Тура не спросил, кто такой Кудреватых.
— Все согласовано... — заверил Вахидов. Водители других машин, ехавшие сзади, поняв, что произошло, съехали с шоссе — объезжали пустыню по бездорожью.
Тура увидел среди легковых мощный КРАЗ, крытый брезентом. Он быстро удалялся в направлении города.
— Вы наших дел не знаете... — Вахидов с сочувствием посмотрел на Туру. — Условия работы на комбинате очень трудные, поставлена задача дать людям прибавку к столу... — Он пригладил усы. — Витамины! Человек, ежедневно употребляющий в пищу рыбу, имеет меньше шансов получить такие болезни, как стенокардия, язва желудка, остеохондроз...
— Объясните мне механизм добывания витаминов... — попросил Саматов.
— Разве вам не звонили из горисполкома? Шалаев?
— Нет.
Показное терпение Вахидова лопнуло, снабженец «показал зубы»:
— Значит, он не считает вас тем человеком, до сведения которого это следует довести! — Вахидов снова сел за руль, включил магнитофон.
Послышались звуки того же модного шлягера.
— Уберите звук! — сказал Тура.
— А зачем? Мне нравится, — Вахидов прибавил звук.
— Выйдите из машины!
Вахидов улыбался.
Ни слова не говоря, Саматов рванул снабженца из машины и его же спиной закрыл за ним дверцу.
— Я сам. Сейчас... — Вахидов струсил. Нагнулся, выключил магнитофон.
— Откройте багажник!
— Пожалуйста, смотрите!
— Нет, я уж попрошу тебя самого все показать... — Саматов незаметно для себя перешел на «ты».
— Санкция прокурора у вас есть?
— В срочных случаях обходятся без санкции...
— Не открою. Ломайте.
Тура усмехнулся, с силой стукнул кулаком по багажнику.
Замок сработал. Крышка раскрыла нехитрую вахидовскую тайну. В багажнике лежало несколько осетровых. Нежная белая рыба, которую называют «красной».
— Откуда это у вас?
— Пожалуйста! — он снова полез в машину. — Вот накладная...
— У вас накладная без даты!
— Эта рыба была изъята у браконьеров, ее реализовали через столовую... Народ надо кормить! На то мы и организация, ведающая рабочим снабжением. — Вахидов включил зажигание. — Обидно! Проверяете как жулика! А моя фотография, между прочим, на городской Доске почета! Я — коммунист!
— Везите рыбу на Морской вокзал, в ресторан. Лейтенант Орезов приедет туда и организует сдачу...
— Хорошо... — Вахидов пожал плечами, полез в кабину.
— Ну и дела! — заметил Хаджинур, когда Вахидов отъехал, — пойдут разговоры...
— Кто такой Кудреватых, на которого он сослался?
— Это крупная фигура... — Они вернулись в машину. — Герой Соцтруда, депутат Верховного Совета. Директор Сажевого комбината... Он, конечно, вступится за своего снабженца... — Монолог старшего опера растянулся на несколько километров. — Дело не в этом. Случай с этим Вахидовым поставил вас на какую-то позицию... Понимаете? Теперь все его враги — ваши друзья, а друзья Кудреватых, даже если они вас не знают, — ваши враги...
Когда они вернулись в город, последние дневные лучи падали на крыши домов. Было тепло и сухо.
Милицейская машина проскочила знакомый уже призыв краской на стене с требованием расстрела браконьеру и убийце и въехала в центр.
Следы древней приморской культуры лежали на каменных двухэтажных зданиях.
Между домами тянулись кирпичные связки — назвать их заборами было неудобно — по силуэту что-то вроде римских акведуков, только без желоба вверху и значительно уменьшенные. Отверстия в них закрывали виноградные лозы.
— Вас к дому? — спросил Орезов у Туры.
— Да нет, пожалуй. Где сейчас можно поужинать?
— Только в ресторане.
— Давай.
Хаджинур заложил вираж по площади.
Недалеко от Морского вокзала Орезов затормозил:
— Потом позвоните дежурному, он пришлет машину.
— Разберемся!
Хаджинур уехал, а Тура прошел к Морвокзалу и вдруг почувствовал, что за ним следят. Он быстро свернул за угол, в переулок, и резко остановился. На улице никого не было. Тем не менее Тура услышал шаги. Краснорыжий человек в зеленой робе едва не налетел на него и резко замер, зато женщина в черном не рассчитала и буквально врезалась в него.
Тура узнал ее. Днем она тоже была вместе с Пуховым.
Они странно смотрели на него, словно хотели подойти и не решались.
Тура повернул к ресторану. У самого дома он снова увидел их. Краснорыжий в брезентовой робе и женщина обошли его и теперь шли ему навстречу.
На мгновение Туре показалось, что Рыжий остановил на нем свои светлые голубые глаза и даже готов что-то сказать или подойти.
Но сзади на улице послышались голоса.
— Эй, Серега! Пухов!..
Люди перетаскивали что-то тяжелое.
— Осторожно хватай! Разобьешь!
— Пухов!
— Иду! — выдохнул Рыжий, как-то странно взглянув на Саматова.
В ресторане людей было не очень много.
Тура обратил внимание на группу молодежи в центре. Это была все та же компания, что приезжала к браконьерам за рыбой, а потом заправлялась бензином за счет автобуса-катафалка. Ее душой был высокий громила, сын Баларгимова Мириш. Когда Тура появился, компания сразу обратила на него внимание.
Анна Мурадова сидела одна за боковым столиком. Саматов подошел к ней:
— Разрешите? Мой секретарь — Гезель — заочно меня уже познакомила с вами...
— Вы всегда знакомитесь заочно?
Тура пожал плечами.
— Это как придется.
— Садитесь, — милостиво разрешила она. — Должна признаться, что я тоже заочно знакома с вами. Вы ведь Тура Саматов, новый начальник водной милиции...
Тура сел.
— Мы действительно сможем здесь поужинать? Я с утра ничего не ел.
Она пожала плечами:
— Если честно сказать, я всегда боюсь этих душегубов с поварешками. Однако приходится рисковать.
На эстраде появились оркестранты. Зазвучала залихватская песня — из тех, что были когда-то популярны в Одессе. С откровенными двусмыслицами.
— Оц-тоц-перевертоц бабушка здорова...
У столика тотчас возник опухший толстый официант. Он спросил:
— Что будете есть?
— А вы нам дайте меню, — попросил Саматов.
— А зачем вам меню? У нас все равно есть только шашлык «Дружба».
— Тогда чего же вы спрашиваете?
— Так полагается. Шашлык «Дружба» будете?
— Будем, — обреченно согласился Тура. — Дайте нам четыре шашлыка «Дружба». Кстати, а почему «Дружба»?
Официант развел короткопалые ручки и показал на пальцах:
— Два кусочка свинины, два кусочка баранины, два кусочка говядины — дружба.
Анна засмеялась.
— Коньяка и минеральной воды! — крикнул Саматов ему вслед.
— О-о, — заметила Анна. — Вы начинаете весьма круто...
— Да нет! Месяц назад я еще не мог и подумать о том, что смогу сидеть в ресторане и вот так просто заказать коньяка и минеральной воды.
— Не забудьте про шашлык «Дружба»!
— И шашлык «Дружба» тоже!
Официант принес в графинчике коньяк, рюмки.
— Минеральной нет...
Тура разлил коньяк:
— За знакомство!
Тура выпил. Анна пригубила рюмку. Тура достал сигарету, с наслаждением глубоко затянулся.
Музыканты на эстраде лихо исполняли свою непристойную песню. Несколько девиц приплясывали на авансцене.
Внутренним взором Тура вдруг увидел прогулочный дворик на крыше тюрьмы, небо в решетку и себя вместе с другими зеками.
Анна прервала его воспоминания.
— Как вам наши места?
— Трудно сказать... — Тура вернулся к действительности. — Давайте поговорим о вас. Вас зовут...
— Анна, — ответила она, коротко взглянув на него. У нее оказались ярко-синие глаза.
— «Благодать»...
— Что? — удивилась она.
— Я слышал, на каком-то языке «Анна» — значит «благодать». «Благословение»...
Она усмехнулась.
— По-арамейски. — Она сделала паузу. — Это я для матери была «благодать». А для отца я была «святой день — пятница». На его языке «Анна» значит «пятница»...
— Это уже близко. Будем считать, что вы — благословение, данное в пятницу. Кстати, сегодня пятница. Вы учились в Москве?
