокойно — поверх глаз присматривающихся. Его не останавливали. Времени оставалось много. Пай-Пай потопал вдоль элеватора. Сотни голубей кружили вблизи вагонов, клевали просыпанное зерно. На станции было светло. Над платформами на невидимых нитях свисали каплевидные тарелки-светильники. Пай-Пай все дальше углублялся в грузовой двор, пока не угадал впереди парк отстоя поездов дальнего следования. За пакгаузами без признаков жизни чернели обезглавленные, без электровозов, составы, но до них было еще далеко. Вокруг лежала мертвая в эти вечерние, как и в ночные, часы охраняемая вохровцами зона товарно-материальных ценностей — миллионы рублей, воплощенные в ткани, мешки с сахаром, радиоприемники. Тысячи контейнеров, которые не в состоянии открыть голыми руками разве только ленивый... Массовая свалка ценностей ждала своих сталкеров. Но Пай-Пай шел за другим. Вскоре он был уже рядом с черным составом, пропахшим дождями и тлеющим углем.
Москва — Бухара...
В вагоне, который интересовал Пай-Пая, проводник был на месте — в служебке горел свет. Пай-Пай поднялся на подножку, постучал — в тамбуре показался проводник, симпатичный, с черными живыми глазами, в тренировочных брюках.
— Чего у тебя?
В парках отстоя велась обычно взаимовыгодная торговля. По преимуществу краденым.
— Можно сказать, ничего...
Пай-Пай достал несколько крупных купюр, протянул проводнику.
— Чаек найдется? — Он уже входил в вагон. — Немного отдохну! А там решим, может, доеду с тобой до Мичуринска...
Оттолкнуть сотенные, которые плыли в руки сами, проводник не смог: он был только человек!
— Заходи! — Он сунул деньги в карман. — Матрас бери, подушку. Чаек есть. А там решим. Как места будут... В общем, уедешь. Не тут, так у соседей...
Пай-Пай выбрал место по соседству с купе, в котором ехал Уби, забрался на верхнюю полку. Свет включать не стал. С мачты в глубь станции бил мощный прожектор. С полки был виден проезд к парку отстоя со стороны Дубининских въездных ворот и «пятачок» мертвой зоны непосредственно перед вагоном. Пай-Пай взглянул на часы: Лейтенант, должно быть, уже подтягивал свою Команду, готовился к очередному разгону...
Веселье в избе продолжалось. Принесли еще самогона и браги.
Омельчуку было не до праздника.
— Полковник, выходит, отправил вас сюда, а сам исчез!
Виталька, старший опер, объяснил обстоятельно:
— Путевка у него в санаторий. С завтрашнего дня... Замнач управления сначала запретил выезд, ну а Павел Михалыч к самому! Объяснил: с вами есть договоренность: «все будет о'кей!..» Омельчук спросил глупо:
— А министерская проверка?
— Так заместители же остаются! Проверяйте на здоровье, товарищ подполковник!
«Ах, хитрец... — Остатки хмеля у Омельчука мгновенно испарились. Он уже поднимался. — Документы в Москве! А я — в Шарье! Стираю пыль с ушей!» — Телефон тут далеко? Вызывай машину!
— Зачем вызывать? — Старший опер был идеальный партнер, о таком можно было только мечтать. Готов был ехать, искать, задерживать. Снова гулять. — Машина с нами! Пал Михалыч отдал «разъездную»! До утра!
Народ за столом сидел захмелевший. Любка и усач-дежурный по-прежнему не смотрели друг на друга и не разговаривали. Шумел телевизор. Омельчук и за ним Виталька выбрались из-за стола.
— Куда же вы! — всполошилась хозяйка. — Сейчас рыбка свежая пожарится...
— Надо, теща, — объяснил Виталька. — Работа такая!
Омельчук поблагодарил хозяйку, выскочил на крыльцо.
«Тишина! Звезды. Лес... Темнота такая — хоть глаза выколи! Как они живут тут?» Сзади хлопнула дверь: Виталька с шофером.
— Сюда, товарищ подполковник...
Телефон оказался по соседству, дозванивались дольше, чем ехали. Трубку наконец снял дежурный на вокзале. Разговаривал с ним Виталий.
— Пал Михалыч на месте? Нет?!
У Омельчука все оборвалось внутри.
— И давно?
«Все надежды теперь на самолет... Но будет ли?! Шарья — Кострома! Кострома — Москва...» Виталька все разговаривал.
— И когда? Двадцать минут назад? — Старший опер обернулся, вернул Омельчуку жизнь. — Только-только уехал. Поехал домой — собираться... Поезд в двадцать два тридцать!
Омельчук понял, что родился в сорочке. С его подачи Виталька заговорил с дежурным круто:
— Подполковник Омелъчук сегодня уезжает. Он тут, рядом. Обстоятельства изменились. Завтра ему с утра в министерство. Значит, так... Закажи билет, чтобы с начальником вместе... — Виталька дублировал энергичный стиль московского проверяющего. — Чтобы им поговорить дорогой... И еще! Сейчас позвони начальнику. Пусть велит печатать акт проверки. Подполковник приедет к поезду — подпишет. Все!
Старший опер дождался ответного: «Вас понял!», положил трубку.
— Чего, товарищ подполковник? Время есть! Может, к теще вернемся? На посошок? А по дороге Любу отвезем...
— Да нет! — Омельчук отказался: слишком большой был искус. Особенно Любка! — Поехали!
— А акт проверки? Это же долго!
Омельчук усмехнулся:
— Перепечатают со старого! Двадцать минут работы...
Лейтенант и Штрок — в полном облачении, вооруженные — уже были на месте, во дворе спортивного комплекса над оврагом. Черную «Волгу» со штырем антенны, с престижными моссоветовскими номерами пригонял персональный шофер одного из деятелей, тоже входивший в Команду. Было уже темно. У домов жильцы прогуливали невидимых под деревьями собак. В спортивном зале горел свет, там еще шли тренировки.
— Зайдем? — предложил Штрок. После колонии ни он, ни Лейтенант так ни разу и не надели боксерские перчатки.
— Как хочешь...
На ринге работали юниоры. В отличие от младшей группы у юниоров не было форы. Они уже вступали в жизнь и даже на тренировочных спаррингах работали с максимальной нагрузкой.
Лейтенант взглянул на часы: «Пора выезжать...» За воротами прозвучал клаксон.
— Приехал...
В последнюю секунду из зала выскочил тренер.
— Звони своему другу! Ну, этому... — Он понизил голос. — Из сорок девятого! Просил, чтобы срочно с ним связался...
— Я позвоню из автомата...
Тренер был немолод. Свое первенство Союза выиграл лет двадцать назад, с того времени ни сам, ни ученики его ни разу не поднялись на пьедестал. Недовольное начальство постоянно намекало: готовить надо олимпийскую смену, а не жэковскую шпану. Тренер все знал про своих бывших учеников.
— Смотри не забудь! — У него не поворачивался язык назвать его Лейтенантом. — Позвони!
— Непременно.
Лейтенант и Штрок прошли к припаркованной у ворот черной «Волге». Водитель персональной машины — громкоголосый, шумливый, «без царя в голове» — их зычно приветствовал.
— По вашему приказанию... — На «персоналыцике» была армейская пятнистая форма с кобурой на поясе.
— Вольно... — скомандовал Штрок. Лейтенант вообще не отреагировал.
— Смотри: новые права! — «Персоналыцик» достал документ. — «Без права проверки!» Ни одна милиция не подойдет!
— Откуда?
— Шеф сделал!
— Чего не бывает!
«Персоналыцика» не принимали всерьез. Деятель, которого он обслуживал, смотрел сквозь пальцы на то, что его шофер после работы не сразу ставит машину. Главное же состояло в том, что «персональщик» числился на учете в районном психоневродиспансере и справку о своей психической и неврологической полноценности попросту купил. То, что он до сих пор никого не угрохал, не загремел в тюрьму или Казанскую психиатрическую, объяснялось чистым везением.
— У телефонов-автоматов остановишь... — Лейтенант был хмур.
— Есть, товарищ начальник!
Лейтенант и Штрок разместились в машине. Кабана на этот раз не было — он ехал с Константином-таксистом и Хабиби в качестве быка. После спектакля с покупателями Штрок должен был пересесть в такси к Хабиби, а Кабан в наручниках в роли задержанного при попытке к бегству уголовника переходил в машину Лейтенанта. «Персональщик» повел свою «Волгу» аккуратно, применительно к рельефу здешних мест.
Было поздно.
Несмотря на темноту, еще гуляли дети, выбегали на дорогу.
Зловонные контейнеры лежали прямо на мостовой. Взрытый однажды зимой с корыстной поспешностью асфальт дыбился еще с прошлого года.
«Чистый Гарлем!..»
У булочной, рядом с телефоном-автоматом, «персональщик» притормозил. Лейтенант вышел, набрал номер. Разыскник 49-го оказался на месте. Он сразу узнал звонившего. Начали как бы с шуточного:
— Все наезжаешь?
— А что делать бандиту!
«И в самом деле!..» От цеховиков и теневой экономики кормилось начальство, от мелочевников — спекулянтов цветами, от катал-наперстников — постовые милиционеры.
Юмор иссяк уже на второй реплике — все представлялось слишком серьезным.
— Тут тобой интересуются!
— Кто же?
— Железнодорожная милиция! Ей нужен Пай-Пай...
«Так и есть!..» — подумал Лейтенант.
— Первый раз слышу...
— Смотри! Можешь проиграть!
— На меня есть заявления?
— Нет.
— Тогда это ее проблемы!
— С тобой могут разобраться! Контора не хочет крови! Начальник розыска сказал, чтобы я предупредил тебя!
«Урван» — удлиненный шведский «рафик» замер как вкопанный. Трое — сидевшие на переднем сиденье — нагнулись. Водила — толстый огромный вьетнамец, хлопнул дверцей, буром попер на мента.
— Доебаться больше не до кого, инспектор?!
Игумнов стоял на трассе один.
К ночи жара не спала.
Разделенные узкой полосой, в шесть рядов, с аэродромным ревом, обдирая горячий гудрон, слепя фарами, рядом двигался стремительный автотранспортный поток.
Бакланов должен был вот-вот появиться с Цукановым и кем-то из оперев — доставить их с Бутовского поста ГАИ.
На Игумнове были его, Бакланова, фуражка и куртка, он козырнул небрежно.
— Документы, пожалуйста...
— Никто бутылку не ставит?! А, старшой?
Разбирались без свидетелей.
В районе Битцевского лесопарка скоростняк пересекал клубничные поля. Тут и днем было безлюдно.
— С меня ты все равно не поимеешь, старшой! Запомни! — Вьетнамец готов был вмазать мента в асфальт.
Из «Урвана» показались еще двое — обманчиво щуплые, неслышные, в мягких кроссовках. Встали по обе стороны, у капота.
— ...А полезешь — и ты уже бедный! Прямо сейчас!
Бакланова что-то задерживало.
Низко над лесом показались огни. Очередной лайнер взлетел с Домодедова и направлялся на юг, равномерно мигая мощным световым оперением. Шум самолета был едва слышен за гулом трассы. Над пустынным теперь клубничным полем вдали сторожа пускали ракеты. Автопоток не поредел. Игумнов знал воскресный ночной расклад: «В машинах, главным образом, парочки... Почти все поддаты... Едут из загорода. Одна рука — на руле, другая — на спутнице. Никто не поможет!» — Документы!
— Или не с той ноги встал?! А, старшой?!
До того как Игумнов тормознул, серебристый «Урван» шел по своей полосе без превышения скорости, не создавая аварийной обстановки ни для встречного, ни для бокового транспорта. Инспектор дернул ее вроде без видимых причин. По собственному капризу. Вьетнамец уже впрямую лечил Игумнова:
— ...Тут недавно одного настырного... Да ты слышал наверняка!..
Двое у машины все еще стояли, не шевелясь, безмолвные, как тени.