— Не угадали. Я окончила Медицинский институт почти рядом с вами. В Ташкенте.
— Чего так далеко уехали и вернулись?
Она улыбнулась одними глазами:
— Да были разные события и обстоятельства... А кроме того у нас везде люди живут одинаково!
— Вы, как я понимаю, местная?
Анна кивнула:
— Да. Могу смело писать в анкете: родилась и умерла здесь... — Она махнула рукой. — Как сейчас принято говорить, я женщина с неустроенной личной жизнью...
Тура засмеялся:
— Ой-ой-ой! Что это вы так трагически?
— А-а! Женщина, которая до двадцати семи лет не успела это сделать, не живет, а зарабатывает себе пенсию...
— Вы здесь с родителями живете?
— Нет, — покачала Анна головой. — Я — одна. Мама умерла, отец уехал в Мары работать и не вернулся. Меня воспитал дядя. Он живет здесь недалеко.
В это время в подвыпившей компании неподалеку вспыхнул какой-то спор. Двое вскочили в намерении тут же немедленно вцепиться друг другу в глотку. Закричали пьяные женщины.
Тура хотел вмешаться, Анна остановила его:
— Не надо. Это — милиционеры. Сынки уважаемых родителей. Это их любимый способ обратить внимание на себя...
Официант принес тарелки с шашлыком, слабо украшенным соленым огурцом.
— Нет никаких овощей? — спросил Тура.
— Откуда они здесь возьмутся? — Он положил вилки и хотел удалиться, но Тура, сноровисто осмотревший вилки, тут же вернул его. — Мы просили свободные вилки. Этими же кто-то ел! Верни ему!
Официант унес вилки. По дороге он пожаловался все той же пьяной компании:
— Вилки, видишь ли, ему не нравятся...
Мириш Баларгимов подмигнул сидевшему рядом эстраднику, а официанту сказал многозначительно:
— Поменяй! Надо его уважить...
Официант сменил вилки.
— Шашлык жесткий, переперченный, острый, похожий скорее на любовь, на неразделенную любовь, — заметил Саматов.
Они выпили.
Тем временем оркестр грянул что-то уже совсем неприличное. «Золотая молодежь» из милиции хотела развлечься.
Друг Мириша Баларгимова — эстрадник, — не первой молодости, ничем не примечательный мужичок, заметно поддатый, принялся исполнять сольный танец.
Саматов и Анна не сразу заметили, как он приблизился к их столику. Теперь он танцевал почти рядом с ними. Жесты и па его были явно непристойны. Танцор искал скандала. Компания Мириша одобрительно следила за ним. В конце «танца» эстрадник как бы случайно сбросил со стола посуду. За что и был тут же наказан.
Опыт, приобретенный Турой в результате долгого пребывания в тюрьме, пригодился.
Секунда — и Саматов уже держал танцора крепкими, привыкшими к схватке руками.
Музыка смолкла.
Еще момент — и Тура мог свернуть обидчику шею. Но законопослушный гражданин уже брал в нем верх, Саматов тряхнул его с силой.
Этого оказалось достаточно. Эстрадник протрезвел. Подняв руки и бормоча извинения, двинулся прочь.
Ужин был испорчен. Тура и Анна поднялись.
— У меня предложение, — сказала Мурадова, — перенести наш ужин на другую дату и в другое место.
— Может быть...
Саматов оставил на столе деньги и вслед за Анной направился к выходу.
Все молчали, глядя, как они покидают ресторан.
У стола, где сидела компания Мириша, Саматов неожиданно остановился и на блатной манер отбил колено чечетки.
Анна обернулась, удивленно следила за ним.
Закончив па, Тура, так же ни на кого не глядя, спокойно, вместе с Анной, вышел из зала.
Предвечерние сумерки над морем разрезала сигнальная ракета, это шеф браконьерского Берега Баларгимов подал сигнал лодкам причаливать. Ракета ненадолго осветила пустынную прибрежную полосу, метеостанцию и рассыпавшиеся по песку сараи-»козлятники».
И снова прибытию лодок предшествовал далекий приближающийся рев моторов, словно в море разгонялся реактивный авиалайнер.
Браконьерское предприятие работало круглосуточно.
Залаяли собаки. Двое рыбаков потащили весы к месту взвешивания рыбы, поодаль, как и раньше, смирно жались оптовики-покупатели, перекупщики.
Прибывавшие лодки были загружены рыбой. Браконьеры глушили моторы, подходили к берегу.
Однако, оказалось, на этот раз за браконьерами следили.
Инспектор Рыбоохраны Сергей Пухов — рыжеволосый, в брезентовой робе, наблюдал в бинокль за происходящим. Потом он притянул ближе висевший у него на груди фотоаппарат с телеобъективом.
Теперь каждый щелчок затвора фиксировал на пленке происходящее. Стоп-кадры следовали друг за другом. Щелчок — и номер автомашины... Открытый для погрузки багажник... Человек с осетровыми рыбами рядом с машиной... Лодки... Лицо браконьера... Еще... Еще...
Он фотографировал, когда совсем рядом внезапно раздался чей-то голос:
— Вот он! А тебя предупреждали, Пухов!..
Пухов обернулся, но тяжелый сухой щелчок выстрела опередил его.
Инспектор упал сразу и уже не видел, как чьи-то руки подобрали бинокль, фотоаппарат...
Было еще рано.
Но Тура не спал. Он лежал без сна и снова переживал события многолетней давности: как наяву видел перед собой жену, слышал их последний ночной разговор.
— Может, все-таки уедем, Тура? — попросила жена. Утром она и сын должны уехать.. — Если не хочешь жить с моими стариками, можем идти работать по лимиту. Там сразу комнату дают. Я никакой работы не боюсь. Мы с тобой еще молодые, представляешь, как здорово — нам судьба еще одну жизнь предлагает... Я боюсь, Тура! Ты знаешь, я никогда не боялась, но сейчас мне страшно!
— Нет, Наденька! Ну, кто я там? «Бабай», «чурка»... Я умру от тоски...
— Без тебя мы не поедем! Или вместе, или никто!..
— Нет, ты поедешь! — крикнул он.
Неожиданно раздался стук. Стучали в дверь. Громко и требовательно.
Тура поднялся. Не сразу сообразив, где он, накинул халат, подошел к дверям.
— Товарищ подполковник! У нас ЧП, товарищ подполковник!
Тура открыл дверь.
Это был дежурный по милиции — долговязый веснушчатый лейтенант Веденеев.
— Инспектора Рыбнадзора убили! Пухова!

Труп Пухова лежал на песке. С него уже была снята одежда. Сильный, с белыми большими ногами человек. Чуть поодаль стоял брошенный мотоцикл с коляской.
Кроме Туры на месте происшествия были его оперативные сотрудники — и подвижный Хаджинур Орезов, и медлительный, тяжелый, с брюшком Бураков. Они помогали Анне Мурадовой. Легкая, в желтой импортной курточке, Мурадова проводила осмотр трупа.
Она прощупывала голову убитого, диктовала следователю:
— В задней части головы имеются два отверстия, предположительно, оставленные выстрелами из огнестрельного оружия... — Жесткие черные прядки падали ей на глаза, Мурадова то и дело откидывала их.
Следователь прокуратуры писал протокол, то и дело оглядываясь на труп, сверяясь с мнением Мурадовой.
Подошел Орезов, поманил Туру на берег. В песке валялась гильза. Тура присмотрелся и нашел еще одну, и рядом — старый металлический рыболовный крючок.
Рассвет был пасмурный, тяжелый. К тому же пошел дождь. Труп Пухова накрыли брезентом. Следственно-оперативная группа потянулась к видневшейся вдали метеостанции — грузным, осевшим по пояс в песок, домам, иссеченным зимними дождями, искромсанным ветром, оплавленным нещадным солнцем каменным баракам.
На фронтоне одного из них виднелись выложенные кирпичами слова «БАНК» и остатки выведенного густой масляной краской призыва:
«Все на выборы в Верховный Совет СССР!» С визгом раскачивалась на ржавых петлях дверь.
— Давайте сюда, товарищ подполковник! — позвал Орезов.
Тура подождал. К нему приблизился громадный лысый казах — Адыл, проговорил заплетающимся языком:
— Зачем ты приходил сюда... Ты — кто? Ты — чужой! Ничего не узнаешь! Ничего!..