— Потом по частям еле собрали...
В разборке с глазу на глаз, ночью, на шоссе, нередко терялись границы дозволенного, слова шли до последней — крайней и опасной черты.
— А что стало с теми двумя, которые его развалили? В курсе?
Игумнов поискал в карманах: Бакланов всегда держал там про запас пару-тройку жевательных пластин.
Следовало почаще вбивать это в буйные головы. Убийство мента не сходит с рук его убийцам — только сообща контора защищает свои жизни. Так было в любой стране. «Право, основанное на обычае!» Он договорил:
— Когда завтра мои товарищи будут тебя задерживать... как думаешь, какой выстрел будет в тебя, какой вверх? Второй? Первый? Кто докажет...
— Твое счастье, что я трезв, мент!
Игумнов оставил карманы баклановской куртки: жвачки в ней не было.
— И твое счастье тоже. Между прочим!
Вьетнамец достал документы.
— Вот! Права, доверенность...
Двое у капота оставались неподвижны.
Игумнов раскрыл паспорт.
«Нгуен Куанг»... — имя говорило о многом — по кличке Свинья. Нгуен не раз упоминался в ориентировках как один из наиболее дерзких в группировке. Кличку он получил у себя в Хошимине, где когда-то работал в мясной лавке.
— Все равно — ничего мне не сделаешь! — Нгуен-Свинья понемногу уступал. — В чем мое нарушение, мент?
— Да я тебе сотню найду... — Игумнов изъяснялся в обычной крутой манере инспектора-линейщика. — Аптека есть?
— Нет.
— А приобрести? Не судьба? — Они поменялись ролями. — Знак временной остановки!
— Этот есть! В кузове...
У капота негромко свистнули — предупреждали! От Москвы, разбрасывая круги тревожного огня над кабиной, шла патрульная машина.
— Ладно! Твоя взяла! — Нгуен-Свинья достал пачку денег. — Вот и ящик коньяка приплыл... Держи, старшой! Мы поехали!
Он потянулся за паспортом, но Игумнов убрал руку.
Цель его была как раз — не допустить «Урван» с боевиками Афанасия в Москву.
«Предупредить скорую на расправу воровскую разборку! Мы еще пока не могильщики!» — Показывай кузов!
Патрульная уже разворачивалась прямо на разделе. Транспорт двигался сплошняком, но Бакланову уже уступали позиции. Оперативный уполномоченный — вчерашний курсант, приехавший с инспектором, бегом пересек автостраду; пузатый зам Игумнова застрял на разделительной полосе. Нгуен-Свинья обернулся, что-то крикнул своим спутникам — похожий на подростка вьетнамец выдернул руку из куртки, в потоке машин что-то негромко брякнуло о гудрон — нож!
— Руки на капот! Быстро! — Игумнов выхватил «Макаров».
Свинья не умел легко поворачиваться, Игумнов помог — толкнул к машине, одновременно провел ладонью вокруг талии и в промежности. Свинья был без оружия. Похожие на подростков вьетнамцы впереди подняли руки, потом, подумав, оперлись о капот «Урвана».
— Ноги шире! — Оперуполномоченный ногой оттащил кроссовку вьетнамца на нужное расстояние.
Теперь уже подошла и патрульная. Бакланов успешно преодолел сложный фарватер.
— Вот и я.
У обоих вьетнамцев ничего не нашлось, кроме денег. Валюту, видимо, они благополучно выбросили еще раньше. Нгуен-Свинья наконец открыл кузов — дверца была не сзади, а сбоку, рядом с дверцей водителя, Нгуен попросту откатил ее в сторону.
— Свет...
— Освещение барахлит, старшой...
— А ты говорил: «Исправный транспорт...» Бакланов посветил фонариком: запаска, ящик излюбленного вьетнамцами «метиза» — то ли дуршлаги, то ли кастрюли...
— Дай мне фонарик...
Игумнов поднялся в кузов. Изнутри послышался стук. Что-то металлическое загремело о днище. Минуты через три показался Игумнов.
— Вот... — В руке он держал пистолет. — «Беретта», вторая модель.
— Везет тебе... — заметил Нгуен. — Другие за него отдали пятьсот зеленых. А к тебе даром пришел...
Было ясно, что привязать Свинье пистолет не удастся: нет ни свидетелей, ни понятых.
— Считай, что военный трофей!
«Урван» припарковали у поста ГАИ — требовалось разобраться с вьетнамцами.
«Нгуен-Свинья, может оказаться, знает Пай-Пая...» Проверить это самому Игумнову не пришлось — улучив момент, Цуканов шепнул:
— Качан пьяный подзалетел в тридцать шестое. Он и младший инспектор сидели в «Цветах Галиции»... Ну и результат!
— Откуда известно?
— Карпец позвонил! Ему удалось слинять...
Надо было ехать.
Из аэропорта Домодедово Андижанец, Голубоглазый и прилетевшие боевики Белой чайханы перебазировались к Рэмбо, в контору, созданную бывшими ментами и их смежниками.
— Есть новости, — коротко по телефону сообщил Рэмбо.
Добрались быстро. Еще несколько минут говорили о пустяках. Притирались. Братья-чемпионы скинули свои смешные картузы и сидели розовощекие, упитанные, в одинаковых сорочках с выложенными поверх импортными подтяжками.
Рэмбо — улыбающийся, хитрый, элегантный русский мишка двухметрового роста, острый на язык, шумный — выставил к пепси коньяк, как в первый раз, когда Андижанец и Фарук к ним приехали. Сам он и его похожий на худенького тихого подростка сорокалетний зам наливали себе только пепси.
— Мы свое выпили!
Братья Баранниковы попивали водичку, в разговоре не участвовали. Фарук тоже помалкивал. Роль тамады взял на себя хозяин. Однако и он старался говорить не о том, что всех беспокоило.
Потом резко перешли к делу.
— Таксист, которого вы дали, обслуживает Хабиби. Паспортных данных на Хабиби нет: он проживает в доме для иностранцев... Мы вышли на него через ресторан «Узбекистан».