Его тянула сзади за телогрейку женщина, наглухо замотанная платком — только быстрые глаза были видны сквозь щель, повторяя настойчиво-вкрадчиво:
— Спать, спать, спать тебе надо...
Еще цеплялся маленький старик-карлик Бокасса с черными усами.
— Молчи, молчи...
С ними был еще мальчишка. На шее у него висел маленький магнитофончик-»вокмен».
— Подойдите, — сказал Тура женщине.
Она отпустила Адыла, неуверенно шагнула вперед. Казах угрожающе накренился.
— Вы здесь работаете? — спросил Саматов.
— Да, уборщица я, — донеслось из-за тряпичного забрала.
— А это ваш муж? — он разглядел, в сущности, еще молодое, симпатичное лицо.
— Нет. Моего мужа нет дома...
— А этот? — Тура показал на казаха.
— А это? Он так... сосед... Вы не думайте, он человек хороший... — она слегка улыбнулась.
— А что же он пьяный с утра?
— Жалко ему очень... его... того... Рыжего... — и ее черные влажные глаза исчезли из амбразуры темного платка.
— Как же! Конечно, жалко! Браконьеры, сволочи! Вам всегда жалко мертвого рыбинспектора!.. — Это подошел Кадыров. — Это я, как начальник Рыбоинспекции, которого вы чуть не сожгли, могу лично подтвердить!
В это время пьяный напрягся и медленно проговорил:
— Не говори менту... ничего ты ему не говори...
— Вы за Пухова все здесь кровью харкать будете! — крикнул Кадыров. Он показал на женщину. — Это жена Мазута! «Мазут» значит «Икра»! Первый браконьер здешних мест. Мазута надо брать обязательно... Где он? Иди отсюда! Браконьерское семя!.. — крикнул он на мальчика с «вокменом».
— Мой отец никогда вам не попадался! — возразил мальчик.
— Ты молчи, браконьерский помет... Пухов, царствие ему небесное, жалел твоего отца, вот он и не попадался... Отплатили вы ему — полной мерой...
Неожиданно из проема глухого платка раздался женский неуверенный голос:
— Сережу все уважали... Ни у кого рука бы не поднялась...
— Ну да! Эт-то точно! — сердито рубанул рукой воздух подошедший Бураков. — У вас здесь рука не поднялась. Из Палестины террористы прилетели!..
Тура остановил его, обратился к женщине:
— Вы когда мужа последний раз видели?
— Дня три назад, — прошелестело почти неслышно из-под платка.
Тура спросил мальчишку:
— Где твой отец?
— Не знаю... Нет его...
— И он не знает, — кивнул Кадыров. — И Алия не видела... И никто не в курсе. Чисто — Сицилия!.. Ну-ка, открой нам его «козлятник»!
Женщина подняла руку.
— Да разве он оставит ключ! Вы же знаете... Ну! Никогда он ключа не оставит!
Показалась доктор Мурадова — ее желтая импортная куртка выделялась на унылом желто-сером фоне окружающего мира. Даже издали было видно, какая она еще молодая и гибкая.
— Два выстрела и оба смертельные, — сказала она. — С повреждением жизненно важных органов... Остальное покажет вскрытие...
Тура кивнул. Взгляд его остановился на подписи, сделанной на фронтоне здания.
— А почему — «Банк»?
— Так здесь и был банк. — Мурадова улыбнулась. — Настоящий банк.
— Банк — в пустыне?
— Здесь был город. Вот это все был город... — она широко обвела рукой вокруг себя.
Внезапно Тура поймал себя на том, что смотрит не на разрушенный город, а на нее, на Анну. Она тоже заметила это, отвела взгляд.
— ...Лет двадцать или тридцать назад... А когда стали перекрывать залив, кто-то придумал сэкономить средства... Ну, чтобы бут и камень не возить издалека — снесли город и вывезли на перемычку...
Из «банка» показалась жена Мазута:
— Подождите немного, скоро картошка сварится. Есть хлеб, плавленные сырки... — Извиняющимся тоном добавила. — У нас тут со снабжением неважно...
— Ага, — Кадыров снова вспылил. — Если бы ты нового начальника милиции не боялась, сейчас бы нашлась из заначки осетрина да икра малосольная...
— Откуда? Если бы что было, от всей души бы и предложила...
— А я бы плюнул на такое угощение! На этой осетрине, может быть, кровь Пухова! А я рыбу с кровцой терпеть не могу... — Кадыров отвернулся.
— Зачем же так? Может, кто и ходит на запрещенный лов... Но чтоб человека убить!..
Шофер и Орезов осторожно укладывали окоченевшее тело в задний зарешеченный отсек машины. Ноги не пролезали в дверцу, и Орезов заорал на шофера, пытавшегося силой затолкать их в узкий проем:
— Угомонись, дубина! Это наш товарищ, а не саксаул...
Шофер смущенно пожал плечами:
— Я ведь как лучше... А он все равно ничего уже не чует...
— Много ты знаешь, чует он или не чует, — зло бросил через плечо Орезов.
Он бережно взял сизую распухшую ступню Пухова и осторожно засунул его ногу в машину и захлопнул дверцу с затворным стуком.
К Туре, Анне и Орезову подошел невесть откуда взявшийся малюсенький человечек с усами, просительно сказал:
— Скажи, Хаджинур, начальникам — пусть я с Сережкой поеду... Я — маленький, места не занимаю, а ему одному, в ящике, не страшно будет... Все-таки, не один там будет... — На лице его плавала странная гримаса.
Орезов отодвинул его рукой от машины:
— Отойди, Бокасса, не путайся под ногами! Сказали ведь тебе, умер Пухов, не страшно ему больше... И один он теперь навсегда...
Карлик со своей страдальчески-веселой улыбкой тихо нудил:
— Не говори так, Хаджинур, дорогой... Сережка любил меня, друзья мы...
— Отстань, Бокасса, не до тебя, — отмахнулся от него и Кадыров.
— А кто такой Бокасса? — спросил Тура у Орезова. Орезов ответил:
— Блаженный... Тихий услужливый придурок... Фируддин... Люди подкармливают помаленьку, а он по всему побережью кочует...
Пришел Бураков, помахивая папкой с документами. Тура пропустил его первым в «рафик». Бураков влезал, сопя и кряхтя.
— Эх, елки-палки, грехи наши в рай не пускают, — сказал он, отдуваясь.
Кадыров зло засмеялся:
— Была б моя воля, я бы из милиции всех пузанов вышиб...
Бураков усмехнулся:
— Эх, джигит удалой, все-таки маловато у тебя власти! Тебе бы еще судебную и обязательно право наказывать самому — вот тут ты бы себя показал! Было бы на что полюбоваться...
— Не сомневайся! Порядок был бы!.. Поэтому не тебя, а меня они и хотели сжечь! Кстати, я думаю, — Кадыров взглянул на часы. — Кулиеву сейчас как раз и выносят приговор...
Народ в зале суда стоял. Огромное помещение было полно людей.
— Именем... Советской Социалистической Республики... — провозгласил председательствующий.
Людям в зале было плохо слышно.
— Тише! Тише! — раздавалось вокруг.
Подсудимый — остриженный наголо, со впавшими глазами был мало похож на черноволосого, с пышной прической парня, каким был в день ареста.
Умар Кулиев стоял в деревянном загончике, позади адвоката, окруженный солдатами в форме внутренних войск с расстегнутыми кобурами. По другую сторону стола председательствующего суда стоял прокурор в форме. На передней скамье виднелись родственники подсудимого — отец, мать, жена подсудимого — молоденькая женщина в черном, та самая, что несколько раз попадалась вместе с Пуховым на глаза Туре.
Отдельно — тоже в черном — стояли родственники убитого рыбоинспектора. Отец погибшего — старик с фотографией сына в траурной рамке на пиджаке — закрыл лицо руками.
— ...По совокупности совершенных преступлений... — читал судья. — С учетом особой жестокости и способа, опасного для жизни многих людей... Кулиева Умара...
Было плохо слышно.
— ...приговорил... к исключительной мере наказания — смертной казни, с конфискацией лично принадлежащего ему имущества...
Закричали женщины. Толпа качнулась. Конвой сразу же в зале суда надел на осужденного наручники.
— Вы что?! — крикнул Кулиев.
— Вам понятен приговор? — спросил председательствующий у осужденного.
— Вы — что?
Кто-то из доброхотов в зале засмеялся зло:
— Он человека убил! И еще спрашивает: «Вы что?!» — Мама! — крикнул Кулиев. — Отец! Успокойтесь... Вы же знаете...