— Так.
— Невысокий, легкий. В «сафари» с погончиками. Полное сходство с тем, который привез платки...
Приехавшие внимательно слушали.
— Карпухин приехал в таксопарк часа два назад. Мы сразу взяли его под наблюдение...
Похожий на подростка заместитель Рэмбо качнулся в кресле. Это был явно представитель «семерки» — седьмого управления КГБ, занимавшегося наружным наблюдением. Слежкой. Бывшие сыскари, комитетчики, грушники занимались своей прежней профессиональной работой, но теперь уже на клиента, на его средства.
«Частное сыскное агентство... — подумал Голубоглазый. — Но только подпольное!» — Тут для вас небольшой сюрприз. Карпухин встречался с вашим помощником.
— С Уби?!
— Отвозил его в ресторан за лепешками. Мы не смогли прослушать их разговор.
— Уби, к счастью, узнал о наших планах в последнюю минуту... Он сейчас в машине. Выводы делайте сами...
— А что насчет Хабиби?
— Не много, — Рэмбо кивнул. — С этим заказом большая головная боль. Дом непростой. Но кое-что удалось. Мы записали разговор...
Из коридора приоткрылась дверь, кто-то передал компакт-кассету. Рэмбо вставил в диктофон, нажал на клавишу.
— К сожалению, не все понятно. Разговор не по-русски...
Говорили по-арабски. Фарук и Андижанец знали его на бытовом уровне: «пришел-ушел», «взлет-посадка»... Там, где они жили, обитало немало потомков бывших завоевателей Центральной Азии. Разговаривали женщины. Андижанец коротко прокомментировал:
— Домохозяйки. Не знают, чем кормить мужей... «Питу он больше не хочет. Говорит: «С души воротит...» Шаурма тут не та». — «Съезди на шук мерказит — Центральный рынок...» Вторая обещает: «Я за тобой заеду!» Женщины положили трубки обе разом. И тотчас раздался короткий звонок.
— Салам...
Дальше разговор шел на русском. Звонивший, без сомнения, был российским жителем. Москвичом.
— У нас товар готов. Грузчики будут на месте...
Рэмбо и его помощник улыбнулись.
«Товар, грузчики...»
Термины перекочевали из официальной терминологии силовых министерств к нелегалам. Все менялось, зависело от того, кто пользовался терминами. «Грузчик» могло означать и группу захвата милиции, и боевика, и быка... Товару отводилось еще более широкое поле обозначений... Решать надо было в зависимости от расшифровки. Следующая фраза была определенной, ее, по-видимому, произнес оптовик: «В двадцать один сорок...» Хабиби договаривался с теми, кто играл при разгоне роль быков.
Рэмбо выключил диктофон.
Фарук взглянул на братьев Баранниковых. Все зависело от инструкций, какие им даны были в Белой чайхане. Обычно спортсмены не участвовали в разборках. Этим занимались бандиты. Их было вокруг предостаточно. Авторитеты решали, кто прав по жизни, они словно разводили зашитые до времени железнодорожные стрелки, чтобы возобновить движение. И дело спортсменов-телохранителей было этому способствовать. Счетчики на оплату бандитских услуг включали другие, они же и решали с наказанием стороны, признанной виновной. Подпольные структуры создали для страны свою процедуру нелегального гражданско-уголовного судопроизводства.
На этот раз было иначе.
Двое эти — бывшие чемпионы, известные в мировом спорте, — прибыли сами. С неведомым предписанием Чапана. Кроме Голубоглазого и Андижанца, их встречала машина с московскими номерами человека Белой чайханы, которая и доставила Баранниковых в Теплый Стан.
«Хорошо, если дело ограничится возвращением платков и штрафом...» — подумал Фарук. Старший Баранников спросил:
— В каком положении все на эту минуту?
— Наши люди смотрят за Хабиби. Его сопроводили к клубу на Тульской, там он встречался с приезжими. Видимо, покупателями. Этих людей мы тоже взяли под наблюдение. Сейчас Хабиби у себя...
— А таксист?
— После того как он привез Уби, мы оставили его без наблюдения — будем принимать у дома Хабиби, у Белорусского. Как только он появится, мы выедем. Для контроля у нас еще группа, которая сопровождает сегодняшних покупателей платков...
Андижанец обернулся:
— К гостинице они приезжали наверняка из-за меня! Проверяют: уехал ли!
Братья не дали втянуть себя в разговор.
Рэмбо выразительно взглянул на помощника — представитель «семерки» поднялся. Внесли чай. Снова звонил телефон. Кто-то прошел по коридору — тяжелый, в ботинках, поскрипывавших в ходу. Мелькнула пятнистая форма афганца.
— Где вы нам их передадите? — спросил напрямую старший Баранников. — И как?
— Вы поедете со мной?
— У нас, — он кивнул на брата, — своя машина.
— Я полагаю, вы разберетесь без нас. Мы только даем вам возможность для встречи...
— Вы и не нужны будете... Я хочу только напомнить им о покупателях!
— Ваш человек с ними увидится — как я обещал.
— О'кей!
Из коридора передали еще пепси. Баранниковы — оба полутяжи — быстро потели, на груди и под мышками по ткани расползлись обширные влажные пятна.
— Мы — народ законопослушный... — Рэмбо произнес это внятно, видимо, включен был специальный диктофон. — Ниже черты городской канализации не опустимся. Кому нужны бандиты, тот пришел не по адресу... — Рэмбо был достаточно однозначен. Он больше не походил на добродушного беспечного мишку. — Лет через пять надеюсь пригласить вас в наш офис официально. Люди говорят: в правительстве есть проект о частных детективных бюро...
— Может, встретимся и раньше... — Баранниковы засмеялись.
— Всегда рад...
— Да, надо же рассчитаться!.. — Баранников внес гонорар. Рэмбо пересчитал баксы, спрятал в сейф. Он больше не садился. Из второй комнаты все чаще слышались короткие звонки. Звонили из машин, осуществлявших наблюдение. Для Рэмбо передавали в дверь короткие записки. Помощник, с которым должны были ехать Голубоглазый и Андижанец, молчал. Никто не слышал его голоса, он словно спал, не закрывая глаз.
«Белое восковое лицо библейской старухи... — подумал Голубоглазый. — Как он собирается нам помочь?» Звонок, которого ждали, наконец раздался.
— Понял! — Рэмбо положил трубку. — Покупатели выехали к Даниловскому кладбищу. Мы сейчас едем туда! Гости — самостоятельно. — Он взглянул на Андижанца и Фарука. — А вы — с моим заместителем...
Гнали вдоль осевой. С превышением скорости. Бывшие кагэбэшники светом оповещали гаишников впереди о приближении службы седьмого управления. Проносились как вихрь — ностальгия по службе разведки! Похожий на подростка заместитель Рэмбо на ходу переговаривался по рации с другими машинами. Андижанец и Фарук на заднем сиденье ехали молча, только Уби рядом с водителем не умолкал — не мог прийти в себя:
— Мне бы посмотреть им в глаза! А Хабиби! Мусульманин! Хуже собаки! Обманщик! Такой грех! А ведь умирать будем!..
В мозгу у него проворачивались схемы захвата скрывающегося от преследования автотранспорта, которые он изучал на курсах ГАИ в Ижевске.
— Сволочь! Ну, ничего! Главное — приблизиться! Тогда можно стрелять по колесам... — На этот раз он был явно не с пустыми руками. — Я свои деньги не в арыке нашел! Я за них горбатил! Я свободой рискую! Семьей!
Время от времени Голубоглазый смотрел в стекло позади. За ними держалась «шестерка» с известным, может, только Чапану водителем — в ней были братья Баранниковы. Андижанцу показалось — он узнал широкую улицу, по которой они гнали вчера на такси, после разгона.
— Тут мы оторвались вчера...
Представитель «семерки» за рулем не ответил.
— Второй!.. — окликнули по рации. — Объект на месте... — Рация работала четко. — Считают...
— Товар?
— Да. Товар.
— Вас понял.
Притормозил в переулке, недалеко от моста через Москву-реку. Выключил зажигание. «Жигуль» с Баранниковыми остановился поодаль.
— Много сейчас ваших машин поблизости? — спросил Андижанец.
— Кроме нас — пять...
Снова стало тихо. Думая, что за ним не наблюдают, помощник Рэмбо по наружному наблюдению закрыл глаза.
«С вытянутым носом суровое лицо библейской старухи...» — снова подумал Андижанец.
Неожиданно заработала рация...
— Первый! — раздалось в микрофоне. Что-то началось — все это сразу почувствовали.
— Слышу! — Это был Рэмбо. Его машина тоже стояла где-то поблизости.
— Показалась «Волга»! Черная... Идет с моста!
— Номер! — заорал Рэмбо. — Быстро!
— МК 04-12! Моссоветовская...
— Понял!
— Сволочи!.. — Уби полез во внутренний карман, там лежал пистолет. — Бандиты!
Быстро потянулись короткие секунды. И вслед голос старшего:
— Все! Погнали! По местам!
Черную «Волгу» вели, зажатую намертво, профессионалы, привыкшие работать против кадровых разведчиков высокого класса, мастеров своего дела. Сидевшие в черной «Волге» Лейтенант, Кабан и «персональщик» — участники вульгарного разгона — не допускали и мысли о квалифицированном тайном сопровождении. Все шло по принятой ими известной схеме. Позади в общем потоке автотранспорта двигалось такси с обманутыми покупателями, прибывшими на этот раз из Молдавии. Было легко догадаться, что мысль их работает в одном направлении — незаметно выбраться из потока. Слинять. Не попасть на Петровку, 38. В том же потоке вместе с Константином гнали Хабиби и пересевший к ним под видом мента Штрок. Их миссия была закончена, только Карпухину-таксисту еще предстояли дела.
— А в их машине вы разговоры не подслушиваете? — спросил Андижанец у бывшего комитетчика за рулем.
— Первое время слушали... — Помощник Рэмбо не спускал глаз с дороги, легко лавировал — чувствовалось: он, как рыба в воде, рядом с двигавшимся вплотную с обеих сторон автотранспортом. — Потом перестали. Они не разговаривают в машинах. Они все эти приколы знают.
— Вообще не разговаривают?
— Только «да», «нет».
— Гоним по Тульской... — донеслось из рации.
— Покупатели еще тут?
— Едут! Машина с продавцом притормаживает... дает им возможность линять... За покупателями тоже идет наша машина, — не оборачиваясь, объяснил водитель.
— Сволочи! — Уби никак не мог простить обман. Особенно со стороны продавца. — И это — мусульманин! Брат!
— Куда они сейчас? — помощник Рэмбо справился по рации.
— К центру, к центру... Готовься!
Бывшие менты и комитетчики, пробовавшие себя в качестве частных детективов, начали операцию в соответствии с рекомендациями воспитавших их спецслужб.
— Внимание! — прошла команда. — Пакуем!
Черную «Волгу» прижали на Мытной, в районе заводского стадиона «Красный пролетарий» — место там было глухое — на глазах нескольких редких одиночных прохожих. Глава будущего частно-детективного агентства на «жигуле» с бывшим ментом, капитаном милиции, за рулем все круче забирали вправо, прижимая «персональщика» к бордюру. Прохожих тут не было, вдалеке какая-то женщина мочилась в темноте. Она сразу исчезла. Дальше все произошло быстро и предсказуемо. Находившиеся в черной «Волге» не успели ничего сообразить. Они забирали вправо, а сзади уже сигналили. В ту же секунду шедшая сбоку и чуть впереди машина резко повернула, подставив колесо под удар. Водитель черной «Волги» счел за благо тормозить. Шедшая сзади машина приперла его бампером и в ту же секунду третья — «жигуль-шестерка» с братьями Баранниковыми, круто вильнув, преградила путь.