Его уже уводили.
Во дворе перед отделением водной милиции стояло несколько машин. Около одной из них Саматов увидел уже знакомого ему Мириша Баларгимова — он кого-то ждал.
Тура Саматов вошел в здание, находившиеся в дежурке офицеры поднялись.
Дежурный — лейтенант Веденеев — доложил:
— За время вашего отсутствия, товарищ подполковник...
Саматов прервал его, показал на Мириша:
— Это к тебе? — Веденеев пожал плечами:
— Городская милиция! Как всегда! По шкурному делу! То каюту, то авиабилет...
Тура сказал:
— Объяви всем: больше этого не будет! Я запрещаю! Мы — транспортная милиция, а не транспортное агентство... А этому скажи — пусть идет в кассу!..
— Слушаюсь, товарищ подполковник!
Тура направился к себе, на второй этаж. На лестнице ему встретился давешний снабженец — Вахидов. Он клал в карман какие-то бумаги.
— Довольны, товарищ подполковник? — спросил он у Туры. — Ваше приказание выполнено. Рыбу сдал в ресторан. Копию квитанции отдал вашему секретарю лично для вас. На память.
Вахидов, приблизив лицо к Туре, с улыбкой сказал тихо:
— Ты человек чужой, временный. Я думаю, ты долго не задержишься. Тут и не таким рога обламывали, подполковник...
Тура ответил в тон:
— Запомни пословицу, Вахидов: когда бьют по рогам одну корову, ноют рога у всех коров. Будь здоров...
Поднявшись в приемную, Тура приказал секретарю:
— Гезель, найди Орезова... Пусть срочно позвонит.
— Сейчас, товарищ подполковник... — Гезель сняла телефонную трубку.
Ей нравилась ее роль секретаря при новом начальнике милиции. В кабинете все сияло, во всем чувствовалась женская рука.
Орезов позвонил уже через минуту:
— Спрашивали, товарищ подполковник?
— Срочно вызывайте всех, с кем Пухов мог иметь дело... Всех! Срочно...
— Понял.
— И всех, кто может знать, где сейчас находится Мазут.
— Вас понял. Товарищ подполковник! Веденеев — дежурный — просит трубку...
— Сейчас позвонили, товарищ подполковник! Еще труп! Опять в районе метеостанции! Доставлен в морг.
— Личность установлена?
— Рыбак! Сейфуллин... Несчастный случай на охоте, видно, влепил себе в лоб...
— Кто его доставил?
— Его родной брат. Он же и сообщил. Брат сейчас тоже в морге. Бураков уже там! Занимается!..
Тура взглянул на часы.
— Как только машина вернется, я тоже туда подъеду...
Дверь судебно-медицинской экспертизы открыла Анна Мурадова.
— Мне вас жаль, — сказал Тура. — Второй труп...
— Вы уже в курсе?
— Да, мне сказали.
— Я знала Сейфуллина. Хороший человек! Мы рядом жили. Я часто видела его и жену...
Они прошли в секционную.
На столе лежал закрытый простынью труп. Сбоку, у окна, негромко плакала женщина в черном, вдова убитого. Брат убитого — личность из тех, которые обычно не запоминаются, молча сидел рядом.
Тут же находился и Бураков. Он заканчивал писать.
Анна Мурадова откинула простыню с головы — лицо Сейфуллина было изрешечено дробью.
— Множественное попадание дроби... Выстрел в упор или с близкого расстояния...
— Вы подозреваете кого-нибудь? — спросил Бураков у вдовы.
Женщина заплакала, брат сказал только:
— Кого мы можем подозревать? Врагов у него не было...
— Когда он ушел из дома? — спросил Тура. Ветлугин-брат посмотрел на вдову, потом сказал:
— Вторые сутки...
— Он не говорил, куда уходит? Зачем? — спросил Тура. Ответила женщина:
— Я была на работе.
— Дети есть у вас?
— Двое. Они сейчас в пионерском лагере... — Она снова расплакалась.
Тура обернулся к брату:
— Где вы обнаружили труп?
— Недалеко от метеостанции...
— В воде?
— Да.
— А почему вы решили искать его там? — Мужчина задумался:
— Не знаю, словно подсказало что...
— Я возьму объяснения, товарищ подполковник... — сказал Бураков. — И приеду!
Тура и Мурадова вышли во двор. Анна вынула из халата сигареты, Тура чиркнул зажигалкой.
— Какой сегодня длинный день, — сказала она. — И конца не видно!
— У меня тоже. Даже шашлык «Дружбу» не поешь...
— Хотите напроситься на ужин?
— Хочу...
Она поколебалась.
— Хорошо. Принимается...
Коридоры водной милиции заполнили рыбаки — молодые и старые, но все одинаково загорелые, с обветренными лицами; громкоголосые, тяжелые, сильные.
В кабинете перед Турой сидел Багиров, видавший виды старик-рыбак. Отвечая Туре, он время от времени оглядывался на дверь, боясь, что его могут подслушать. Было заметно, что ему нравится играть с Турой в кошки-мышки.
— Я вижу, Багиров, вы не очень-то многословны, — заметил ему Тура.
— Браконьер — это профессия на всю жизнь... Когда человек на моем месте начинает разговаривать с милицией, язык у него становится длинным и извилистым, как Военно-Грузинская дорога... Этому меня шесть лет учили...
— И меня.
— Я слышал — говорили! А где освобождался?
— В Бутырках.
— Значит, стоит еще?
— Стоит. Даже новый женский корпус построили... За медпунктом.
— Правильно! Мне тоже говорили! — Бураков открыл дверь.
— Одну минуту, — сказал ему Тура.
Бураков понимающе кивнул головой. Закрыл дверь. Браконьер поймал взгляд Туры, пальцем поманил его ближе.
— Ты вечерком возьми машину да прогуляйся по берегу, где Рыжего подстрелили... Многое поймешь.
— А Мазут? — спросил Тура. — Где он может быть?
Браконьер с секунду смотрел на него, мигнул, сказал тихо:
— Ты съезди на Осыпной. К старику прокаженному — к Кериму. Может статься, что и Мазут там...
— Они дружат?
— Бывает...
Старик закончил шепотом:
— Прокаженный Керим все знает. Но я тебе ничего не говорил. И больше меня не вызывай. Все. Мне еще внуков поднять надо...
Он пошел к выходу. Дверь за ним еще не закрылась, как зашел Бураков. Он мельком внимательно взглянул на Туру.
— Что-нибудь новое?
Тура покачал головой:
— Нет...
— Я чего зашел, — начал Бураков. — Полковник Агаев звонил, просил выбрать время заехать к нему...
— Ясно.
Бураков помолчал, потом нерешительно сказал:
— Вы меня извините, Тура Саматович, я хотел совет вам дать. От души!
— Ну, говори...
— Вы здесь человек новый, а я вырос, всю жизнь здесь прожил. У нас здесь нравы дикие, и на советы людей вокруг полагайтесь осторожно, вы себе больше доверяйте.
Саматов покачал головой:
— Ну, так я и к твоему совету должен осторожно относиться.
— А вы и отнеситесь осторожно. Но я все-таки скажу. В Библии, — он ткнул в потолок, — записано: «Не будь слишком грешен, но и не будь слишком праведным...» Вы еще только появились, а уже нажили врага себе. И какого! Директора Сажевого комбината Кудреватых! Да это фигура союзного масштаба... Он в этих делах может вам помощь оказать! И какую! А вы остановили и обыскали машину его снабженца... Вахидова... Мы здесь охотимся за браконьерами, а не за начальством! Нам с ним все равно не справиться! Это я честно, по совести...
— И я тебе честно. Ты увидишь Кудреватых? Или будешь с ним говорить?
— Я с ним часто разговариваю.
— Передай, чтобы он шел к едреной матери. Со своей сажей. А с браконьерством я сам разберусь...
В дверях показался начальник Рыбоинспекции Кадыров.
— Последние новости. Умара Кулиева за поджог и убийство приговорили к расстрелу... Теперь эти твари поутихнут! Подыхать никому не хочется!
Вдова Сейфуллина стояла у окна в своей квартире и смотрела в пустой двор, в котором ее оставил одну погибший муж.
Квартира была маленькая, с дешевой мебелью, с домоткаными половиками. Над кроватью висели фотографии — ее и мужа. Портрет Сейфуллина был в траурной рамке.