Все было четко. До тех пор, пока у шофера в «Волге» не мелькнул «детектив спешиэл» — модель «кольта», приобретенная «персональщиком» по случаю. Он давно ждал случая пустить ее в ход. Лейтенант успел схватить его за руку: пуля ушла в сторону. Сразу же грянули ответные выстрелы. Оставленный без внимания, Уби поверх опущенного стекла несколько раз выстрелил из пистолета по колесам.
— Все! Закончили! — крикнул Рэмбо по рации. Он не желал быть втянутым в противоправный конфликт группировок. — Снимаемся! Уходим!
— Черт! — Уби никак не мог вспороть баллон черной «Волги».
Рэмбо уже отворачивал.
— Уходим!..
В оцеплении образовалась брешь.
— Быстрее! Погнали! — В прошлом законопослушный мент, Рэмбо был уже метрах в пятидесяти.
Водитель «Волги» спешил воспользоваться ситуацией. Уби стрелял и все никак не мог попасть.
— Больно вы все менты осторожны! — Бледная маска бывшего кагэбэшника за рулем на мгновение пала, в глазах впервые за вечер рассыпались насмешливые огоньки. В эту минуту комитетчик был красив и молод: он жил! В ладони мелькнул маленький пистолет.
— Пусти! — Он оттолкнул Уби. Придерживая руль, перегнулся через сиденье, с ходу легко, как в тире, вбил первую же пулю в ближайшее колесо. Баллон лопнул с оглушительной силой.
— Все что мог! Чао!
Бывший представитель «семерки» отлетел. Выскочившие из машины Фарук, Андижанец, Уби мгновенно рассредоточились. Ехавшие впереди Баранниковы тоже разом один за другим попрыгали на тротуар. Из черной «Волги» бросились между домами. Сбоку темнел проход к складскому зданию, мусоросборники. Уби, амбал, обогнал других преследователей, бежал первым.
— Стой, сволочь! — Он на ходу сменил обойму «ПМ». — Наши деньги!..
— Держи! — Водитель персональной «Волги», не глядя, выстрелил. Не попал.
За Уби во двор вбежали остальные. Двор был тупиковый, дорогу убегавшим перекрыл кирпичный забор какого-то склада с проволокой наверху. Затрещали выстрелы. Бежать было некуда. Бежавший с кейсом — высокий — тоже выстрелил на бегу, не совместив мушку с прорезью и целью, и в ту же секунду словно сбился с ноги. Было ощущение — будто зацепился за что-то, натянутое на уровне щиколотки над землей. Он грохнулся на выщербленный асфальт в углу двора рядом с кейсом; пистолет, вырвавшись из руки, еще пролетел вперед несколько метров, к куче мусора. Кто-то страшно заорал впереди — в дальнем углу двора. Пуля попала ему в шею, вышла изо рта. Никто не заметил, как упал тот, кто бежал последним. Он лежал посреди двора — куча тряпья, кукла, набитая опилками. Преследователи остановились. Тишина! Только эхо от стен!.. Один из Баранниковых схватил валявшийся на асфальте кейс, быстро заглянул внутрь:
— Здесь!
— Оружие не поднимать! — крикнул его брат. — Пусть менты видят: они стреляли!
— Быстрее!
Все были уже у машин. Водитель «шестерки», с которым приезжали Баранниковы, так и не выходил — все время оставался за рулем.
— Теперь к Хабиби... Быстрее!
Константин притормозил метрах в пятидесяти от арки. Хабиби любил пройти пешком последние метры до подъезда. Оба ничего не знали о судьбе ехавших в первой машине. Городской шум к этому времени обычно стихал, район был не слишком загазован. Дежурный милиционер следил, чтобы все было спокойно.
— Завтра как всегда? — Константин перегнулся, открыл дверцу. Они были вдвоем. Штрок, ехавший в качестве мента, подсаженного к ним конторой, вышел раньше, еще в начале Тульской улицы. Хабиби кивнул.
— Как обычно.
Свою долю Константин получал на следующий день, когда вез Хабиби на службу, а сам Хабиби — еще с вечера: деньги около одиннадцати привозил сюда, к арке, Лейтенант — по окончании операции и дележа содержимого кейса.
— Спокойной ночи...
Константину предстояло отвезти коробки с платками и рвануть на Павелецкий вокзал к Пай-Паю. Таксист с ходу развернул машину. Верной рукой, профессионально. Это было как точный, мастерский рисунок углем.
— Шеф! Минутку! — Здоровяк в клетчатой клоунской кепке поднял зажатую двумя пальцами сотенную купюру. — Тут, рядом!
— Если по пути! — Константин уже тормозил.
— Два квартала, шеф! К Лесной!..
Было действительно по дороге. Константин утопил кнопку, державшую запор замка. Здоровяк протянул сотню, просунулся на сиденье, крикнул кому-то сзади:
— Быстрее! Опаздываем!
От угла подбежал второй здоровяк — с кейсом, в такой же смешной кепке. Его двойник, сидевший с Константином, уже открывал ему дверцу.
— Давай!
Константин почувствовал, что совершил глупость. Вслед за здоровяком в машину вскочили еще двое. «Жадность фраера сгубила...» Хабиби тоже его предупреждал: «Слепой теряет палку только раз в жизни!» Таксист поднял глаза к зеркалу заднего вида и отшатнулся — со второго сиденья на него смотрел Уби. У виска торчало дуло пистолета.
— Платки с тобой? — спросил сидевший рядом. — В багажнике?
— Там.
— Подай за угол! Теперь назад!
Константин оглянулся. У угла темнел «жигуль-шестерка». Здоровяк, сидевший рядом, протянул руку:
— Ключи от багажника! Быстро!
— Сволочь! — Уби сзади врезал таксисту рукояткой пистолета по шее. — Смотри в пол!
В багажнике уже шуровали. «Жигуль-шестерка» подвинулся вплотную. Тут же подъехала еще машина. Константин, несмотря ни на что, не паниковал: нападавшие не были уголовниками.
«Обойдется...»
Хлопнула крышка багажника. Кто-то спросил:
— Может, передумаешь?
— Я уезжаю... — Константин по голосу узнал Уби. — Еду. И забираю половину...
— Билеты у тебя?
— Целое купе!
«С чем и поздравляю!..» Константин уже знал судьбу рубщика мяса. Позади с минуту-другую еще посовещались. Послышался шум отъехавшей машины. Сидевший рядом здоровяк достал сигарету, прикурил. Константин понял: «Пронесло!» Он поднял голову.
— Может, ключи отдадите?
Незнакомый мужик-азиат, стоявший у дверцы, кивнул:
— Отдадим, безусловно! Но не кажется ли тебе — сначала надо решить с людьми, которых вы сегодня кинули? Они сейчас сюда подъедут... Им тоже нужно вернуть товар! Или деньги!
На станции, в парке отстоя поездов, было тихо. Пай-Пай сидел в купе у окна, терпеливо ждал. Вор любил это состояние и ценил его в себе и в других ворах. Оно давалось далеко не каждому — углубленное терпеливое выслеживание. Свет в купе не горел. От разговоров с проводником Пай-Пай с ходу уклонился. Только ждал! В окно виден был неохватный грузовой двор. Огромная мертвая зона материальных ценностей, национального богатства, за которое никто, в сущности, не отвечал. Ни во-ровцев, ни сталкеров Пай-Пай не заметил. Застывшая картинка. Контейнеры, неподвижный луч прожектора, многотонные грузы-тяжеловесы. На крышах вытянувшихся вдоль путей пакгаузов торчали противопожарные приспособления — кирпичные щиты-брандмауэры. Пай-Пай ни на секунду не ослаблял внимания. Люди Белой чайханы появились у вагона внезапно. Мелькнул, разворачиваясь, «жигуль-шестерка», из него выскочило сразу несколько человек — русские, два азиата и среди них амбал Уби.
«Узбекская мафия!»
Уби застучал в вагон к проводнику, потом быстро прокричал что-то по-своему. Проводник громыхнул дверью, подножку открывать не стал. Приехавшие в «шестерке», кроме Уби, входить в вагон не собирались, быстро перекидали в тамбур коробки, находившиеся у них в багажнике. Минуты через четыре «жигуль» укатил, оставив в тамбуре Уби и его груз. Пай-Пай показался в купе.
— Помочь?
Не ожидая ответа, вор прошел в тамбур. Коробок было немного. Вдвоем — проводник больше не выходил — они перетащили груз в купе, в середину вагона, заложили коробки в рундуки под нижние полки. Еще несколько коробок пришлось бросить наверх, в ящик над коридором.
— Все...
Они наконец разглядели один другого. Уби выглядел жизнелюбом, это заметно было по его жирным тяжелым губам, брюшку. Пай-Пай рядом с ним казался аскетом.
— Жаль, что с нами проводник, а не проводница... — амбал причмокнул губами. — Люблю ездить, чтобы баба...
— Это да...
«А еще говорят: человек чувствует свой смертный час... — в который раз разочарованно подумал Пай-Пай. — Сейчас-то с ним все уже ясно! Овцы и те чуют — плачут, когда хозяин приходит, чтобы вести на убой!» Нож с резинкой был у него на поясе. Пай-Пай положил руку на рукоять, потянул — нож легко подался. Уби оставалось жить не больше минуты. Пай-Пай дурковато улыбнулся, мотнул головой на коробки:
— Ну что — теперь покой? До конца жизни?
— Ты что! — Амбал был уверен в том, что впереди у него масса дел, которые не переделать и за жизнь, куча забот, выяснений отношений, импортных платков, валюты, а главное, баб. — Ты что, чудак?! Это только начало.
— Считаешь?
Уби поднял голову к верхней полке — проводник застелил постели заранее.
— Конечно...
В следующую секунду Уби не стало — нож Пай-Пая почти одновременно коснулся обеих его сонных артерий.
«Все!..»
Пай-Пай закрыл за собой купе, выскользнул в тамбур, открыл дверь. Прямо напротив, в пустоте грузового двора, неожиданно показались два вохровца. Первые за этот вечер. Рядом бежала собака. Пай-Пай переждал их, спрыгнул на путь. Было самое время: примерно через час состав должны были подать на посадку. Вохровцы не оглядывались: охрана и преступники были словно на разных орбитах.
«Пора...»
На выездных воротах на проходившего не обратили внимания — тонким ручейком протекала тут за день большая людская река: шли с электричек, с контейнерной площадки, с заводов, расположенных по другую сторону линии. Убийца вышел на Дубининскую улицу. Впереди был район промышленных предприятий — пропыленный, пустынный даже в дневное время, придаток промышленной зоны, прилегавший к подъездным путям. Сзади, от Спасо-Данилова монастыря, показался трамвай — ярко освещенный порожний вагончик. Он довез Пай-Пая до привокзальной площади. Людей вокруг было уже меньше, но все равно много. Пай-Пай подошел к месту, где должен был ждать таксист, взглянул на часы.
«Успел...»
Костя должен был появиться через несколько минут, привезти оставшиеся деньги. Гонорар был отработан...
Оставив Цуканова на посту ГАИ разбираться с вьетнамцами, Игумнов погнал освобождать Качана. В тридцать шестом, несмотря на поздний час, по обыкновению шумело пьяное братство. Помощник дежурного не успевал оформлять доставленных. Только из «Цветов Галиции» пьяных понатащили не меньше десятка. Старший опер выглядел одним из наиболее отпетых — коротко остриженный, в очках, с оторванным рукавом. Качана успели обыскать, быстро обнаружили служебное удостоверение, которое перед началом пьянки он, как и младший инспектор, припрятал в нашитый под курткой тайный карман. Теперь Качан сидел отдельно, гадал, кто за ним приедет: начальник розыска или кто-то из руководства — инспекция по личному составу, а может, и помощник дежурного по управлению.
«Тогда это уже серьезно... Напился! Не смог убежать! Позволил доставить себя в городскую милицию!» Вся надежда была на младшего инспектора — отсутствие Карпеца внушало надежду.