Внезапно позади скрипнула дверь — кто-то шел по квартире.
Сейфуллина вздрогнула.
На пороге стоял Садык Баларгимов — глава браконьерской мафии Берега. Он выглядел весьма респектабельно, хотя и не без уголовного шика.
— Сашка не вернулся с охоты? — спросил он у вдовы. Она молча, с ужасом смотрела на него. Потом кивнула на траурную рамку вокруг портрета.
— Э-э... А я-то думал — он выплыл! Только не заявляется! Пьянствует где-нибудь... С радости...
Баларгимов прошел во вторую комнату, осмотрелся. На столе лежала тетрадка, рядом — ручка.
— На меня пишешь? — он кивнул на тетрадь. — Нашептали уже... Люди у нас такое наговорят — диву даешься.
— Это от детей осталось, — через силу выдавила Сейфуллина. — В пионерлагере они...
— Садись, сестра, — пригласил ее Баларгимов. И сам сел — на корточках. У стены. — Запомни. Вот как дело было... Мы с ним на охоту пошли. На качкалдаков. Ночь, а оба пьяные, с ружьями. И перевернулись... Ружье у него ударилось о лодку и выстрелило... — Баларгимов поднялся, прошел по комнате. — и говори, если хочешь здесь жить. А не нравится — езжайте к себе. Никого не держим. Страна у нас большая, все равно вы чужие тут. И о детках своих подумай. Как бы с ними чего не случилось. А то овдовеешь ты, сестра, еще раз — и окончательно. На... Тут на первое время. На расходы... — Он бросил на стол толстую пачку денег.
Дачи, в которых жило руководство области, были окружены забором. У ворот дежурил работник милиции. За воротами стояли уютные двухэтажные коттеджи, утопавшие в зелени.
Тура и Агаев разговаривали за столом в светлой огромной гостиной. Из нее вело несколько дверей. Жена Агаева — из жен, главная обязанность которых — состоять при муже; — придвинула ближе к Туре стол на колесиках.
— Пожалуйста, Тура...
Агаев налил чаю в пиалу, подал Туре.
— Прошу тебя... — Он продолжал прерванный женою разговор. — Сложность в том, что здешние люди — рыбаки. Аллах разрешил употреблять рыбу в пищу, а значит, и рыбную ловлю. Сейчас мы им запретили это, а сами не обеспечили их никакими продуктами. Ты видел, что у нас в магазинах... Пустые полки... Мы делаем их преступниками, сажаем... А они по-своему выполняют продовольственную программу...
— Ты совсем Туру заговорил... — улыбнулась жена Агаева. — Берите сладости, Тура. Здесь изюм, орешки...
— Мы сейчас, Лора... — отстранил ее Агаев. — И, конечно, Рыбоинспекция в очень тяжелом положении. Раскрыть убийство Пухова будет очень трудно!.. Браконьерский промысел носит организованный характер. Берег и море поделены между шефами лодок...
— Целое браконьерское производство...
— Государство в государстве. А во главе стоит хозяин Берега. Обычно с богатым уголовным прошлым. Он железной рукой наводит порядок...
— И высокое начальство знает об этом?
— Безусловно! Вот погоди, скоро они соберутся тут на мой юбилей...
— По-моему, он у тебя осенью.
— Юбилей — когда к тебе собираются самые достойные люди...
— Ты ждешь много гостей?
— Будешь ты! Замминистра — генерал. Он здесь раньше работал. Обстановку нашу знает... Приедет Первый и его люди... Ну, облисполком, городские власти...
Раздался звонкий детский голосок в дверях — и Тура уже подхватил вбежавшую в комнатку девочку.
— Как дела? — он посадил ее на колени.
— Нормально...
— Ты помнишь дядю Туру? — спросил Агаев. — Помнишь, как он вытащил тебя из воды...
— Ну где же девочка помнит! — вступилась Лора. — Ей и трех лет не было!..
— Ты знаешь.. — Тура прижал к себе ребенка. — Мне иногда жаль твоего папочку! Он играет в очень серьезные игры...
— Обстоятельства принуждают... — ответил Агаев, нагибаясь, чтобы взять дочь у Туры. — Иди, я тебя потискаю...
— Ну, папочка, не надо... — девочка шутливо уклонялась от отцовской ласки, которой в действительности была рада.
Тура вспомнил своего сына — Улугбека, возню, которую они всегда затевали, когда Тура появлялся дома.
— Я надеюсь, Тура, с твоим приездом у нас теперь не будет проблем с раскрываемостью, — заметил Агаев, отпуская дочь. — Профессионалов-розыскников тут в водной милиции сроду не было! Поэтому, если тебе будет нужна помощь, я подключу из областного управления. Только скажи!
Тура поднялся, собираясь идти.
— Я задержал тут снабженца Сажевого комбината Вахидова, — сказал Тура. — Мне передали, что директор жаловался на меня в обком...
— Задержал и хорошо... Закон для всех одинаков, главное... — Агаев показал сжатый кулак, — поддерживать друг друга. Тогда нам никто не опасен.
Были уже сумерки.
Тура и Анна шли от помещения экспертизы к машине.
— Вы, наверное, моих сотрудников хорошо знаете? — спросил Тура.
— Да. Во всяком случае, много лет, — она замедлила шаг, помолчала мгновенье, и быстро подняла на Саматова взгляд. — Все они мои добрые знакомые...
— А Сергей Пухов был тоже вашим добрым знакомым? — спросил Тура.
— Конечно... Хотя мы общались очень мало... Все свободное время Пухов проводил со своими мальчиками... Он был замечательный отец... А почему вы спрашиваете?
Тура открыл дверцу, посадил Анну в машину. Сел сам. Вспыхнули фары. Машина тронулась.
— У меня такое чувство, что за несколько часов до гибели Пухов хотел со мной встретиться...
— С вами? — она смотрела широко раскрытыми, как ребенок, глазами.
— Он ходил за мной, но каждый раз что-то ему мешало. С ним была женщина...
— Женщина?! С Сережей!..
— Да. Это молодая женщина. Почти подросток. В черном...
— Это могла быть жена или подруга погибшего рыбака. Их тут много. И все в черном. Но почему вы не посоветуетесь с подчиненными? Вы им не верите?
Машина остановилась. Они вышли, стали подниматься по лестнице.
Тура вернулся к прерванному разговору.
— Я обязан им верить, — пожал он плечами. — Мне вместе с ними работать. Но я думаю, что, по меньшей мере, один из них предатель...
— Предатель?! Почему?
— Пухов не открыл свою тайну местной милиции, потому что не доверял им. Значит, и я не имею права ее разглашать...
Анна вынула ключ из сумочки, обернулась к Туре, спросила в упор:
— Но почему вы доверили ее мне?
— Я почти никого здесь не знаю. Кроме вас...
Она неуловимо легко провела ладонью по его плечу:
— Вы и меня совсем не знаете...
Тура попробовал отшутиться:
— Может потому, что вы не офицер водной милиции...
Брови у нее взлетели.
Тура добавил серьезно:
— Я вас чувствую...
Анна открыла дверь, они вошли в переднюю. Тут же вспыхнул неяркий свет. Перед собой в зеркале Анна увидела близко лицо Туры — он стоял позади нее, помогал ей снять куртку. Анна повернулась к нему. Их губы оказались рядом...
С минуту, а может, всего с секунду они стояли, прижавшись, — покорные, даже печальные перед стихией, которая ими теперь распоряжалась. Тура выключил лампу, теперь в комнату проникал лишь свет фонаря за окном.
Потом они лежали молча. Лицо Анны уткнулось в грудь Туре.
— Почему ваша жена не приехала вместе с вами? — спросила Мурадова.
Тура на секунду внутренним взглядом увидел Надю — как видел в последний раз в аэропорту, когда она и Улугбек убегали от агзамовской банды.
Он сказал как можно спокойнее:
— Не смогла. Если говорить точнее, моей жены нет в живых. Ее убили. Вместе с сыном.
— Простите, — ее лицо выражало искреннее сочувствие. — Я не знала... Не будем об этом!
Но он еще видел себя, как бы со стороны, когда он вышел из кабинета генерала и в коридоре УВД ему сообщили страшную новость про Улугбека и Надю.
Водоохранное судно «Александр Пушкин» шло по изумрудно-зеленой воде. Ветер стих. Повсюду виднелись колонии водорослей, вырванных ночным штормом.
В рубке, рядом с высоким белобрысым парнем — капитаном Мишей Русаковым — стоял Тура.
— Далеко Осыпной? — спросил Тура. А? Товарищ капитан дальнего плавания...
Русаков не дал договорить:
— Я не дальнего плавания, я малого плавания... Только любой вам подтвердит... — Миша Русаков засмеялся, мазнул ладонью по белым смешным усам, подчеркивающим его молодость, — кто у нас здесь на Хазарском море не плавал, тот не моряк. У нас здесь четыре сопли на погон зазря не получишь, — показал он на свои узкие погончики, пересеченные сломанными золотыми полосками нашивок.
— А я нисколько и не сомневаюсь, — сказал Тура. — Просто для меня всякое плаванье — дальнее. Признаюсь честно, я степняк.
Вокруг до самого горизонта морское поле было сплошь изрыто бороздами... Тысячи оттенков зеленого и синего переливались, переходили один в другой. Они шли по гребням волн. Еще больше появилось водорослей, они были другого цвета, чем у побережья.
— Я тоже — степняк... — заметил Русаков. — А стал моряком. Женился на Гезель и остался...
— На нашей Гезель?
Русаков улыбнулся:
— Сейчас сына жду...
Далеко в море показался белоснежный паром. Высокий, с обрезанной напрочь кормой, паром был похож на гигантский утюг — из старых, с круглыми дырочками по бокам, заправленных древесным углем.
Сбоку, огибая паром, проскочила с высоко задранным из воды носом моторная лодка, звук ее двигателей рассек воздух. Позади надвое распалась высокая волна.
— Наверняка браконьер, — объявил Русаков. — Ходил, калады проверял... Но подходить бесполезно...
— Точно, — авторитетно заметил поднявшийся в рубку вместе с Хаджинуром Орезовым Кадыров. — В море браконьеру видно издалека. Если лодка идет к нему — значит, рыбоинспекция. Браконьер к браконьеру никогда не плывет. Сразу весь улов на дно. Подъезжай, инспектор!
— Вон и Осыпной... — Хаджинур взял у Миши Русакова бинокль. — Керим встречает нас...
Он передал бинокль Саматову. Тура не сразу разглядел песчаную косу слева, деревянный домик и рядом цистерну.
— Он действительно прокаженный? — спросил Саматов, возвращая бинокль. — И никогда не выезжает с острова?
Кадыров ответил:
— Я его в городе лет десять не видел.
— Так и живет один?
— Насколько я помню. Ни жены, никого. Из Кызыл-Су раз в неделю придет лодка — привезут воду, хлеба, иногда овощей. А он им — рыбы, раков. А то браконьеры пожалуют. Он им наживку — кильку. Сети чинит. Молчаливый старик, обходительный. Сейчас сами увидите! — Стоп! А это кто? — Хаджинур повел биноклем. — Мазут собственной рожей! Клянусь! В лодке...
— Что за лодка? — вскинулся Кадыров.
— Летняя. С двумя моторами.
— Миша! — взмолился Кадыров. — Только не упусти! Хаджинур! — Кадыров сорвал с себя куртку, бросил на палубу. — Я размажу его по стене за Сережу! Только б не упустить!
Мазуту на вид было лет тридцать пять. Браконьер был длиннорук, ловок, с копной жестких черных волос и чуть сваленным набок носом. На нем был изрядно потрепанный армейский бушлат, старую шапку-ушанку он держал в руке. Браконьер и не пытался бежать.
Старик Керим стоял рядом, у деревянного помещения с надписью над входом — «Госзаповедник. Застава «Осыпной».
Старик-прокаженный был высокого роста, худой, со старческой безысходностью в глазах. Он молча поздоровался, но с места не сдвинулся.
Саматов сделал несколько шагов к помещению, но какой-то шум позади заставил его обернуться.
За его спиной Кадыров и Хаджинур в одну секунду опрокинули браконьера на землю и с остервенением, молча стали избивать его.
— Назад! — Тура бросился между ними, с силой отшвырнул обоих.
Старик-прокаженный смотрел на происходившее отрешенно, Миша Русаков — со стыдом и любопытством.
Драка прекратилась так же мгновенно, как и началась.
Контора заповедника, которую Тура выбрал для разговора с Мазутом, представляла собой запущенное небольшое помещение. Половину его занимал грубо сколоченный стол с двумя длинными лавками. Больше в помещении ничего не было.
Хаджинур и Кадыров были тоже здесь.
Лицо браконьера заплыло пока еще только розоватым пятном. Кадыров и Хаджинур сидели, не глядя по сторонам. Мазут достал сигарету, он делал вид, что ничего не случилось.
Тура достал лист бумаги, протянул ему.
— Можете написать о том, что произошло. Я — свидетель.
— Нет! — Мазут покачал головой. — У нас свои дела!
Тура обернулся к Хаджинуру и Кадырову.
— Это безобразие!
— А стрелять в рыбоинспектора — не безобразие? Убить человека! Сирот оставить!... — жутко закричал вдруг Кадыров. — Мы ведь с ними как? «Обнаружив факт нарушения правил... — он кого-то копировал. — «Я, рыбоинспектор такой-то...» Будто он стоит передо мной — руки по швам! А они ведь стреляют! И не думают «представляться»! У-у, гад! На Осыпной приплыл! Думал, не найдут!
— От кого я должен скрываться?! — Мазут, за неимением платка, вытер окровавленное лицо меховой опушкой ушанки. — От тебя?!
— Оделся по погоде, тварь?! — Кадыров готов был снова броситься на него и едва сдерживался. — А когда в Пухова стрелял, тоже в этом был?
— Мне в Рыжего нечего было стрелять! Пухов мне первый друг был...
— Выходит, он к тебе шел в ту ночь?
— Может быть...
У Мазута погасла сигарета, он вытащил спички.
— Припекло! — не отставал Кадыров. — Лодка и та полна окурков! Смотри, спалишь!.. Опять без лодки будешь!
— Если ты не спалишь! — Мазут деланно рассмеялся, чиркнул спичкой. Лицо его пылало. — Никто не спалит!..
— Бесхозные орудия лова разрешено уничтожать!
Тура прервал их, спросил Касумова:
— Где ты был ночью три дня назад? Хаджинур, записывай...
Касумов сказал:
— Не знаю. Забыл. Кто убил Пухова, тоже не знаю.
Хаджинур записал, протянул бумагу Касумову.
— Теперь распишись, — сказал Тура.
— Расписался.
— А теперь снимай моторы с лодки, — вскочил со стула Кадыров. — Они тебе больше не понадобятся. Сейчас поедем в Восточнокаспийск! — Они стояли друг против друга. — И там потолкуем!
— Все! Он свободен, — сказал Тура. — Можешь идти. Когда понадобишься, мы тебя вызовем.
Орезов и Кадыров стояли в недоумении — никто не ждал такого поворота событий и, в первую очередь, сам Мазут.
— Могу ехать прямо сейчас? — Мазут на секунду окунул лицо в ушанку, убрал ее, взглянул на Саматова.
— Можешь.
— Спасибо.
Ни на кого не глядя, браконьер прошел к дверям. Через минуту раздался гул спаренных моторов. Едва Мазут уплыл в помещение вошли Миша Русаков и Керим, они слышали весь разговор.
Русаков принес с судна завернутые в скатерть хлеб, консервы и другие продукты, сложил на стол.
— Это вам, отец...
Прокаженный поблагодарил, сел отдельно. У него оказалась массивная даже для его крупной головы — тяжелая нижняя челюсть. Он что-то жевал, по-стариковски, задумчиво, глядя куда-то в стену.
— Зря вы его отпустили, — сказал Кадыров. — Они теперь договорятся, кому какие дать показания. Вы их еще не знаете...
— Если хотят человека допросить, то ему нельзя перед этим бить морду... Потому что это уже не допрос, а нечто другое! И все показания после этого лишены, фактически, силы!
Представитель частного капитала на восточном побережье — хозяин «Парикмахерской Гарегина» — стоял у дверей своего заведения на фоне выведенной краской надписи во всю стену соседнего дома: «Смерть убийце Умару Кулиеву!..» Гарегин стоял в той же позе, исполненной величия и трагизма, что и накануне.
— Так проходит слава мира... — грустно сказал он, глядя куда-то поверх головы Саматова.
Тура хотел обернуться, но парикмахер неверно истолковал его движение, взял под руку со словами:
— Входите, входите... У вас нет выбора. Надо же искать убийцу Пухова! А ищут обычно или поздно вечером, или ночью, или на рассвете... Ведь так?