«Хорошо, если бы нашел Игумнова...» Объяснение с женой по поводу разорванного пиджака — была особая статья! Качан уже потерял было надежду, как в дверях показался начальник розыска. Вслед юркнул в дежурку Карпец. Качан ободрился. Игумнов кивнул дежурному.
— Ответственный у себя?
Зам по розыску тридцать шестого, которому он звонил по дороге, ждал их.
— Как доложить?
— С железки приехали...
Зам по розыску — худощавый, с распадающимися на две стороны короткими волосами — был старожилом отделения. Сразу излил душу:
— В этом ресторане я, можно сказать, вырос. По молодости, бывало, пьяный спал у мэтра в кабинете... А как они выручали! Бывало: «Коля, иди! Там, внизу, тебя проверяющий ищет!» Выйдешь через черный ход и уже с улицы входишь! Ну и я стоял за них... И перед хулиганами, и перед начальством... Ночью — такси найду, официанток отправлю... И чтобы меня выставить посмешищем? За чаевые? Такого быть не могло!
Пришли к общему выводу:
— Общество развратили! Начальству ничего не нужно, кроме карьеры. Балом правят цеховики, дельцы!.. Музыканты, мэтр смотрит им в рот! За зеленые горло порвут. Об официантах не говорю...
В целом прогноз для милиции тоже получался неблагоприятный:
— Говорят о новых структурах! Подразделения по американскому образцу. Спецтехника. Связь. «Мерседесы»... Гвардия... Ну и потерпевшие посолиднее... Новая номенклатура! Задача — раскрывать только преступления, вызывающие широкий общественный резонанс!
К тому и шло.
«А мы так и останемся! Уголовный розыск — полиция для бедных! Вроде бесплатной милиции...» В кабинет позвонили.
— Да... Да... Я сейчас! — Зам извинился. Вышел. Игумнов снял трубку, позвонил на вокзал. Там все было спокойно. Егерь — дежурный, находившийся в самом центре милицейской розы ветров, воспринимал происходившее философски.
— Народ подтягивается. Скоро посадка на душанбинский. Скубилин звонил. Надеется его задержать...
— Голубоглазого?
— А кого же еще! Проел плешь с этой ориентировкой!
— Пусть он ее повесит у себя в сортире!
— Ты чего-то хотел?
— Проверь по адресному... «Юрьева Наташа...» — Надо было это выплеснуть, чтобы к нему не возвращаться. Он попробовал сосредоточиться. — Пиши: «Возраст примерно 21 — 23 года...» Других данных нет. Я не думаю, что их много по Москве. Девушки три-четыре. Узнай телефон. Потом под благовидным предлогом надо позвонить каждой домой — узнать, кто из них ходил сегодня на концерт в Дом культуры КГБ на Лубянке.
— Это касается старухи потерпевшей?
— Розенбаум? Да нет. Не думаю.
— Я сейчас поручу.
Игумнов положил трубку. От концерта на Лубянке ничего не осталось. Все выветрилось, кроме фокуса с мысленным отгадыванием имени девушки, поднявшейся на эстраду.
«Если бы колдун знал, что в зале — разыскник, он бы остерегся это делать!» В коридоре слышались негромкие голоса: Качан и младший инспектор приводили себя в порядок.
Зам по розыску вернулся огорченный.
— Из ресторана принесли заявление на твоих... Качан кому-то врезал, и сильно. Парень здоровый. Могут быть последствия...
— Пока что — сам он с оборванным рукавом!
— Я понимаю. Но и ты пойми! Народ наглый. А если придется дело возбуждать? Может, тебе к ним приехать?
— Они предложили?
— Да. Завтра... Разборка. Как это сейчас принято. Они все будут!
— Первый раз слышу! Чтобы они разбирались с нами?
Зам смотрел в сторону. Игумнов понял: это было большее, что он мог сделать коллеге.
— Что ж! — Игумнов поднялся. — Мы приедем... Обедать. Обещаю... — Он понемногу заводился. — Долларов с нас они не получат. Чаевые самые умеренные. Но если дойдет до драки, то смене этой не работать. Пусть ищут дублеров! Будь здоров!
— Давай.
Качан и младший присоединились к нему в коридоре. Старший опер выглядел трезвым, хотя и не в лучшей форме.
— Не знаю, как случается, но почему-то со мной все и происходит... Картузов знает?
— Нет.
— Может, обойдется?
— Не знаю.
Присутствие Карпеца — доверенного лица начальника отдела — делало это проблематичным. Больше ничего сказано не было. Качан приободрился. Во дворе, рядом с выходом, стояло несколько милиционеров. Увидев Качана и Карпеца, они замолчали. Разговор шел об этой паре, наскандалившей в ресторане.
— Пока... — младший инспектор послал им свою приветливую, чуть суетливую улыбку.
— Счастливо.
В машине водитель спал откровенно сладко, приоткрыв рот. Между сиденьями задушенно хрипело радио.
— Очнись!
Игумнов поправил звук. Передавали ориентировку с вокзала:
— ...Повторяю... В купейном вагоне прямого сообщения Москва — Бухара при подаче на посадку обнаружен труп неизвестного мужчины, скончавшегося от ножевых ранений...
Хабиби снял обувь в передней, прошел на кухню. Жена и дети были уже дома.
— Что у нас сегодня? Я умираю от голода... Хумук эт кинс? — Он любил национальные блюда, мясо на огне в первую очередь, с овощами, обильно политое оливковым маслом.
— Я же вчера тебе делала! — Жена встала. — Возьми пока питу, Али!
Пита оказалась свежайшая. Хабиби разрезал аппетитную полую лепешку, стал набивать всем, что нашлось в холодильнике: овощами, мясом.
— Никто не звонил?
Жена перечислила. Звонки в основном были от земляков: почти все жили в этом много-подъездном, построенном в виде каре, с аркой в центре, здании; вечерами заходили друг к другу выпить чашку кофе, обменяться новостями.
— К учителю сестра приезжает... — сообщила жена. — Завтра с утра едет ее встречать...
— Почта есть?
— На столе.
В кухню вошел младший сын.

дальше