— Гарегин Согомоныч, может быть, вы перейдете к нам на работу? Такие детективные способности... — заметил Тура.
Наемник капитала был не склонен шутить.
— Нет-нет-нет! Мое призвание — работать здесь. А вы, спасибо вам, первый человек, который называет меня здесь правильно. Все остальные дикари зовут меня Георгин Самогоныч...
Тура посмотрел на часы, провел рукой по лицу. Мелкая колючая щетина покрывала подбородок.
Они зашли в его белую мазанку. Гарегин усадил Туру в кресло, обвязал хрустящей, чистой белой салфеткой, намылил лицо горячей душистой пеной и начал колдовать бритвой.
— ...Кроме того, я бы, например, не мог работать в обычной милиции. Но в водной?! Пожалуйста. В рыбоинспекторы я бы никогда не пошел! — клубился над Турой голос Самогоныча. — Саттара Аббасова убили и сожгли. — Он кивнул на видневшиеся на стене строчки. — Теперь вот Пухова... А в водную милицию я пошел бы... Там, слава Богу, пока никого не убивали. Но у них свои проблемы... Операция «Невод»! Ловить браконьеров! Такое тут скоро начнется! Как на войне... Автоматы, вертолеты, катера... Самое главное, что все равно никого не поймают. А если и поймают, то только мелкую сошку. Я не знаю, как это там у них выходит, но крупная никогда не попадается... Может быть, с вашим приходом... Не знаю! Хотя на ваш счет ходят слухи... Конечно, вы меня извините. Я все хочу спросить — кто вас стриг? Какой парикмахер?
Тура вспомнил:
— Был один. Большой мастер!..
Орезов крикнул:
— Выходите! Серегу Пухова везут...
Все высыпали на балюстраду, на соседних балконах появились жильцы. Внизу хлопнула дверца машины — это под руководством Буракова в «газон» садилось несколько милиционеров с карабинами. Бураков был в форме.
За забором, на улице, протяжно запела труба. К первой трубе присоединилась вторая.
Тура садился в «Ниву», когда в милицейский двор въехала черная «Волга», в которой сидел полковник Агаев.
Агаев позвал:
— Тура Саматович...
Тура пересел в «Волгу».
Похороны Пухова были многолюдными. Милиция, в том числе и Мириш Баларгимов, инспектора рыбнадзора. Много женщин в трауре. Мурадова тоже была здесь. Особняком стояла группа хорошо одетых мужчин в стандартных костюмах-тройках, с депутатскими значками. Руководители области.
Агаев и Тура направились к ним. Увидев приближающихся милицейских, один из стоявших — крупный мужчина с депутатским значком и Золотой Звездой Героя — демонстративно отошел.
— Кто это? — шепотом спросил Тура у Агаева.
— Кудреватых. Директор Сажевого комбината... — Объяснил Агаев. — Он злится на тебя из-за своего снабженца. Не обращай внимания. Сейчас я представлю тебя Митрохину... Первому...
Первый — сухощавый, с жестким энергичным лицом, в очках с металлической блестящей оправой и чистейшей воды линзами — увидел их, сделал движение навстречу. На нем был строгий костюм с депутатским значком.
Подполковник Агаев представил своего друга:
— Подполковник Саматов, начальник отделения водной милиции.
Митрохин протянул руку.
— Значит, не успел ты приехать, а уже серьезное дельце тебе подкинули?
— Да, есть...
— Хороший был парень! За год второй рыбоинспектор погибает! Перед этим был зверски убит и сожжен Саттар Аббасов... А почему? — Первый заговорил убежденно и резко, словно у себя, на бюро обкома, среди секретарей, принимавших любое его слово. — Потому что нет у этих людей защиты! Ни правовой, ни социальной. Ни прав, ни оружия! А суда? Да на судах по регистру вообще нельзя выходить в море. Я-то знаю! А против них флотилия быстроходных пиратских лодок, оснащенных японскими современными моторами «судзуки». Спаренными, а то и учетверенными... Море перегородили огромным частоколом калад. Десятки тысяч крючков. Катера рыбнадзора встречают с автоматами...
Стоявший рядом прокурор области Довиденко — высокий, властный, с пепельным от долгого сидения за бумагами, недовольным лицом, словно сделанным из папье-маше, вставил:
— Недавно они обстреляли вертолет Рыбоинспекции... Как бороться?
Митрохин не дал себя отвлечь. Продолжил:
— Сверху одни обещания! Народ устал ждать, устал бояться... Дело это — об убийстве Пухова — политическое! Убийцу надо найти во что бы то ни стало...
Тихая траурная музыка оркестра стихла и чей-то звонкий голос прокричал:
— Траурный митинг разрешите считать открытым...
Митрохин прервал себя:
— Мы еще поговорим... — Вместе с другими руководителями области направился к могиле.
— Слово имеет начальник Восточнокаспийской морской инспекции Рыбоохраны Кадыров... — прокричал тот же срывающийся голос. Замолчал.
На холмик у могилы поднялся Кадыров:
— Я не умею говорить на похоронах... Пусть земля горит под ногами у этих подлых нарушителей закона, поднявших теперь еще и руку на человека... Только за первый квартал этого года коллектив районной инспекции, душой которой был Сергей, изъял десятки километров красноловных сетей, калад — этих варварских средств пиратского лова... Пятьсот сорок рыб осетровых пород на сумму свыше ста тысяч рублей... Спи спокойно, дорогой Сережа! Дело, за которое ты отдал свою жизнь, мы доведем до конца...
Туру кто-то окликнул сзади:
— Саматов...
Начальственного вида мужчина — лысый, с профессорской бородой «клинышком» — снисходительно протянул мясистую руку.
— Зампредисполкома Шалаев... Ты Советскую власть уважаешь, дорогой?
— Конечно, — Тура развел руками.
— Что-то не заметно. Облисполком без рыбы сидит. С осетринкой... Что?.. Никого в последнее время не задержали? Уже недели две не было в заказе.
— Нет, по-моему, — сказал Тура. — Не слыхал.
— Видимо, мимо тебя проплывает, — посетовал он. — И икорка, и красная рыбка... Я знаю: в восьмой магазин сдали вчера на Шаумяна... Ты смотри, не давай им тебя отстранить от кормушки...
— А кто сдал? — спросил Саматов.
— Это ты должен знать, — зампред засмеялся. — Кто у нас начальник водной милиции? Ты или я? Ты отвечаешь за борьбу с браконьерами — ты и смотри! — Шалаев двинулся сквозь толпу.
На холмик у могилы поднялся следующий оратор — странный бородатый человек:
— ...Он любил все живое, не только рыб. Он любил повторять: «Каждая нация перед лицом мира несет ответственность за сохранение природы...» Прощай, Сережа... — В конце он расплакался.
Жена Пухова — русая, в черном плаще с черной косынкой, маленькая женщина тихо всхлипывала, по обеим сторонам ее стояли похожие друг на друга, такие же рыжеволосые, как убитый Пухов, мальчики лет восьми — чисто и скромно одетые. На лицах детей было полное непонимание происходящего, а еще желание делать все, как хотят старшие.
В толпе провожавших в последний путь убитого инспектора было много вдов. Саматов увидел еще вдову только что погибшего Сейфуллина, она стояла рядом с Анной Мурадовой.
Анна и Тура обменялись кивками. Потом Бураков негромко отдал команду.
Сухой треск выстрелов согнал несколько птиц с окрестных памятников.
Оркестр сразу перешел на бодрый марш.
Ритуал похорон был давно отлажен.
Мужчины забросали могилу землей. Вдова Пухова, его дети, другие женщины в черном бросили по нескольку комьев земли.
Впереди, за памятниками, Тура увидел браконьера Мазута, тот стоял рядом с женщиной в черном. Лицо ее Туре не было видно. Браконьер что-то говорил женщине. Она обернулась. Касумов указывал женщине на Туру. Тура узнал ее: это была та женщина, которую он видел вместе с убитым Пуховым.
Тура обернулся к стоявшему позади него Орезову:
— Кто это? Впереди, рядом с Мазутом?
— Та? Это Верка. Жена Умара Кулиева, которого приговорили к расстрелу... Я, пожалуй, посмотрю за ними...
У маленькой проходной висела вывеска: «Учреждение МВД № 1/25».
По забору, надставленному рядами колючей проволоки, по «автозаку», стоявшему рядом с воротами, по зеленой форме охраны безошибочно угадывалась местная тюрьма, или иначе — «следственный изолятор».
Вышедший из проходной человек в зеленой форме с потрепанным портфелем отдал честь вахтеру и быстро двинулся по тротуару в сторону ближайшего перекрестка, где шумел небольшой восточный базарчик.
У базарчика человека в зеленой форме ждал Мазут. Он стоял напротив ларька, торговавшего магнитофонными записями. Рядом был припаркован мотоцикл браконьера.
По другую сторону перекрестка, у магазина «Ткани», волновалась и беспокойно оглядывалась Верка — жена приговоренного к расстрелу Умара Кулиева.
Человек в зеленой форме, не глядя по сторонам, двинулся между рядами продавцов, торговавших сухофруктами.
Заметив его, Мазут оставил мотоцикл, направился в тот же ряд, навстречу.
Они поравнялись где-то посредине, где было больше всего покупателей.
Мазут спросил:
— У вас закурить найдется?
Человек незаметно огляделся, достал портсигар, открыл его, протянул Мазуту.
В одной половине портсигара лежали несколько сигарет, в другой — две отдельно.
— Я возьму эти две? — спросил Мазут.
— Конечно.
Он кивнул головой.
Мазут сунул сигареты в верхний карман и сразу прошел дальше. Человек в зеленой форме, как ни в чем не бывало, повернулся к прилавку с курагой.
Верка у магазина «Ткани», увидев Мазута, углубилась в ближайшую от нее улицу, Мазут уже хотел следовать за ней, но внезапно заметил Мириша Баларгимова. Тот что-то говорил по рации, показывая в сторону Мазута.
Не дожидаясь других действий со стороны Мириша, Мазут бросился назад, к мотоциклу. Включил зажигание, вскочил в седло, дал газ...
Тура был у себя в кабинете, когда ему неожиданно позвонил полковник Агаев.
— Можешь сейчас заехать? Мне не хотелось бы говорить по телефону.
— Сейчас буду.
Тура сложил бумаги в сейф, закрыл его, вышел в приемную.
Его образцовый секретарь Гезель поправляла в это время цветы на столе.
— Что мне отвечать, товарищ подполковник, если вас будут спрашивать?
— Я в областном управлении, у Агаева...
— Хорошо.
— Да! Вот еще что... Гезель! У меня к тебе просьба... Ты знакома с женой Умара Кулиева, осужденного браконьера...
— Конечно! Я училась с ней!
— Ты можешь меня связать с нею так, чтобы об этом никто не знал?
— Это очень легко! Она недавно приходила ко мне. Вас не было... Долго сидела, рассказывала про Умара... Она ведь и Умар еще с пятого класса... Гезель покраснела. — Как муж и жена...
— Мне надо с ней поговорить!
— Не знаю. У нее билет в Москву. Едут хлопотать в Верховный суд... Как раз сегодня...
— Тогда, как только она вернется...
Машину Тура припарковал у областного управления. Быстро взбежал по ступеням.
Друзья сидели в просторном светлом кабинете Агаева в уголке за журнальным столиком — Агаев и Тура.
Объясняя ситуацию, Агаев был максимально предупредителен и ровен, как всегда, в отношении Туры — человека, спасшего когда-то самое дорогое и близкое ему существо — двухлетнюю дочь.
— Задержан Мазут... Прокурор области настоял... — объяснил Агаев. — В тайнике, рядом с его «козлятником», вблизи метеостанции, обнаружили пистолет и патроны... Там же нашли бинокль и фотоаппарат Пухова... Такие дела. Я решил, что лучше будет, если ты узнаешь обо всем непосредственно от меня...
— Разрешите? — секретарь внесла на подносе чай, печенье, сахар, постелила перед каждым салфетку, поставила чашки с блюдцами.
— Спасибо, Тамара... Кудреватых — директор Сажевого комбината... У нас ведь все мнят себя крупными специалистами по борьбе с уголовной преступностью... Уже звонил Первому, катит на тебя бочку. Но ты не бери в голову. Ты новый человек тут! Мало ли что случается... Пей! — Агаев разлил по чашкам чай.
— И где сейчас Мазут? — Тура осторожно взял свои чашку и блюдце.
Все в кабинете Агаева было утонченное, подобранное со вкусом. Вот и эта посуда... Часть дорогого сервиза...
— В Красноводске. В следственном изоляторе. Довиденко решил отправить его отсюда подальше.
— Он арестовал его?
— На четырнадцать суток...
— Интересно, откуда к Довиденко поступили сведения? — спросил Тура.
— Я с ним не разговаривала. Вообще, мы не очень ладим. Ему бы только подмять нас под себя... Скорее всего, был анонимный звонок...
Саматов допил чай и рывком поднялся.
— Я еду в прокуратуру.
— Ничего, Тура, — Агаев проводил его в приемную. Офицеры, ждавшие в приемной, сразу поднялись при их появлении.
— Скоро тебе будет легче. По моим сведениям, тебе дали зама. Он уже едет.
— Зама? — переспросил Тура. — И кто он?
— Твой земляк напросился. Силов. Майор Силов. Знаешь? Как он?
— Силов? — На душе у Туры потеплело. — Хороший мужик...
К прокурору области Саматова в кабинет не впустили — попросили подождать.
Тура с минуту хмуро ходил из угла в угол, потом решительно направился к двери.
— Туда нельзя! — пискнул помощник за столом. Но Тура был уже у областного прокурора.
Как и перед тем, на кладбище, Довиденко выглядел недовольным, весьма высокомерным.
Прокурор находился в кабинете один. Он хмуро взглянул на вошедшего.
— У меня нет сейчас времени разговаривать... Зайдите к кому-нибудь из замов. — Подумав, он добавил: — экспертиза подтвердила: Пухов убит из пистолета, который изъяли в тайнике у Мазута. Скажи спасибо. Сейчас бы вы бегали, как бобики...
— Меня интересует только: от кого был сигнал?
— Аноним позвонил. Из автомата, — он поднялся, позвонил секретарю — тот сразу вошел. — Я в обком...
Довиденко вышел, оставив Туру в кабинете.
Машину Тура вел сам, рядом сидел Хаджинур.
Серое, затянутое низкими облаками небо неслось им навстречу. Степь вокруг проживала свой самый счастливый — медовый месяц, вся она была темно-зеленой, покрытой фиолетовым цветом верблюжей колючки.
Впереди показалась метеостанция.
— Вон козлятник Мазута, — показал Хаджинур.
Они подъехали. Прибитые «заподлицо» доски образовывали глухой забор, достаточно высокий. На калитке висел замок. От метеостанции к «козлятнику» тянулись электропровода.
— Сделано фундаментально, — заметил Тура.
Их успели заметить. От метеостанции потянулась делегация: жена Мазута, малюсенький, смуглый до черноты человек — Бокасса, которого Тура уже видел во время осмотра трупа Пухова, знакомый тоже казах в галифе — Адыл, он и сейчас был выпивши. А, может, так и не протрезвел с того дня... Мальчик в коротких шортах с маленьким магнитофоном на шее и еще много детей — мал-мала-меньше.
— Начальник, ну, как там он? — спросил Бокасса, крохотный «мальчик-дедушка». Он вел рядом велосипед. — Живой? — На лице его плавала та же, что и в прошлый раз, когда Тура увидел его впервые, странная гримаса — то ли печальная улыбка, то ли счастливый плач. — Как? Как? — он наступал с беспечной опасной шуткой сумасшедшего, и Хаджинур принужден был ответить ему:
— Отойди, Бокасса, не путайся под ногами!
Карлик тотчас же забыл о своих вопросах. Он присоединился к детям, став между мальчиком с «вокменом» — самым крупным из детей, которому Бокасса доходил головой до плеча, и самым меньшим.
— Ну, как он? — повторила жена Мазута, здороваясь. — Живой? Передачи принимают?
— Должны принимать, — сказал Саматов. Она кивнула.
— Легко сказать — «принимают»... Я поеду, а с ними как? — она показала на детей.
— Хорошо, — сказал Тура, — соберите ему что-нибудь, мы захватим.
Она невнятно поблагодарила. — Это его «козлятник»? — Саматов показал на забор.
— Его.
— Вы покажете нам? Ключи есть?
— Отдали после обыска, — она полезла в карман широкой, как у цыганок, юбки. — Вот.
— А где они тут тайник нашли? — спросил Тура.
— Какой уж там тайник!